– Убирайся к черту, будь ты проклят! – завопил шериф. Но коронер остался безучастен к негодующим крикам шурина.
– Мне необходимо поговорить с вами сейчас же. Я жду вас в приемной через две минуты.
Джон вышел, хлопнув за собой дверью, и увидел, что лакей уже успел зажечь светильник в роговой чаше и несколько свечей. С неожиданной быстротой появился и сам шериф, завернутый в грубое покрывало. Его трясло от возмущения – кто осмелился потревожить его в столь неподходящий для этого час? – но Джон не дал ему и рта открыть, безжалостно подавив любые проявления протеста.
– Умерьте свой пыл, – прохрипел он. – Если вы действительно первый офицер закона в графстве, тогда я именем короля требую, чтобы вы исправили ту несправедливость, которая была допущена сегодня в суде.
Разгневанная реплика де Ревелля оборвалась на полуслове, так и оставшись недосказанной; дерзость ночного гостя на мгновение лишила его дара речи.
Тем временем снова зазвучал зычный голос Джона:
– Сейчас сюда должны прибыть четыре свидетеля, которые подтвердят сделанное Болдуином из Бира признание в убийстве Эльфгара.
Почти маниакальная ярость шерифа несколько поостыла, однако он все еще был сильно разгневан.
– Черт тебя побери, дело закрыто! Его оправдали, ты что, забыл? Его нельзя обвинять или судить заново!
Джон с наслаждением ожидал этого момента:
– Но мои свидетели говорят, что он к тому же признался в участии в убийстве Хьюберта де Бонвилля. Сегодня в этом преступлении его не обвиняли.
Температура эмоций шерифа упала еще резче.
– Свидетели? Какие свидетели?
Коронер ткнул пальцем в сторону лестницы:
– Вы их увидите, когда спуститесь.
Шериф постарался взять себя в руки и перешел в контратаку:
– Должно быть, вы пьяны или выжили из ума! Являетесь ко мне среди ночи, поднимаете с постели, отвлекаете… – Запнувшись, он украдкой бросил взгляд в сторону спальни, где ждала испуганная проститутка. – Это будет стоить вам должности коронера, Джон. Вам это просто так с рук не сойдет. Являетесь с какой-то надуманной историей насчет свидетелей. Вы что, думаете, я восприму их серьезно?
Коронер оставался безучастным к бурным речам своего родственника.
– У меня четыре человека, готовых как по отдельности, так и все вместе свидетельствовать – перед лицом самого короля, если понадобится, – что они слышали, как преступник подтвердил, что сквайр Хьюберта был убит полтора месяца назад. И, далее, что примерно три недели назад Болдуин помог совершить убийство Хьюберта неподалеку от Вайдкоума.
То краснея, то бледнея от злости, де Ревелль ссутулился под мышиного цвета покрывалом.
– И вы считаете, что я в это поверю? – хрипло прошептал он.
Коронер пожал плечами:
– Если нет, мне придется представить эти показания в другом месте. Я слышал, главный юстициарий намерен посетить Эксетер через неделю – я знаю и уважаю его еще с тех времен, когда он сражался в Святой земле.
К шерифу постепенно возвращалась утраченная было уверенность.
– Он встанет на сторону епископа, который покровительствует де Бонвиллям, – заявил он.
– Вы хотите сказать, покровительствовал покойному Арнульфу, чей законный наследник был подло убит сквайром его же брата. Неужели епископ Маршалл станет опровергать это, даже получив неоспоримые доказательства?
Шериф не нашелся, что ответить, а Джон продолжал, не давая ему опомниться:
– Если понадобится, я отправлюсь со свидетелями в Винчестер или Лондон – даже последую за королем в Нормандию и Вексен. Не сомневайтесь, я это дело так не оставлю!
Шериф, осознавая всю смехотворность собственной завернутой в покрывало фигуры, расправил плечи:
– Все эти фантазии зависят от того, чьи, черт подери, показания вы собираетесь предложить. Я не позволю вам сфабриковать доказательства, так и знайте!
– Я получил должность коронера, чтобы исполнять его обязанности во имя короля, и, видит Бог, я это сделаю, несмотря на старания всех епископов и шерифов в христианском мире помешать мне!
Как бы высокопарно ни прозвучали его слова, их искренность подействовала на де Ревелля как ледяной душ.
– Так кто те люди, которых вы привели в качестве свидетелей? – спросил он уже не столь воинственно.
– Среди них мой собственный офицер, владелица таверны «Буш» и ее помощник Эдвин.
Мгновенно воспрянув духом, шериф презрительно расхохотался:
– Что? Твой прихвостень, этот волосатый дикарь-корнуоллец? Калека из таверны и разлюбезная вертихвостка – любовница нашего любвеобильного рыцаря?! И кто, по-твоему, всерьез воспримет слова этой лживой компании?
