Мы вышли на Бэтти-стрит, где я видел злодея раньше: если следовать логике, это место представлялось, по меньшей мере, не худшим для наших целей, чем любое другое.
По прошествии долгого, томительного часа предложений и сожалений, при полном отсутствии каких-либо признаков Тамблти мы решили, что подходящим вознаграждением за все это наблюдение и ожидание будет пинта пива в «Красном льве». Правда, за первой пинтой последовала вторая, которая, прибавив нам духу, убавила осторожности. Мы сняли шляпы, и вот, сидя рядом с Кейном, которому пиво придало отваги, и пытаясь уговорить его для пущей сохранности передать оба его револьвера мне, я вдруг услышал свое имя.
— Мистер Стокер?
От неожиданности я чуть не свалился с табурета.
— О, да никак и мистер Холл Кейн здесь, если, конечно, я не ошибаюсь?
— Да, мистер Стокер и мистер Кейн, — подтвердил мой друг, не потерявший самообладания, несмотря на опасность, связанную с нашим разоблачением. — А с кем мы?..
— Это, — сказал я, пнув табуретку Кейна, — инспектор Эбберлайн из Скотленд-Ярда.
Кейн уставился на меня.
— Да, — подтвердил я, вымучив некое подобие улыбки, — ничего хорошего. Решительно ничего хорошего.
Руки дрожали, ничего, кроме банальностей, в голову не лезло, но инспектор повел разговор сам.
— Разве «Лицеум» сейчас не закрыт, мистер Стокер? И разве мистер Ирвинг, как он говорил, не находится на юге Франции?
— Да, закрыт… и он там.
Хотя люди, встречаясь со мной, почти всегда осведомляются о Генри, прежде чем задать следующий вопрос насчет меня самого, это все равно иногда раздражает, и потому я не без сарказма добавил:
— Но конечно, эти сведения не относятся к сфере вашей компетенции, не так ли, инспектор?
Изобразив на лице улыбку, он отступил на шаг, оценивающе озирая нас с головы до ног, после чего, поведя кончиком своего правого навощенного уса, громко осведомился:
— Джентльмены, а почему вы?..
Теперь пришел мой черед оглядеть собственное платье.
— А, это? Да так, ерунда.
— Ерунда? — повторил инспектор. — Хм, а вот я, если вы, конечно, не готовитесь сейчас к исполнению на сцене «Лицеума» какой-нибудь простонародной роли, решил бы, что это своего рода… маскировка.
— Маскировка, вы говорите?
Моя попытка высмеять это слово получилась нарочито неуклюжей: смех вышел слишком громким, похожим на рев, и, должно быть, хозяин заведения принял меня за кого-то вроде плохо выдрессированного цепного медведя, ибо мигом объявился, чтобы спросить у Эбберлайна, все ли в порядке.
И пока инспектор успокаивал владельца паба, у Кейна созрел план.
Когда Эбберлайн вернул нам свое внимание, Кейн доверительно сказал:
— Да, инспектор, мы маскируемся.
Когда мы были на темных улицах, казалось, что я поработал с Кейном вполне удовлетворительно, но в свете керосиновых ламп «Льва» весь его облик — румяная кожа, полумаска, подчеркивающий стройность плащ — наводил на мысль о второсортном маге или библиотекаре первой леди Александрии.
— Надеюсь, вы понимаете, инспектор… ну… это все моя затея. Стокер мне просто подыграл. Правда ведь, Стокер?
Я сидел, уставившись в свою пивную кружку, и в знак согласия лишь утвердительно буркнул. Я слушал, как Кейн отвлекает инспектора разглагольствованиями о «всемирном успехе» своего последнего романа, неуемном стремлении беззастенчивых газетчиков вынюхивать и смаковать подробности жизни Холла Кейна… И так далее, и тому подобное, с присовокуплением пассажей о почестях, славе и деньгах — короче говоря, об успехе. Весь этот монолог, в ходе которого собеседнику не удавалось вставить ни слова, имел целью спровадить инспектора обратно за угловой столик. Туда он и направился и там, судя по компании из троих мальчишек-оборванцев в кепках — явных осведомителей, — вернулся к исполнению роли уайтчепелского святого, спасителя трущоб.
— Пошли, — сказал я Кейну. — Идем отсюда. Мы тут явно засиделись.
Мы отбыли, сопровождаемые прощальным жестом Эбберлайна, который мне вовсе не понравился: на мой взгляд, он коснулся пальцем полей своей шляпы слишком многозначительно. Когда мы вышли, я громко спросил:
— Что он здесь делает? Из источников, заслуживающих доверия, мне известно, что он повышен в должности и переведен с этого участка в Ярд.
Кейн ответил:
— Видно, Уайтчепел у него в крови…
В общем, отделался какой-то присказкой вроде этого. Я тем не менее не преминул произнести комплимент по поводу его сообразительности, и он ступил на Бэтти-стрит, став на добрый фут выше ростом, чем до похвалы.
Время было позднее, мы испытывали смешанные чувства — страха и некоторой расслабленности от изрядного количества выпитого пива — и не видели никаких признаков Тамблти.
— О чем мы вообще думали?
Пробормотав этот риторический вопрос, я намеревался лишь выразить удивление, что мы надеялись отыскать нашу иголку в уайтчепелском стогу сена, но Кейн счел нужным дать ответ, кратко изложив наш План Действий, словно я мог его забыть.
— Ох, Томми, — сказал я, подавляя улыбку, чтобы он не счел ее снисходительной, и как раз тут…
— Что с тобой, Брэм? Тебе плохо?
Неожиданно мне действительно стало плохо, ибо я услышал свое имя. И на сей раз оно прозвучало не столь вкрадчиво, как у инспектора Эбберлайна.
— Он зовет тебя? — догадался Кейн.
Я кивнул.
— Может быть, мне удастся взять его на прицел?
По логике выходило, что так, но ведь это был не обычный зов. Создавалось впечатление, будто он исходил ниоткуда и отовсюду одновременно.
«Сто-кер, Сто-кер». Он взывал ко мне, но с какой целью: привлечь мое внимание, сбить с толку или напугать, чтобы я убрался из Уайтчепела в свой Уэст-Энд?
К тому времени мы вернулись на Коммершиал-роуд, шум которой грозил поглотить мое имя, если он произнесет его снова. Продолжал ли он произносить его? Не знаю, но уж явно не только уличный шум вывел меня из себя, приведя в расстройство все мои чувства, как это было в храме перед явлением Сета.
Помню, как, шатаясь, я вошел в аллею, желая заставить угомониться мир и его вместе с ним, ибо, хотя мы нашли Тамблти, а точнее, он нашел нас, возник вопрос: что нам делать теперь?
Обезумевший от страха Кейн непрестанно задавал вопросы, и, хотя я видел, как шевелятся его губы, слова казались мне какой-то бессмыслицей, и я не мог ответить. И чем крепче он сжимал мою руку, стараясь поддержать и меня, и себя, тем отчетливее я ощущал — нет, чуял… запах цветущих апельсинов. В Уайтчепеле! Бред!
Когда Кейн выпустил мою руку — он сказал, что я вырвал ее, — запах исчез, но, привалившись к кирпичной стене и наткнувшись на выступ, к счастью не острый — он меня не поранил, — я тут же ощутил новый запах: горький запах пережженного кофе. И все это время стук швейных машин поднимался от низкого окошка волнами белого света.
«Сто-кер, Сто-кер».
Зов раздавался не ближе и не громче, чем раньше, но это был единственный звук, остававшийся четким и настойчивым.
Рельсовые тележки громыхали где-то невдалеке, и их тарахтение леденило мне кончики пальцев, язык ощущал терпкий вкус органно-шлифовальной музыки. Все мои чувства снова смешались, в результате чего весь мир утонул в сомнении: теперь я представляю, как сходят с ума.
Да, в прошлую субботу на улицах Уайтчепела я пережил настоящий страх, ибо всерьез полагал, будто теряю рассудок.
Спотыкаясь, я шагнул в глубь аллеи и прислонился к фонарному столбу, в свете которого небольшая толпа смотрела, как пожилой мужчина демонстрировал трюки с дрессированной белой крысой. На меня никто не обратил внимания: сочли за пьяного.
Кейн, бедняга Кейн пытался понять, что со мной происходит, но его слова и прикосновения лишь ухудшали мое состояние. Я видел страх на его лице, но не мог его успокоить. Он боялся за меня, но полагал, что мое состояние вызвано близостью нашего врага, а потому всматривался в толпу, в дальние тени, пытаясь разглядеть Тамблти. Я же в это время мог лишь цепляться за фонарный столб, таращась на мужчину и его крысу. На каком языке он говорил? На итальянском? Не могу сказать, знаю только, что его слова виделись мне зелеными, как молодая листва. И я, как зачарованный, продолжал следить за этим действом.
С помощью белой тряпицы крысу на толстой доске удалось последовательно уподобить старухе, монаху и облаченному в саван трупу. «Сто-кер, Сто-кер». Зрелище сопровождалось смехом и одобрительными восклицаниями, но, когда мужчина снял кепи и начал обходить публику, она тут же слилась с тьмой и исчезла. «Сто-кер. Сто-кер». Мы тоже покинули аллею, и тут я потерял сознание. Упал прямо в грязь, поэтому какому-то постороннему человеку, гораздо более сильному, чем Кейн, пришлось усадить меня в экипаж.
