Вверху, под сдвинутой влево шапкой с названием фирмы, адресом, телефоном, факсом и банковскими реквизитами, крупно отстукано было через интервал: «КОММЕРЧЕСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ».
Ниже разъяснялось, в чем оно состоит: «Предлагается к реализации путем бартерного обмена на продукты питания и товары народного потребления следующая продукция».
Еще ниже в столбик, с указанием ГОСТа, процента содержания без примесей, цены за килограмм и наличного объема, перечислялась эта продукция: гадолиний металлический, молибден монокристаллический, ванадий электролитный, окись гольмия, окись иттрия, окись иттербия, пятиокись ниобия – всего 23 позиции. В минуты слабости, особенно по утрам, Жохову самому не верилось, что кто-то захочет выменивать эти окиси на сервелат, кружевные колготки или сгущенное молоко.
Внизу стояли подпись и печать. Перед подписью указывалась должность того, кто ее поставил: коммерческий директор ИИП «АЛМЕТ», после – его инициалы и фамилия: И.П.Караваев. Жохов учился с ним на одном курсе, вместе с Геной и Мариком.
ИИП расшифровывалось как «Индивидуальное инновационное предприятие», «АЛМЕТ» – как «Аллины металлы». Жену Караваева звали Аллой. Недавно, будучи в Москве, он спьяну проговорился, что очень удачно подложил ее под замдиректора межкомбинатской базы широкого профиля. Этот финт у них, видимо, и рассматривался как инновационный.
Жохов перешел в соседний зал, накупил жетонов и позвонил в Екатеринбург.
– Слушай, что ты мне прислал? – сразу приступил он к делу, когда Караваев взял трубку. – Цены абсолютно те же, что в прошлый раз. Я тебя предупреждал, что здесь это не проходит, а ты опять шлешь те же цифры.
– Нормальные цифры, – оскорбился Караваев.
– Ага, нормальные! Я, как лох, поперся с ними к Семену Иосифовичу, а он говорит, что по такой цене у нас никто ничего не возьмет. Они продают-то дешевле, а уж брать по таким ценам, это надо поискать идиотов. Ты, Игореша, поищи их в другом месте. Москва – город умных людей, тут на хромой козе никого не объедешь.
– Что конкретно они продают дешевле?
– Все.
– Например, что?
– Например, ванадий. У тебя он по двадцать шесть баксов, а у них – по двадцать два.
– От чистоты зависит. У меня чистота девяносто девять и три, а у них, наверное, меньше.
– Да то же самое! Вообще у них все параметры не хуже, а цена другая. По верхним позициям разница еще больше. За резонаторный ниобий ты просишь пятьсот баксов, и у тебя его всего-то десять кило, а у них – хоть жопой ешь, и за четыреста пятьдесят.
– Ну пусть продадут! Пусть! – задергался Караваев. – На дешевку ловить все умные. Дойдет до дела, накинут больше моего. Скажи им, что я беру, посмотрим.
– Что ты берешь?
– Ниобий.
– Действительно берешь?
– За четыреста пятьдесят – возьму.
– Сколько?
– Килограммов двадцать точно возьму.
Жохов мгновенно сосчитал свой процент от суммы сделки. Четыреста пятьдесят на двадцать – девять тысяч, его десять процентов – девятьсот долларов. Как раз то, что запросил Хасан. Все, конечно, отдавать не будет, но кое-что придется заплатить.
– Выводи их на меня, – сказал Караваев. – Твой процент – три.
– Почему три? Договаривались на десять.
– Десять – это с продавца. С покупателя – максимум три. К концу мая у меня пройдет один двойной бартер, и я буду на низком старте. Скажи им, что двадцать килограммов я у них возьму точно. В июне получишь свой процент. Июнь – крайний срок.
Последний жетон шумно провалился в недра таксофона. Тратиться на новые Жохов не стал. На улице он купил пирожок с рисом и яйцом, который интеллигентная женщина в дворницких валенках ловко вынула из зеленого армейского термоса с эмблемой ВДВ, и по Тверской двинулся в сторону Белорусского вокзала.
Начинка занимала не больше трети пирожка, остальное – сухое тесто. Вместо яйца к рису подмешан яичный порошок, тоннами поступавший в Москву как важнейший, наряду с презервативами, компонент гуманитарной помощи. Жохов куснул пару раз и бросил огрызок в кучу мусора возле переполненной урны. В центре города они наполнялись вдвое быстрее, чем при Горбачеве. Все вокруг что-то пили и жевали на ходу.
