– Вот сволочь! – вскочил сыщик. – А ведь я его подозревал! Чего, думаю, он тут торчит? Обороты копеечные…
– Ты что, ловить его намылился? Сядь. Он уже сбежал из города.
– Куда?
– Не знаю. У них несколько укрытий, в том числе и те, которые мне не известны. Так вот, Ёэмон-Такигава – главный начальник всей сахалинской «цепочки». Отряд «садовников» у него в подчинении. Их задача – сопровождение беглых. Ну и силовое содействие: напугать кого следует или прирезать, сам побег учинить, в тайге «иванов» стеречь от зверья и гиляков. Такие вот дела. Японцы имеют подробные карты Южного Сахалина и составляют такие же карты средней части острова. «Садовники» обучены делать съемку местности. Они могут провести беглых в любую точку тайными тропами. Инородцы это хорошо знают и стараются не попадаться онива-бан на глаза. Кто попался, того убивают. Поселенца тоже сложат. В тайге иногда находят их трупы. Люди понимают, чья работа, но, конечно, молчок. Одни власти ничего не знают.
– А если «садовникам» встретится другой беглый?
– Прирежут, разумеется.
– Зачем? Они с таким трудом вытаскивают фартовых из тюрьмы, ведут через весь остров. А тут готовый!
– Беглый беглому рознь. Приглашение смыться в Японию еще не всякий «иван» получит. Военным нужны подходящие, те, из кого выйдет шпион.
– А когда ребята узнают, что их наметили в шпионы? Сразу, перед побегом?
– Нет. Все обставляется как деловое предприятие. Мол, у нас есть люди, корабль; если можете заплатить, мы вас вывезем. Обычно отвечают, что платить нечем. Тогда в Тымовском и Александровском округах предлагают помыть золото. У нас золота нет, поэтому «иваны» доят каторгу. Через Полуянского и его спирт. Еще тащат, что плохо лежит. Зимой зарезали в Тарайке якута с соболями, Царь сам убивал. И весной отставного фельдфебеля.
– Как Царь? Он же в кандальной тюрьме сидит, под усиленным караулом!
– Сидит. Но, когда надо, выходит, а утром возвращается. Караул купленный.
– Чего же он тогда не бежит?
– Солдаты за побег много денег просят. А он желает по дешевке, из лазарета.
– Так что ему мешает сказать, что опять пошел на дело? И не вернуться в этот раз.
– Это его по весне выпускали, знали, что вернется. А сейчас солдаты осторожные. Понимают, что у Царя все к побегу готово, и торгуются.
– Ну и дела… Полуянский тоже, выходит, служит японцам?
– Не то что служит, но прислуживает. За процент. Японцы имеют доносчика в самом Александровском посту. Шишку какую-то.
– Как его зовут?
– Не знаю. Поляк, и в высоком чине.
– Гизберт-Студницкий?
– Говорю же, фамилии не знаю.
– А здесь кто у них в администрации?
– Ялозо.
– Скотина! Тоже за процент?
– Не за спасибо же! Фома всего не знает. Но о чем его я или Царь просим, все делает. При этом не очень много берет. Видать, боится. Царь, когда тут устраивался, несколько человек вырезал. Даже одного старшего надзирателя, который о себе много воображал. Народ все понял. Помалкивают…
– А Шелькинг?
– Он и не нужен. Потому как тюрьмой не занимается. Только и делает, что пожарный обоз из каторжных муштрует. Замучил людей, дурень. Когда что-то нужно, помощник подсовывает ему бумажку, и Железный Нос подмахивает не глядя.
– Ну с Корсаковском почти понятно. А как из Тымовского округа бегут? Бутаков взяток не берет, и у смотрителя Ливина строго.
– Там подкупали караульных. Ротный командир пьяница, а фельдфебель жох, он всем и крутил. А в кандальной конюхи способствовали.
– Какие конюхи? То «садовники», то конюхи…
– Не, эти настоящие. У Ливина действительно все строго, кроме одной части – конюшни. Очень он выезды и лошадей любит.
– Правда! Я, когда к нему заезжал, удивился. Он мне стал экипажи свои показывать, а у него их не то пять, не то шесть! Чокнулся совсем на этом.
– Так и есть. Конюхи у него самый балованный народ. Ливин все им дозволяет. Вот они и заправляют тюрьмой, вместе с «иванами».
– Понял. А из Воеводской как бегут?
– Старый смотритель способствовал. Который уехал во Владивосток и не вернулся.
– А новый такой же?
– Новый, слышно, сказал: дайте время, чтобы улеглось. А там опять начнем…
– Вот гнилая система! – расстроился Лыков. – Все тюремщики смотрят на тюрьму как на свой огород. Ищут, где что сорвать. Выгнать бы их всех, а где других взять?
Голунов продолжил:
– Сейчас у тебя в округе прячутся пятеро «иванов». Четверо, что ушли из Рыковской кандальной с Шуркой Аспидом. А пятый Садрутдинов. Этот соскочил из Воеводской.
