— Вы можете перечислить тех его приятелей?
— Не всех. Вообще-то я знаю только одного — Трюша де ля Шо, он из охраны королевского дворца. Они были в тесной дружбе, несмотря на то что Трюш не так знатен.
Николя отметил привычку, столь частую среди лакеев, — разделять предрассудки своих хозяев. Это презрение зарождалось в любом слое общества — как у знати, так и у их слуг.
— Когда вы в последний раз видели своего хозяина?
— Сегодня вечером конечно!
Такой ответ заставил лейтенанта полиции подскочить в кресле. Ламбер отступил назад, удивленный, как будто увидел призрак, который выскочил внезапно, будто чертик из коробки, в сбившемся, вот-вот готовом свалиться с головы парике.
— Что ж, месье, пожалуйста, расскажите мне об этом подробнее…
Ламбер не стал интересоваться, с кем он имеет честь говорить, и продолжил свою историю.
— Прошлой ночью мой хозяин был в карауле. У королевы играли в карты. Когда смена моего хозяина закончилась, он прилег отдохнуть до полудня. Затем он один отправился на прогулку в парк замка, приказав мне подать его карету во двор к четырем часам. Он сказал, что будет ночевать в Париже. Мы без помех добрались до Парижа к девяти часам сегодняшнего вечера. Затем хозяин отпустил меня, сказал, что сегодня более во мне не нуждается. Я устал и тут же ушел спать.
— На следующее утро вы снова должны были приступить к своим обязанностям?
— Разумеется. В семь часов я должен был встать и согреть воды для месье виконта.
— В Версале была хорошая погода? — вмешался Николя под гневным взглядом месье де Сартина, который не мог понять такого отклонения от темы.
— Туманная и пасмурная.
— Шел дождь? — он пристально взглянул на слугу.
— Вовсе нет. Возможно, этот вопрос имеет отношение к состоянию костюма моего бедного господина. Я позволил себе посоветовать ему переодеться перед отъездом из Версаля. В своих грустных раздумьях он во время прогулки подскользнулся и упал в сточную канаву возле Большого канала. Так он сказал мне, когда я поинтересовался причиной ужасного вида его платья.
Николя делал над собой усилие, чтобы скрыть недоверие, которое вызывал у него слуга. Он повторял себе, что, оценивая человека по первому впечатлению, он всегда рискует серьезно ошибиться. В его памяти снова возникли слова инспектора Бурдо. В юности тот так же часто выносил суждения по первому впечатлению. Он пытался это исправить, но с годами опыт подтвердил ему ценность первого впечатления, когда говорит лишь инстинкт, и он вернулся к заблуждениям юности, в которых оказалась немалая доля правды.
Такие рассуждения немного утомили молодого человека, и он решил вернуться к решению этой проблемы позднее. В настоящем положении дел у Николя не было причин подозревать слугу, если только версия самоубийства окажется верна. Было необходимо только выяснить все обстоятельства, чтобы понять причину, по которой несчастный молодой человек решился на этот роковой поступок. С согласия месье де Сартина Николя отпустил Ламбера, попросив его ожидать в коридоре. На самом доле он вначале хотел допросить мажордома. В этот момент появились офицеры полиции. Николя распорядился, чтобы они дождались конца допроса, не спуская глаз с Ламбера и не позволяя ему ни с кем говорить.
Когда Николя вернулся в комнату, де Сартин снова сидел в своем кресле и казалось, вел сам с собой какой-то напряженный внутренний диалог. Не прерывая его размышлений, Николя подошел к телу виконта.
Со свечой в руке он исследовал следы на паркете. Он заметил несколько свежих царапин, которые могли появиться как из-за кусочков гравия, застрявших в подошве ботинок, так и по какой-то другой причине.
Затем его внимание привлек письменный стол. Под лампой, стоявшей посередине стола, он увидел листок бумаги и прочел написанные в спешке, заглавными буквами слова: «ПРОСТИТЕ. ПРОЩАЙТЕ». Слева от листа бумаги лежало брошенное возле чернильницы перо. Судя по расположению кресла, человек, написав эту записку, встал из-за стола, задвинул кресло, прошел направо, к стене, несомненно обогнув стол, и оказался там, где сейчас лежало тело.
Николя снова осмотрел труп, особенно его руки, и безуспешно попытался закрыть ему глаза. Бегло осмотрев комнату, он заметил слева от входной двери огромный, доходящий почти до потолка шкаф, украшенный вычурными фигурками. Дверцы шкафа были приоткрыты. Николя потянул одну из створок и заглянул внутрь. Ему показалось, что он попал в темную пещеру, такие он помнил из своего детства в Бретани. Николя уловил сильный запах кожи и земли. В нижней части шкафа стояли рядами сапоги, многие из них крайне нуждались в чистке. Николя закрыл навощенную створку шкафа, затем присел и набросал на листке из записной книжки план дома.
Продолжая осмотр комнаты, Николя заметил повреждение на лепном украшении деревянной панели. Слева от алькова находилась дверь, ведущая в туалетную комнату, стены которой до середины были отделаны дубовыми панелями. Пол был выложен плитками из известняка и черного мрамора. Сверху стены были оклеены обоями, разрисованными экзотическими птицами. Свет в комнату проникал через овальное окно — Николя проверил, закрыто ли оно. На какое-то время он остановился, задумавшись, перед туалетным столиком с умывальной чашей из тонкого фаянса. Он полюбовался набором бритв и туалетных принадлежностей из позолоченного серебра и перламутра, аккуратно разложенных на белой льняной салфетке. Щетки и гребни тоже не укрылись от его одновременно внимательного и восхищенного взгляда.
Когда Николя вернулся, он увидел шефа, шагающего из угла в угол и старательно избегающего приближаться к трупу. Парик уже занял положенное место на голове магистрата, и румянец вернулся на его впалые щеки.
— Мой дорогой Николя, — произнес Сартин, — вы заметили мое замешательство. Вы уверены, как и я, что этот молодой человек был убит, верно?
Николя воздержался от ответа, и генерал-лейтенант, оценив его молчание как согласие, продолжил, мельком взглянув в трюмо, чтобы удостовериться, что его прическа в порядке:
— Вы хорошо знаете, что происходит в данных обстоятельствах. Мы предполагаем, что это самоубийство, и опытный комиссар полиции умывает руки и составляет протокол без малейшего шума и огласки. Затем, по просьбе безутешной семьи, но прежде всего для того чтобы соблюсти приличия, магистрат дает указания кюре, в приходской церкви которого пройдет поминальная служба по покойному, провести ее без лишнего шума. Также вы не можете не считаться с…
— … Что до недавнего времени тела самоубийц, считавшихся убийцами самих себя, проклинали и провозили их, прикрепленные к грубо сбитой лестнице, на повозке. Я это знаю, месье.
— Да-да, похвально. Но такого ужасного выставления тела напоказ было недостаточно: его подвешивали и запрещали хоронить в освященной земле. Прогресс философской мысли и чувствительность нашего века избавили жертву и ее семью от этих ужасных и противных целомудрию крайностей. Можно и по-другому посмотреть на эту драму. Умер потомок знатной семьи, которого ожидало блестящее будущее. Его отец близок к трону, точнее — к окружению дофина. По чьей-то глупости — ибо с королевскими особами не принято говорить о смерти — о самоубийстве виконта стало известно мадам Аделаиде, которая удовлетворила просьбу графа де Рюиссека. Без лишних предосторожностей она дала мне рекомендации, которые я должен считать приказом, хотя у принцессы и нет права мне приказывать. Я не могу закрывать глаза на ее пожелания и должен защищать семью, к которой она благоволит. И все же…
— И все же, месье?
— Я очень высоко ценю вас, Николя. И все же…
Этот теплый, доверительный тон был обычным со стороны генерал-лейтенанта по отношению к Николя.
— И все же, именем короля, я призван следить за порядком и исполнением законов в Париже, а это нелегкое дело. Излишнее рвение в соблюдении законов может вызвать недовольство и привести к трагедии. Самым мудрым решением было бы придать этому трупу более презентабельный вид, вызвать священника, раздобыть гроб и распространить слух, что молодой человек выстрелил в себя, когда чистил оружие. По виконту отслужат мессу, принцесса успокоится, родители будут убиты горем, но сдержанны, и мною все останутся довольны. Будет ли моя совесть чиста? Как вы думаете? Полагаюсь на ваше решение, несмотря на то что иногда вы судите о вещах слишком поспешно и склонны давать волю воображению.
— Я полагаю, месье, что это дело необходимо как следует обдумать. Мы должны считаться с идеалами закона и справедливости, но действовать при этом мудро и осторожно…
Сартин одобрительно кивнул.
— Если вы оказываете мне честь, интересуясь моим мнением, — продолжил Николя, — то вот что беспокоит меня в нашем расследовании. Мы знаем, что самоубийство — это акт, противоречащий божественному закону, это несчастье, которое ляжет позором на уважаемое семейство. Тело, лежащее перед нами, — это тело не простолюдина, не бедняка, которого бесчисленные несчастья довели до крайности. Перед нами знатный человек, хорошо образованный юноша, который отлично знал, как его поступок отразится на судьбе его родителей и близких, и все-таки совершил непоправимое, не оставив своей семье ни единого шанса избежать позора. Не находите ли вы странным, что в письме он не объяснил причин своего поступка? Это совершенно безответственно.
