Престарелый любитель искусства мысленно округлил глаза, отметив, что молодая дама не только привлекательна, но и весьма образованна. Далее он рассказал ей об Андреа Мантеньи, работавшем в городе Падуе, и сообщил, что как раз сейчас после остановки в Москве едет на юг России, в имение княгини Задунайской, чтобы посмотреть воочию на знаменитый шедевр Мантеньи – «Поклонение волхвов», а кстати выяснить, каким же образом эта картина много лет назад попала в Россию.
Приветливо простившись с попутчиком на вокзале, Софи отложила в памяти беседу с ним на долгое время. Вскоре события понеслись вскачь – война, революция, потом Гражданская война. Все эти события подхватили Софи, как бурный поток подхватывает щепку, и вовлекли в водоворот. Но Софи была умна и предусмотрительна, поэтому смогла выплыть из мутного потока целой и невредимой. Кроме того, Софи всегда хотела разбогатеть, но в царской России мошенничество было уголовно наказуемо, а все уголовно наказуемое претило ее натуре. Все же она была дамой благородного происхождения. Иное дело – нынешние времена, когда все оказалось дозволено. Софи чувствовала себя как рыба в мутном потоке Гражданской войны. В Феодосии она связалась с Вольским – у них было старое знакомство. И как же потом она себя за это ругала! Хорошо, что фортуна оказалась к ней благосклонна, и удалось унести ноги от контрразведки.
Едва успев прихватить кое-какие деньги и драгоценности, Софи бежала в Ценск, там изменила как могла внешность, почистила перышки и огляделась. И поняла, что судьба послала ей грандиозный шанс, потому что как-то в гостях у знакомых она встретила старую княгиню Задунайскую. Войти в доверие к старухе не составило труда, да еще как по заказу появился вдруг влюбленный полковник Азаров. По тому, как упорно расспрашивала княгиня офицеров, побывавших в районе «Дубовой рощи», в порядке ли имение, Софи поняла, что старуха и сидит-то здесь, в Ценске, надеясь каким-то образом побывать в имении и забрать там картину. Значит, ей, Софье Павловне, нужно только находиться рядом с княгиней и в удобный момент похитить шедевр. А уж потом можно смело уезжать с картиной за границу. Тот старичок в поезде, любитель искусства, с большим приближением, но все же сообщил ей цену, что может стоить в Париже картина, подобная этой. Эта цена, хоть и приблизительная, потрясла Софью Павловну. Ради такого стоило терпеть влюбленного полковника и ублажать старуху княгиню. Справедливости ради, Софи тут же отметила, что характер у старой княгини был вовсе не вздорный, она была спокойна в обращении и щедра на подарки.
Все шло прекрасно, терпения у Софи хватало, чтобы ждать, но вот появился этот несносный поручик Ордынцев и чуть было не испортил все дело. Но она быстро его приручила и справиться с ним будет несложно – ишь как смотрит, прямо глазами ест.
Итак, Софи страшно рассердилась на Бориса за то, что он так тихо и неразборчиво говорит. Но по логике вещей, если бы Борис рассказал княгине, что он не привез картину, что она пропала, то реакция на такое сообщение была бы иной. Княгиня громко сокрушалась бы, возможно, рассердилась бы на Ордынцева и прогнала бы его. Но по воцарившемуся за дверью благоговейному молчанию Софи безошибочно поняла, что там рассматривают картину. Сердце ее забилось гораздо сильнее, чем в тот день, когда она собиралась на бал по случаю окончания гимназии… Но что это? Интонации княгининого голоса стали требовательными, в них проскальзывали приказные нотки. Софи уловила что-то про добрые дела и не поверила своим ушам. Старая дура собирается пожертвовать картину на добрые дела! Уж не попам ли? Или на святое Белое дело? От возмущения Софи чуть было не выдала свое присутствие, но вовремя опомнилась и стала слушать дальше. Там пошла обычная светская беседа, так что Софи не поняла, оставляет ли княгиня временно картину себе либо же прямо сейчас отдает ее Борису.
Внезапно из дверей послышался вскрик и звук упавшего стула. Софи испугалась, что Борис сейчас выйдет, подхватила юбки и резвой ланью метнулась обратно через будуар и гостиную к себе. Ей нужно было обязательно перехватить этого несносного Ордынцева перед уходом. Сетуя на то, что приходится бежать, а от этого растреплются волосы и появится румянец, в то время как ей нужно в данный момент быть бледной, со слезами на глазах, Софи выскочила на лестничную площадку, моля Бога, чтобы не встретился Федор, потому что он и так в последнее время отчего-то посматривал на нее с подозрением. Ей удалось благополучно проскочить на свою половину. Борис, однако, появился не сразу, что навело ее на тревожные мысли: что они там еще придумали с картиной?
