Таким образом:
Ада и Мэри отосланы и не грустят, благо Кейн платит им жалованье.
Генри остается на море. Послал ему телеграмму:
«Все в порядке, все спокойно. Работа у Харкера продвигается быстро…» и т. д.
Флоренс и Ноэль в безопасности в Дублине, где им придется пробыть еще некоторое время.
Послал Торнли настоятельную просьбу встретиться и поговорить, где и когда ему удобнее. В Лондоне? В Дублине?
…Теперь еще и позавтракал: немного яиц и рагу. Молю о том, чтобы все это удержалось в моем желудке и помогло отчитаться на бумаге о вчерашнем совещании со Сперанцей.
Итак.
К дому Уайльдов мы шли в тишине. Я прислушивался, но никакого зова не раздавалось, что Кейн воспринял с должным облегчением. (Вопрос. Только вот добрый на самом деле знак эта тишина или дурной? Нам это не известно.)
Свернув на Парк-стрит, мы увидели на тротуаре перед домом № 116 или где-то поблизости от него Уайльда, который на моих глазах повернулся и двинулся в противоположном от нас направлении. Поскольку на таком расстоянии его еще можно было окликнуть, я прибавил шагу, поднял руку и открыл было рот, но меня остановил Кейн.
— Тссс! — такой или похожий звук неожиданно издал мой спутник. — Уж не Уайльд ли это? Его ни с кем не спутаешь, он словно из вареной картошки слеплен.
Не слишком лестная характеристика, но что сказано, то сказано.
— А мне представлялось, — сказал я, — что его выдает зеленый бархатный костюм и кудрявые волосы.
— Кудряшки под стать кривым зубам, — фыркнул Кейн. — А костюм! Трудно вообразить что-либо более нелепое.
И это говорит человек, вырядившийся в нью-йоркский твид апельсинового цвета.
— Кейн, ну зачем так резко?
— Да затем, что мне неинтересно водить компанию со столичными содомитами вроде Уайльда, — задиристо выкрикнул он.
Вот как? Ну, это было уж слишком. На что я и указал ему самым строгим и назидательным тоном, наводившим на мысль о британском законодательстве:
— Осмелюсь ли я напомнить достопочтенному мистеру Томасу Генри Холлу Кейну, что ему самому некогда довелось быть столичным содомитом?
— Стокер, как ты смеешь? — вскинулся Кейн, в гневе сжав кулаки.
— Нет, Кейн, — возразил я. — Как ты смеешь порочить человека, которого совсем не знаешь, тем более сына той, кого я, нет, мы считаем своим другом?
— Ну, — принялся, запинаясь, оправдываться Кейн, — слухи ходят такие, что уши вянут.
— Ага, слухи! А ты не находишь, друг мой, что некие письма могут очень быстро заставить выглядеть правдивыми подобные слухи насчет тебя?
— Ладно, Брэм, хватит. Довольно об этом.
И действительно: каждый свое уже высказал. Я дал Кейну понять, что его слова жестоки, а он показал, что боится Уайльда. Ибо, осознанно или нет, он Уайльда боялся.
Так или иначе, к тому моменту мы уже упустили шанс повстречаться с Уайльдом, ибо он удалялся по улице весьма торопливо, но при этом читая вслух что-то, написанное на зажатых в руке листках бумаги, не иначе как наброски новой пьесы. Сперанца уже говорила мне, что Ас-кар теперь пробует силы в драматургии, и просила ознакомиться с результатами.[177]
Если Кейн сожалел о своем выпаде против Уайльда, то это чувство лишь усугубилось, когда, войдя в салон Сперанцы, мы обнаружили, что она буквально сияет после визита сына.
— Вы не встретили Ас-кара? Если нет, то, должно быть, разминулись всего на несколько минут, ведь он…
Я прервал ее, выразив по поводу того, что мы разминулись, крайнее огорчение.
— О да, — со вздохом сказала она, опускаясь в свое кресло. — Может быть, в другой раз. Хотя, конечно, бедолага Ас-кар смертельно занят — и тут, и там, и повсюду. Вам, мистер Кейн, Ас-кар просил передать свое уважение особо. Что я и делаю.
— Благодарю вас, Сперанца, — сказал Кейн. — Передайте ему привет от меня.
— Непременно. Непременно так и сделаю, — сказала Сперанца, с довольным видом похлопывая книгу, чуть ли не затерявшуюся на ее коленях среди оборок и глубоких складок ткани, в расцветке которой горошек соперничал с широкими, ослепительно яркими полосками.
(Вопрос. Не действую ли я в союзе с рыбой-ласточкой? Похоже, мои друзья не из тех, кто держит свет под спудом.)