Во дворах еще лежал снег, дул ледяной ветер, но по тротуарам густо текла возбужденная толпа, как раньше бывало только в первые теплые вечера начала мая. Никто никуда не заходил, хотя в окнах нижних этажей уже зажглась рекламная подсветка. Быстро темнело. Сквозь стеклянные двери виднелись пустынные залы магазинов, знакомых со студенческих лет, а сейчас едва узнаваемых, пугающе роскошных, с надменными манекенами и красиво разложенными ювелирными изделиями в бархатно-черных витринах. За последний год все здешние торговые точки по нескольку раз поменяли профиль.
До дому было десять минут ходьбы. После развода теща переехала в квартиру Жохова, к дочери и внучке, а его отселила к себе в коммуналку на одной из Тверских-Ямских, неподалеку от банка «Чара» с его очередями, охранниками, вопящими тетками и расклеенными на щитах мутными отчетами о том, как умело распоряжается правление банка доверенными ему средствами. Кругом, в радиусе ста метров, допоздна кучковались вкладчики, убеждая друг друга в надежности сделанных вложений. В воздухе соседних дворов был разлит запах вороватой надежды. Жохов чувствовал его ноздрями, когда по вечерам курил в форточку.
Четырехэтажный дом, где покойный тесть когда-то получил комнату от завода «Знамя труда», был покрыт розоватой побелкой прямо поверх кирпича, без штукатурки. Такими домами в годы первой пятилетки тут застроили целый квартал. В то время балконы считались элементом буржуазного декора вроде кариатид, а не местом для хранения лыж и домашнего хлама, вместо них в квартирах проектировались кладовки. Грубой аскетичностью фасадов эти дома напоминали фабричные корпуса, планировкой образованных ими дворов – лабиринт.
По дороге к подъезду Жохов заметил, что возле мусорных баков спиной к нему стоит мужичонка в бесформенном треухе на крошечной, как у балерины, головке. На нем был не по сезону легкий светлый плащ с полуоторванным карманом, на ногах – резиновые сапоги. Казалось, все это он только что нарыл в мусоре и напялил на себя. Свет фонаря падал на его согбенную спину, на дебильный затылок с вылезающими из-под шапки сальными косицами. На ходу Жохов равнодушно скользнул глазами по этой типовой жертве шоковой терапии, как вдруг древний звук затачиваемой стали царапнул ему сердце. Мужичок обернулся, в руке у него неожиданно чистым блеском вспыхнуло лезвие ножа. Он точил его о ребро мусорного бака. Идеально округлые края короткого широкого клинка плавно и мощно сходились к ирреальному в своей убийственной правильности острию. Ледяное совершенство его форм завораживало как залог смерти без мучений. Этот помоечный гном не сделал даже попытки спрятать свое сокровище, словно владел им по какому-то неоспоримому праву, которое Жохов не мог за ним не признать.
Дома он сразу присел к телефону, стоявшему на тумбочке возле входной двери.
– Семен Иосифович? Жохов побеспокоил… Спасибо, вашими молитвами… К сожалению, сахар ушел… Нет, мне это в любом случае не подходит, но есть другой вариант. Моего партнера интересует ниобий… Резонаторный, по четыреста пятьдесят… Понятно. А по сколько теперь?.. Понятно. А по пятьсот не возьмете?.. Нет, он сам берет по четыреста семьдесят… Напрасно вы, у него в цену входит поставка франко до границы… Хорошо, будем на связи.
Иногда он сам удивлялся, как легко сыплются у него с языка все эти слова из брошюрок по бизнесу с вызывающими доверие английскими и еврейскими фамилиями на обложках. Они, в частности, открыли ему, что слово «продажа», раньше употреблявшееся только в единственном числе, имеет, оказывается, и множественное. В этой грамматической форме оно обозначало не процесс, а цель.
Рис и тесто пирожка колом стояли в горле. В кухне Жохов налил из-под крана стакан воды, выпил, налил еще. В том месте, где Хасан схватил за шею, глотать было немного больно, как при ангине.
Рядом возились у плиты две соседки по квартире. Одна, в парике после недавней химиотерапии, кипятила на пару травяной сбор, объясняя другой, постарше и попроще, как нужно его заваривать.
– Онкология, Ираида Ивановна, это наказание за грехи отцов, – спокойно говорила она, помешивая ложкой в кастрюле. – Мой-то был просто сволочь, а ваш, как известно, служил в НКВД. Так что учитесь, пока я жива, пригодится.
Раздался телефонный звонок. Жохов вышел в коридор, взял трубку. Звонила жена.
– Долго думаешь, милая, – выговорил он ей по возможности кротко. – Всё, нет сахара. Поезд ушел, так и скажи своей мамочке. Это она тебя накрутила?.. Она, она, знаю я вас. Хвост тебе накрутит, ты и бежишь с выпученными глазами. Не так, что ли? Без нее ты бы еще неделю прособиралась. Сразу надо было решать, а ты пока почешешься… Тебе же русским языком говорят: нет сахара!.. Чего ты не понимаешь?.. Дура!
