Ванзаров позвонил, как вежливый и неопасный гость. А вовсе не сыскная полиция. Заставив ждать, Симка чуть приоткрыла створку, но Родион сразу потянул дверь на себя.
— Пожалуйста, тихо, — сказал он так нежно и строго, что крик, готовый вылететь из девичьей груди, там и застрял. И не давая опомниться, приказал следовать горничной с извозчиком на лестницу. Сам же держался сзади.
Власть закона, которая опечатала комнату Водяновой, или Окольниковой, держалась на полоске бумаги с гербом и росчерком. Это жилище Ванзарова не интересовало, он постучался в соседнее.
— Кто там приходил, Серафима? — послышался голос.
Посчитав это формальным приглашением, Родион зашел в комнату.
— Вы?! Что вам здесь надо?
Ольга Ильинична взирала на мирного юношу с ужасом, какой возбуждают отдельные, особо вредные привидения.
— Разыскиваю повивальную бабку Казанской[23] части Анну Харламову, — ответил он. — Что вы, Серафима, в дверях застыли, проходите, и вы, Спиридон, будьте как дома.
Русалова молча взирала, как хозяйничает бесцеремонный юноша, как указывает, куда сесть горничной, а куда извозчику, как запирает дверь и без разрешения скидывает пальто со шляпой. Дама сохраняла гордую осанку и независимый вид, не отходя от гардин, отделявших гостиную.
— Дело было так: заехали мы с господином Мельниковым к ней домой, на Екатерининский, 115, а там и говорят: нету, отправилась роженицу проведать. Спрашиваю адресок. И ведь так удачно — совсем рядом. Я и предложил Спиридону заглянуть. В дальних комнатах находится госпожа Харламова?
— Вы опоздали, ее здесь нет, она ушла, — холодно ответила Русалова.
— Разминулись. Какая досада! Тогда без нее попробуем… Для начала хотелось бы на котеночка вашего взглянуть. Этих пушистых созданий просто обожаю.
— Прекратите паясничать, господин полицейский, говорите, что вам надо, и уходите.
— Мне надо найти убийцу, — ответил он.
— При чем здесь я? — Ольга Ильинична смерила зарвавшегося юнца строгим взглядом. — И при чем здесь эти люди? Вам же указали на преступника.
— И он, несомненно, понесет наказание, — искренно согласился Родион. — Если не в этой жизни, то на том свете — наверняка. Мерзости редкой этот господин.
— Так чего же вам более?
— Какой бы он ни был подлец, это не делает его убийцей девицы Водяновой, а вернее — Анастасии Окольниковой.
Симка заерзала, Мельников занялся расчесыванием бороды, и только Ольга Ильинична сохранила каменное спокойствие.
Молчание затягивалось.
— Я пришел не для того, чтобы спасти Княжевича, а чтобы подтвердить собственные выводы, — начал Родион.
— Если вам так угодно…
— Ольга Ильинична, может, присядете, разговор будет долгий.
— Благодарю, мне и здесь хорошо.
— Что, ж тогда не станем зря тратить праздничный вечер, — Ванзаров расположился у двери, чтобы держать в поле зрения всех. — Это преступление — мечта любого чиновника полиции, раскрывается легко и надежно. Убийца так глуп, что оставил трех свидетелей, двое из которых его прекрасно знали прежде, а молчание третьего старался подкупить червонцем. Мало того, оставлено оружие, на котором его инициалы. Супруга подтвердила: утром ушел с револьвером. Когда же за ним приходит полиция, уверяет, что имеет алиби на время убийства. Но стоит проверить, как алиби рассыпается в дым: вместо страстной любовницы — тихая богомолка. В общем, господин Княжевич в таком капкане, из которого не вырваться. И не беда, что все свидетели называют убитую барышню чужим именем. В конце концов, смена имени — не преступление. И все было бы просто, если бы не мелкие детали, которые четко указывают: Княжевича не было в комнате Анастасии.
— Но я же видела, как он выходил! И Симка видела! — заявила Русалова.
— Успокойтесь, я не требую от вас показаний, мы просто ведем милую беседу, когда за окном ночь и мороз. Доказательства очень просты. Во-первых, на полу не нашлось даже крошки папиросного пепла. А Княжевич курит, как паровоз. Пробыть у Окольниковой полтора часа, иметь нервную беседу, даже убить ее, но ни разу не затянуться — для него это невозможно. Если он такой растяпа, что забыл револьвер, то уж точно весь пол был бы усыпан окурками, он их бросает где попало. Но их нет. Куда важнее другое: второй выстрел. Госпожа Русалова его слышала. А вот горничная — нет. Почему? Потому, что Ольга Ильинична стояла за стеной и слушала, что там происходит, ожидая развязки. А Симка была далеко. Договориться о такой мелочи в суматохе забыли.
— Да, я слышала два выстрела, и что с того? — строго спросила дама.
— Второго выстрела быть не могло. Вы забежали в комнату раньше Симки, чтобы проверить, что случилось. На подробный осмотр времени не было. А так — вроде все получилось, как и планировали. Жертва — на диванчике. Пистолет — на полу. Другой выстрел не учли. И очень зря. Если бы Княжевич убил барышню в упор, ему бы незачем было палить в занавеску. Следовательно, второй выстрел произошел совсем по иной причине.
— Это ваши домыслы, не более.
Родион вежливо согласился и продолжил:
— Однако эти важные факты не объясняют главного: зачем вообще убивать одинокую, тихую барышню. Княжевич наверняка хотел отделаться от жены и даже подыскивал убийцу. Но вот до Анастасии ему не было никакого дела. Про нее он забыл настолько крепко, что изумился, узнав в убитой бывшую любовницу. И назвал ее настоящее имя. Что для убийцы совсем бесполезно. В чем же тогда цель преступления? Посмотрим на календарь. Окольникова поселилась в пансионе в марте. То есть девять месяцев назад. Если с этим фактом сложить появление повивальной бабки, ком запачканных простыней под кроватью и звук, похожий на писк котенка, который я слышал из вашей комнаты, то логическая цепочка приводит к…
— Остановитесь! — закричала Ольга Ильинична. — Ни слова больше. Делайте свое дело, злодея должно настигнуть возмездие.
— Я уверен, что господин Княжевич совершил многое, за что его можно возненавидеть. У него есть слабость: предпочитает брюнеток. Не зря матушка Паисья совала мне снимок дочери. Немало Викто́р принес горя. Наверно, обесчестил вашу сестру, не так ли, Серафима?
Горничная прыснула слезами так быстро, словно у нее была секретная кнопка.
— А вам, Спиридон, чем напакостил?
Извозчик взглянул на Русалову, она незаметно кивнула.
— Доченька моя… — голос у Мельникова дрогнул. — Опозорил девку, кто ее такую замуж возьмет. Еле успел из петли вынуть… Ненавижу…
Объяснение вполне устроило сыскную полицию:
— И у вас, Ольга Ильинична, к нему личные счеты. Не буду спрашивать, чтобы не причинять боль. Теперь, когда наша беседа стала достаточно искренней, не хватает главного участника. Лилия Павловна, выходите, я давно знаю, что вы здесь…
Занавеска дрогнула. Госпожа Княжевич вышла в строгом, глухом платье. Не менее прекрасная. Если не сказать — еще более. Но без малейших признаков простуды.
— Как узнали? — спросила она.
— Натереть луком глаза и довести себя до того, чтобы текло из носа, закутаться в платок — не так сложно. Только запах никакими духами не скрыть. Даже отсюда слышно.
— Я не об этом.
— Извините, не понял, — Родион смущенно улыбнулся. — Организовать капкан, из которого Княжевичу не вырваться, может только очень близкий человек. Который незаметно возьмет его револьвер и новенькую десятку из портмоне. К тому же знает всех барышень, пострадавших от страсти к брюнеткам. Кто имеет достаточно средств, чтобы нанять чернявую бланкетку,[24] которая отвлечет Виктора Геннадиевича так, что он забудет про назначенного портного. Кто уговорит матушка Паисью ради общей мести уступить квартиру на два часа, чтобы превратить ее в уголок любовных утех при помощи цветастого занавеса и перестановки дивана и так же быстро замести следы. Кто обладает достаточно волевым характером, чтобы объяснить каждому, что ему надо делать. И самое главное: барышня Окольникова. Среди людей, причастных к этой истории, только у вас хватит сил на такое предприятие.
— От вас ничего не скроешь, господин Ванзаров. Прямо прозорливец какой-то.
— Благодарю. Могу рассказать, как все было, с самого начала.
— Лиля, зачем все это! — строго сказала Русалова.
— Отчего же, пусть попробует, — госпожа Княжевич была само спокойствие. — Он забавный и совершенно безобидный. Не стесняйтесь, господин Ванзаров.
Только от красивой женщины Родион готов был терпеть такое обращение. Что поделать — слабость. Подобрав осколки самолюбия, он продолжил:
— Полагаю, все происходило примерно так. Вы застали Анастасию в момент, когда она узнала, что беременна от Княжевича, и собралась наложить на себя руки. Вы уговорили ее сохранить жизнь и не избавляться от ребенка, объяснив, что такой смертью она не сможет отомстить. Для этого надо немного подождать и подготовиться. А тогда нанести удар, от которого Викто́р не оправится до конца дней. Для начала сняли комнатку в тихом пансионе и поселили рядом госпожу Русалову. Наверняка и Симка сразу знала, к чему все идет. Настя жила как во сне, ее ничего не интересовало, потому что она готовилась к двум важнейшим событиям: рождению ребенка и мести Княжевичу. И вот пришел срок. Позавчера она родила. А сегодня Княжевич должен был расплатиться за все, что натворил. И у нее все получилось. Вернее, у вас все получилось, Лилия Павловна.