– Почему они до сих пор не в Японии? Дожидаются Царя со свитой?
– Да. А ты его задерживаешь, в лазарет не пускаешь.
– Где прячутся «иваны»?
– Жили на квартире у покойного Фунтикова, в Воровской слободке.
– Как? Прямо в Корсаковске?
– Ага. Из окна твой дом видать!
– И никто их не замечал?
– Кто знал, тот помалкивал. Помнишь, ефрейтор пропал? Он ночью нечаянно повстречал Садрутдинова, когда тот за водкой выходил. Зарыли парня прямо у Фунтикова за баней…
– А сейчас где ребята?
– Там же, где и Такигава. Ищи теперь ветра в поле.
Тут Алексей вспомнил рассказ Буффаленка и спросил:
– А где Хомутов, за которым я тебя посылал? Есть подозрение, что беглые скрываются за Чибисанью. Там места на отбросе – удобно, никто не увидит.
– Хомутов будет завтра к утру, с осетрами. Я ж ему твой наказ передал. Он пошел сети ставить.
– А что, Царя японцы прямо так сильно хотят заполучить?
– Хотят. Они, надо сказать, народ умный, ничего на авось не делают. Сначала справки наводят, думают… Ежели кто, к примеру, загубил десяток душ, это еще не говорит, что из него шпион выйдет. Там и голова нужна, а не только решительность убивать. И Царь им подходит. Такигава сказал мне, что у него задатки вождя. Козначеев правда умеет подчинять себе людей. И вполне годится на роль обер-шпиона, старшего в команде. Без него «Окаги-мару» в море не выйдет.
– А, значит, есть такая шхуна! Консул уверял меня, что она в ремонте, стоит в доке.
– Это корабль-двойник. Принадлежит все тому же тайному обществу Гэнъёся и выделен для их операций на Сахалине.
– Тайное общество! – возмущенно фыркнул надворный советник. – И в чем же его тайна?
– В том, что оно направляется японским правительством. А именно военным министерством. И применяется там, где нужно спрятать концы. Не только, кстати, на Сахалине. В той же Корее или Китае.
– Я тебя правильно понял? Заказывает разведка. Исполняет… как его?
– Гэнъёся.
– Да, она. А людей режут совсем посторонние «садовники», наемные убийцы с острова Хонсю. Так?
– Так. Онива-бан вообще ни с кем не связаны, это просто поденщики из химицу сосики. Резать людей – их работа.
– Откуда?
– Из химицу сосики. Так японцы называют тайные боевые общества. Или еще говорят: учение, школа… Те, которые за тобой охотятся, из Накагава Хаято-рю. Очень сильная школа!
– Откуда ты знаешь столько нерусских слов?
– Я там учился.
– Где? В этой рю?
– Именно.
– Ты что, бывал в Японии?
– Верно.
– Расскажи! Начни с того, как ты вообще в это все угодил…
– На каторге и угодил. Приплыл на Сахалин я четыре года назад, в мае. И сунули меня сразу в Воеводскую, как опасного. Осмотрелся: плохо дело. Промнешься с мошкою целый день – голодно! Жизнь совсем анафемская. Заправляют «иваны». А я простой солдат, без знакомств среди фартовых. Надо или откупаться и как-то жить, дожидаясь манифестов. Или ползать на коленках… Денег, чтобы откупиться, нет. Ползать я не привык. Вижу, что погибаю. Уроки тяжелые. Уж на что у меня каменное здоровье, но и его не хватает. Фартовые в спайке, а я один. И начали они меня донимать.
Голунов плеснул в стакан водки и опростал одним махом.
– Не берет. А самосядки у тебя нету? Вот она хорошо в голову шибает…
– Нету. Пей что дают и рассказывай дальше.
– Дальше… Ну слушай. Дальше было так. Подошли ко мне двое и сказали, чтобы я зарезал надзирателя плотников. Каторга, мол, меня назначила. Я, конечно, ответил, чтобы валили на хрен. Никто никогда за меня решать не будет. Ребята даже засмеялись! Ты, говорят, чего, ваган [65]кособрюхий, про себя возомнил? Степка Заворуй тебе велит. Что Степка велит, надо исполнять.
– Заворуй? Харьковский абротник? [66]
– Он самый. Тогда в Воеводской он был навроде как здесь Царь. Все ему подчинялись.
– А ты?
– Я сразу решил, что помыкать собой не дам, лучше пусть убьют. И ответил тем ребятам: пошли к Степке, пусть он мне сам о том скажет. И мы пошли. Я взял руки в карманы… Приблизились, они жалуются: не слушается! Степка ощерился, ракло… Зарежь, говорит, надзирателя, или самому голову на рукомойник. А у меня в кармане обрезок кровельного железа. Делали смотрителю крышу, я и подобрал. Ну… объяснил, что почем.