Подойдя к Сперанце для поцелуя, я разглядел книгу — то была грамматика русского языка, — а также заметил вложенные между ее листами фунтовые банкноты — свидетельство того, что визит Оскара имел материальный характер, во всяком случае отчасти.
Сперанца стыдливо засунула купюры поглубже и пояснила:
— Я привыкла, пробуждаясь, ждать от мира новостей, но сейчас, когда два мира, не без вашего, джентльмены, участия, перепутались, предпочитаю, чтобы отвлечься, начинать день с каких-нибудь нелегких грамматических штудий. Например, ничто так не проясняет сознание, как номинатив предиката некоторых славянских глаголов.
— Всегда считал так же, — подхватил Кейн.
Однако, поскольку мы пришли сюда не для светской беседы, Сперанца не стала останавливаться на этой скользкой теме и перешла к делу.
— Что же до вашего нового плана, джентльмены, Плана Действий, как вы его представили… ну что ж, позвольте мне в этой связи высказаться. Да, наше наблюдение и выжидание оказались губительными для наших нервов, да еще и опасными для Лондона вообще, во всяком случае, для населяющих его домашних животных. Поэтому я тоже не удовлетворена старым планом и не буду удивлена, если обнаружится, что мы с вами легкомысленно подошли к этому вопросу.
— К одержимости, — сказал я.
— Вот именно, — подтвердила она. — Мы волей-неволей возвращаемся к понятию одержимости, а точнее, к разнице между одержимостью полной и неполной.
Сперанца взяла на себя задачу объяснить и прояснить то, о чем размышляли мы все, в то время как мы с Кейном устраивались в розоватом сумраке ее салона на своих слишком маленьких для нас сиденьях.
— Мы должны выбрать один из двух путей: если говорить упрощенно, высокий или низкий, — выразительно заявила она. — Высокий, не по моей, заметьте, оценке, — это путь Церкви. Низкий же путь — мирской, он разветвляется на много отдельных троп. Если мы последуем путем Церкви, нам потребуется прибегнуть к ритуалу изгнания демонов, и я знаю священника, готового его исполнить. Но если Тамблти увлечет нас на низкий, мирской путь, тогда… боюсь, нам придется следовать по одной из непроторенных, неведомых троп. Но так или иначе, на настоящий момент… — тут она помолчала, переводя взгляд с меня на Кейна и обратно, — на настоящий момент существует по меньшей мере один вопрос, требующий незамедлительного ответа. Без него мы не можем выбрать правильный путь. Без него мы сможем лишь наблюдать и выжидать дальше. Не зная даже, чем это грозит.
Я согласился, что и озвучил самыми простыми словами.
Кейн же уточнил:
— Насколько я понимаю, вопрос в том, полной или неполной является одержимость Тамблти.
— Да, мистер Кейн, это было и остается вопросом, — сказала Сперанца.
— Хорошо, — отозвался Кейн, — но как мы удостоверимся…
И тут он осознал особый, практический аспект проблемы.
— О нет! Нет!
— Как еще, Кейн?
— Боюсь, мистер Стокер прав. Боюсь, злодея необходимо найти. И Сперанца, сняв кусок ткани, покрывавшей кресло рядом с ней, открыла взору орудия, которые могли пригодиться на том пути, на который мы ступили. Распятия и револьверы, оружие духовное и материальное.
Помогая дрожащему Кейну встать, я сказал:
— Посмотрим на это так: во всяком случае, ожидание окончилось, поскольку решение принято. Сегодня вечером мы идем в Уайтчепел.
Воскресенье, утро 29 июля 1888 года
Солнце, совершая свой дневной путь по небосводу, не освещает дома более несчастного, чем этот, ибо он вернулся. В этот дом. Сегодня на рассвете я нашел на обеденном столе белую крысу.[178]
Крысиная тушка была нетронута. Сердце не вырвано. Да и зачем: ведь в данном случае значение имела не сама смерть, а то, что он оставил послание. Если мы не хотим больше ждать, то и он тоже. Если мы теперь охотимся, то же делает и он.
Я сказал Кейну, что нашел последний труп на пороге дома, и даже это было для него сильным ударом. Узнай он, что его худшие опасения подтвердились, что изверг проник сюда, презрев все наши запоры, когда мы утратили бдительность и заснули… боюсь, что он бы обратился в бегство. А так, по крайней мере, он сидит напротив меня за выдраенным до блеска столом и что-то там пописывает, в то время как я веду эти записи.
В пятницу мы покинули леди Уайльд, исполненные страха, но и решимости, с револьверами и распятиями в карманах. Была надежда: скоро выяснится, по какому пути мы отправимся в погоню за Фрэнсисом Тамблти, ибо не далее как сегодня в сумерки мы пойдем в Уайтчепел на поиски врага. Что и сделали, заглянув предварительно в «Лицеум», дабы:
