— Хорошо, Джон, — сказал он, хмуря брови, — я пойду с ней сам. А ты пока, будь добр, ссыпь эту пудру в серебряную шкатулку. Оставь ее здесь, я потом отнесу ее в спальню мистера Бланшара.
Итак, мистер Мэттью зажег фонарь и начал медленно спускаться по ступенькам в погреб. Агнесс шла следом за ним, стараясь через его плечо разглядеть нишу, в которой видела пистолет. Когда они спустились до самого низа, дворецкий повернулся и поднял фонарь.
— Так где же вы видели пистолет? — с явным недоверием спросил он.
— Он был здесь, сэр. — Агнесс показала на глубокую нишу. — Завернут в тряпку. Я заметила только рукоятку.
Мистер Мэттью поднес фонарь к углублению, осветив паутину и облупившуюся штукатурку. В мерцающем свете стал виден сверток.
— Вот! — сказала Агнесс, не в силах сдержать возбуждение.
Мистер Мэттью протянул руку, взял сверток и развернул его, позволив тряпке упасть на пол. Пистолет был покрыт засохшей грязью, дуло заржавело, но это, вне всяких сомнений, был тот самый пистолет, который исчез из комнаты Николаса Бланшара.
— Ужасно, — пробормотал он, — какой вред может причинить вода. Вряд ли даже с помощью пемзы, масла и спирта я смогу снова привести его в порядок.
Агнесс пробормотала что-то неразборчивое. Она с интересом рассматривала тряпку, в которую был завернут пистолет. Это был квадратный кусок клетчатого муслина того типа, который миссис Тули предпочитала использовать для вытирания пыли.
Вернувшись в кухню, Агнесс так задумалась над тем, кто мог завернуть пистолет в одну из домашних тряпок, не говоря уже о беседе Томаса с мистером Мэттью и причинах, по которым дворецкий предпочел ей соврать, что не заметила, как баранина и овощи кипят куда сильнее, чем следовало. Только когда раздалось шипение и полетели брызги жира, она сообразила, что почти засушила мясо. Агнесс рассеянно добавила воды и потрогала мясо вилкой. Обнаружив, что оно все еще жесткое, она снова повесила кастрюлю над огнем. Времени почти не оставалось, а приготовить было нужно еще очень многое. Дорис торчала в посудомоечной, протирая чугунный горшок маслом, хотя могла бы сделать дюжину более полезных вещей. Причину такого ее поведения было легко установить. Филипп в кожаном фартуке и с закатанными рукавами, открывающими его мускулистые руки, стоял за соседним столом, смешивая пчелиный воск, скипидар, смолу и киноварь, чтобы приготовить мастику для мебели.
— Дорис, — нетерпеливо позвала Агнесс, — брось все и иди сюда немедленно. Я велела тебе вымыть лук-порей и почистить картошку, а они все еще такие же грязные, какими их принесли с рынка. Что касается тебя, Филипп, почему ты предпочитаешь делать эту работу в моей посудомоечной, тогда как должен заниматься этим в буфетной? Я от этой вони с трудом дышу.
Дорис виновато вздрогнула:
— Я только что собиралась этим заняться, миссис Мидоус. И двух минут не займет…
— Займет, если будешь делать тщательно.
— Прошу прощения, мэм, — доброжелательно ответил Филипп. — Я никого не хотел обидеть — просто составлял компанию этому персику.
Он подмигнул Дорис, лицо которой стало краснее свеклы.
Агнесс безнадежно вздохнула. Она никак не могла понять, чем Филипп так привлекал женщин. Агнесс подошла к бочке с угрями, которую держала в кладовке, крепко схватила извивающуюся рыбину и перенесла в кухню, где с размаху стукнула головой об угол стола. Обычно она проделывала подобное без малейших угрызений совести. Сегодня же Агнесс ежилась, надрезая кожу вокруг головы и сдирая ее, вспарывая живот и вынимая внутренности, срезая плавники на спине. Хотя она понимала, что угорь умер в тот момент, когда она ударила его головой об стол, его посмертные судороги заставляли ее чувствовать себя неуютно. Вид темной мускулистой плоти напомнил ей об обезглавленном трупе Дрейка. Он тоже так извивался? И Роуз, пока ее тело не погрузилось в могилу из грязи? Агнесс приказала себе выбросить эти глупости из головы — этим никому не поможешь. Она свернула угря, положила его в неглубокую кастрюлю, налила достаточно воды, чтобы закрыть рыбу, и повесила кастрюлю на крюк в конце очага, чтобы ее содержимое закипало медленно.
— Залей артишоки красным вином, Дорис, — велела Агнесс, — и принеси сюда печенку.
Подняв голову, она увидела, что Филипп обнял Дорис и смотрит вниз на лунообразное лицо и ниже, на выпуклости ее грудей. Он что-то прошептал, затем, к великому удовольствию девушки, легонько дунул вниз. Агнесс было открыла рот, чтобы отругать их, но тут в кухню влетела Нэнси.
— Ради бога, Филипп, — взвизгнула она, — неужели ты не брезгуешь ничем, даже такой собакой?
Филипп резко поднял голову.
— Ты так говоришь только потому, что я не с тобой, — ровным голосом ответил он. — Мы с тобой хорошо порезвились, и ты же сама меня кинула.
— Врешь! — завопила Нэнси, а Дорис, вся пунцовая и, если судить по ее нетвердым шагам, не пришедшая в себя от страсти, гневно посмотрела на соперницу и ушла в кладовку. — Ты стал путаться с Роуз, вот почему мы разошлись, — сказала Нэнси более спокойным голосом.
— Так Роуз здесь нет, верно? И я уверен, что у меня и для тебя найдется минутка.
Он подступил к Нэнси и обнял ее.
— Ничего не выйдет, черт побери, — заявила Нэнси, увертываясь. — Теперь, когда я вижу, какой ты тип, хоть умоляй меня, я с тобой не пойду.
— Да неужели? — сказал Филипп, отпуская ее и потирая свой живот. — Так это, видно, потому, что у тебя и кроме меня есть причины для расстройства.
— Мои причины не твое дело, — огрызнулась Нэнси, снова перейдя на визг.
Филипп кивнул:
— И я до смерти рад это слышать.
Как раз в этот момент в дверях возникла экономка.
— Это что за шум? — спросила миссис Тули, входя в кухню с парой накрахмаленных и отглаженных наволочек, которые она несла, перекинув через руку. — Хватит, Нэнси, берись за работу. Филипп, еще одно слово, и я позову мистера Мэттью. — Затем она повернулась к Агнесс: — Я понятия не имею, с чего это все началось, но одно я знаю наверняка: моей бедной голове этого не вынести. Я ужасно себя чувствую. — Немного помолчав, она добавила: — Все готово к обеду?
— Да, миссис Тули, все в полном порядке, — тихо ответила Агнес.
Как раз в этот момент Дорис плюхнула на стол миску с печенью, и темный запах крови ударил Агнесс в нос.
В четверть четвертого в кухне, как обычно, собралось много народа. Вошли Джон и Филипп, но немедленно удалились в буфетную, чтобы надеть белые жилеты, сменить перчатки и вычистить свои сюртуки так, чтобы ворс у бархата встал дыбом. Мистер Мэттью уже перелил в хрустальный графин большую бутылку кларета. Поскольку он наполнил этот сосуд только на три четверти, а остальное тщательно дегустировалось, чтобы убедиться в высоком качестве напитка, его щеки уже сравнялись по цвету с вином. С повышенной осторожностью он перенес графин в столовую, поставил на буфет и занялся зажиганием свечей, стараясь не закапать воском скатерть из Дамаска.
— Первое блюдо через пять минут, миссис Мидоус, если не возражаете, — приказал он, вернувшись на кухню.
— Как скажете, сэр, — ответила Агнесс, пытаясь сосредоточиться.
Она добавила сливки, немного мускатного ореха и лимонного сока в лук-порей, но, не слишком хорошо соображая, что делает, позволила супу закипеть, и смесь свернулась. Чтобы скрыть это, она добавила еще полпинты сливок, прежде чем перелить суп в супницу и закрыть крышкой.
— Натри немного сыра для артишоков, Дорис, — сказала она, ставя жаровню на огонь.
Обычно Агнесс подогревала шотландские гребешки медленно, но на этот раз соус оказался слишком горячим, и не успела она оглянуться, как гребешки стали серыми и свернулись по краям.
— Готово, — объявила она, небрежно перекладывая неаппетитные гребешки на блюдо и закрывая их, прежде чем войдет миссис Тули.
— Салат, миссис Мидоус, — потребовала экономка, через минуту появляясь на кухне. — Что-то я его не вижу.
Агнесс ложкой, которую держала в руке, показала на буфет.
— Вон там, мэм. Пусть мистер Мэттью заправит его на столе, — сказала она, посыпая китайским сыром артишоки. Затем сняла жаровню с огня и прижала ею сыр, чтобы он стал коричневым. — Первое блюдо готово, мистер Мэттью, — объявила она, хотя сама прекрасно понимала, что ничего у нее сегодня не получилось так, как должно.
Наверх поднималась торжественная процессия: Джон нес супницу, Филипп — угря, а миссис Тули — шотландские гребешки и салат. Агнесс слышала, как мистер Мэттью постучал в дверь столовой, и издалека донесся его голос: «Обед подан!» Вдруг вспомнив, что жаровня слишком долго стоит на артишоках, Агнесс сняла ее и взглянула на результат: верх был подгорелым и твердым.
— Сейчас нам не хватает только желе, миссис Тули, — сказала Агнесс несколько минут спустя, когда экономка вернулась за вторым блюдом.