Ордынцев в задумчивости спускался по лестнице, когда его окликнул нежный голос:
– Борис Андреич!
Рука с тонкими пальцами показалась из-за малиновой портьеры и сделала приглашающий жест.
«Черт, как же это я забыл!» – недовольно подумал Борис и с прытью, удивившей его самого, устремился за портьеру.
Софья Павловна за это время успела причесаться и накинуть черную шаль, которая выгодно оттеняла ее фиалковые глаза и пепельные волосы. Она была бледна и показалась Борису похудевшей и ужасно красивой.
– Я рада вас видеть в добром здравии, – робко нарушила Софи затянувшееся молчание. – Хотя, – она показала на его руку, висевшую на повязке, – вы ранены?
– Пустяк! – с самодовольством, опять удивившим его самого, поспешил заверить Борис.
Он вгляделся в нее внимательнее и поразился происшедшей в ней перемене. Шаль не скрывала скромное серое платье с глухим воротом, на руке, которую Софи подала ему как бы даже с неохотой, Борис не заметил ни одного кольца. Изменились также ее духи. Раньше от красавицы Софи исходил бодрящий пряный аромат. Этот запах пьянил, и недаром свел он с ума полковника Азарова. Теперь же от Софи скучно пахло лавандой.
– Хм, – Борис помолчал и откашлялся, – не знаю, право… но… примите мои соболезнования по поводу смерти вашего… вашего, в общем, по поводу смерти полковника Азарова, – выпалил он и вздохнул с облегчением. – И я тоже безумно рад вас видеть! – добавил он не столь официально.
Софи молча наклонила голову, потом сказала:
– Боюсь, что я нынче плохой собеседник. Героя нужно встречать не так.
– Но я вовсе не претендую на славу героя, – возразил Борис, – вот Азаров…
– Вы потом мне расскажете подробно, – живо прервала его Софи, – мы с вами встретимся и поговорим. Что вы так смотрите на меня? Это своего рода траур, – пояснила она, указывая на платье. – Теперь уже не для кого наряжаться, да и Анна Евлампиевна болеет… Вы удивлены видеть меня такой? – добавила она.
– Очень, – честно признался Борис, – я никогда не думал, что вы были настолько привязаны к Азарову. – В его голосе прозвучали ревнивые нотки, что не укрылось от внимательного слуха Софьи Павловны.
– В такое страшное время женщине плохо одной, и начинаешь ценить верность и преданность, только когда их потеряешь навсегда. – Голос ее дрогнул.
Борис с испугом отшатнулся – он подумал, что прелестная Софи сейчас разрыдается в его объятиях. Как бы она ему ни нравилась, такого испытания он не выдержит. Но глаза ее были сухи.
– Ну же, дорогая, – воскликнул он, взяв ее руки в свои, – выше голову! Возьмите себя в руки. Я вас не узнаю! Осушите ваши слезы, иначе эти дивные фиалковые глазки поблекнут, ведь соленая вода очень вредна для лилового цвета.
– Вы думаете? – Софи встревоженно наморщила носик. – Ох, друг мой, – на миг глаза ее заблестели по-прежнему, – как же я рада, что вы вернулись живым! Вы, конечно, можете мне не верить, – заторопилась она, видя, что Борис прищурился скептически, – но это ужасно, когда умирают такие молодые… Но вряд ли вам интересно со мной, вы мне совершенно ничем не обязаны и можете больше не приходить, – закончила она довольно сухо, при этом нижняя губка чуть надулась, а фиалковые глаза смотрели в сторону с подчеркнутым равнодушием.
Софья Павловна была большим мастером своего дела, потому что Борис, услышав такие сухие ее речи, немедленно заинтересовался и расхотел уходить. Ее же интересовал на данный момент только один вопрос: если княгиня решилась отдать картину на добрые дела, то отдала ли она ее Борису или оставила пока у себя? Она успела поразмыслить, пока не пришел Борис, и решила, что на нужды церкви княгиня картину отдавать не будет – она не была слишком религиозной, к тому же еще перед болезнью отчего-то рассорилась с местным батюшкой. Что-то подсказывало Софи, что и на нужды Белой армии княгиня отдавать картину не собирается. Стало быть, она завещает шедевр своему родственнику Ордынцеву, с тем чтобы он поступил с наследством по княгининому наказу. Борис вышел от княгини с пустыми руками, но это еще ни о чем не говорит. Софи видела его мельком до того, как он попал к княгине, и тогда у него тоже не было в руках никакого свертка. А это значит… Софи сбросила с плеч отвратительную черную шаль и села в кресло, призывно улыбаясь Борису.