Джон с удовольствием избил бы своего дражайшего родственника, однако он сдержался, чтобы нанести последний сногсшибательный удар:
– И ваш добрый друг Генри Риффорд, один из уважаемых помощников городского мэра. Полагаю, уж его-то свидетельство вы не посмеете поставить под сомнение, как ни хотелось вам сделать обратное.
– Ты врешь! – зашипел де Ревелль.
– Все четверо должны быть уже внизу. Можете расспросить их сами, хотя сначала я посоветовал бы надеть что-нибудь, – проявил заботу коронер.
К тому моменту, когда разбуженный шериф оделся, договорился с управляющим о том, чтобы тот тайком вывел раскрашенную девицу по лестнице черного хода, и поговорил с четырьмя свидетелями, уже перевалило за полночь. Де Ревелль делал все возможное, стараясь убедить себя в том, что происходящее – это просто ночной кошмар, затеянный его разлюбезным зятем дьявольский розыгрыш или даже коварный заговор. Представь Джон троих первоначально названных свидетелей, шериф с легкостью объявил бы их показания сфальсифицированными, ложными, не стоящими серьезного внимания – да что там говорить, попросту отказался бы даже их слушать. Но тот факт, что свидетельство в пользу обвинения поддержал его собственный дружок Генри Риффорд, делал невозможной попытку представить такой поворот событий, как заговор, направленный на подрыв авторитета и власти шерифа.
Четверо растерянных свидетелей столпились у стены едва освещенной комнаты, и шериф, наскоро одевшийся в темно-коричневую тунику, сел за стол, чтобы выслушать их показания. Он так и не пришел в себя окончательно – выдернутый из постели, из объятий женщины, оглушенный рассказом, который превратил во всеобщее посмешище инсценированный им в здании суда накануне утром судебный процесс.
Купец Генри Риффорд – один из двух самых значительных граждан Эксетера – с восковым лицом сидел на предложенном ему стуле перед шерифом. Остальные выстроились у него за спиной, а коронер остался поодаль, словно главнокомандующий, следящий за размещением своего войска.
Вся история началась с того, что Эдвин, старый подручный при таверне, расслышал слова «Вайдкоум» и «Саутгемптон», когда проходил, прибираясь, мимо стола, за которым пила парочка из Питер-Тейви. Второй брат, Мартин, подкошенный усталостью и меланхолией, был уже в постели, а Гервез и его сквайр Болдуин, склонив головы над кружками с элем, продолжали разговор.
Повинуясь указанию Несты, Эдвин занялся подслушиванием, устроившись по другую сторону камышовой перегородки. Его внимание сразу привлек пониженный голос Гервеза, который распинал Болдуина, обзывая его последним дураком: «Ты что, свихнулся? Что бы ни случилось, Мартин не должен ни о чем пронюхать. Слишком он слабый, нет в нем настоящего духа. Если мальчишка прознает, что произошло, он просто развалится на куски».
В этот момент Эдвин огляделся и увидел, что Неста обслуживает сидящего на скамье неподалеку Гвина, подшучивая по поводу развлечений, которые позволяет себе коронерский офицер в отсутствие жены. Старик немедленно подозвал обоих и, когда они приблизились к перегородке, приложил палец к губам. Они опустились на скамью, освободившуюся несколько минут назад после ухода группы шумных мясников, в подпитии покинувших заведение.
«Вы только послушайте!» – прошептал Эдвин, пальцем указывая на перегородку. Все трое склонили головы к хлипкой камышовой стенке, и три пары ушей напряженно ловили каждое произнесенное Гервезом слово, пока тот успокаивал сквайра, утверждая, что до тех пор, пока Болдуин не проболтается сам, никто никогда не узнает, что произошло на торфяниках семь недель назад.
Смекалистая Неста тут же сообразила, что им требуется более надежный и заслуживающий доверия свидетель, нежели они сами, и ее взгляд забегал по большому помещению, пока не наткнулся на группу торговцев кожей, празднующих заключение выгодного контракта с бретонцами. Среди них заметно выделялся Генри Риффорд, чье значительное благосостояние всецело зависело от торговли кожей, в которой он являлся неоспоримым лидером в Эксетере.
Она поспешила к нему и зашептала на ухо: «Идемте скорее – это вопрос жизни и смерти!». В то же время она потянула его за рукав, и Риффорд, несмотря на почтенный возраст и солидное положение в обществе, был слегка озадачен, а вместе с тем и польщен столь внезапно вспыхнувшим желанием женщины. Как и любой другой мужчина в Эксетере, он прекрасно знал рыжеволосую хозяйку постоялого двора и время от времени позволял себе шаловливые мысли на ее счет. Напряженность в ее голосе заставила его покинуть товарищей и сесть с ней за столик рядом с камышовой перегородкой.
