— Не волнуйтесь, здесь оно, — сказала она, когда я спросил у нее про письмо. Она похлопала себя по полной груди, затем нагнулась и лопатой на длинной ручке вытащила из печи три каравая с золотистой корочкой. Письмо торчало из кармана ее передника.
— Из Лондона пишут. Почерк изящный. Должно быть, от женщины, — сообщила она. — Больше ничего не могу сказать.
— Разумеется. Буду признателен, если вы отдадите его мне.
— Подождите минуту, вот только проверю, готов ли хлеб. — Она потыкала караваи костяшками пальцев. — Разве вы не слышали, что его светлость посылали за вами? От души советую вам немедленно идти к нему. Он очень не любит, когда его заставляют ждать.
— С вашего позволения, сначала я хотел бы получить письмо.
— Конечно, мистер Хопсон. Вот, держите. Но только читайте быстрее или оставьте на потом.
Я взглянул на письмо и возликовал, узнав почерк Элис. Но прежде чем я успел вскрыть печать, в дверях кухни появилась Элизабет Монтфорт. Я вздрогнул, увидев на ней вдовий наряд. Ее волосы были убраны под простой черный капор с длинными лентами, обрамлявшими лицо. Так выглядит гувернантка или лавочница, но никак не хозяйка большого поместья. С трудом верилось, что это та самая распутница, которая на моих глазах предавалась похоти в постели Роберта Монтфорта.
— Хопсон, — тихо обратилась она ко мне присущим ей по-детски писклявым голоском. — Меня попросили проводить вас к Роберту. Дело срочное. — Ее ресницы были опущены, но, когда она на мгновение подняла их, я прочел в ее глазах не робость, а некую странную отрешенность. Она как будто в трансе, отметил я, или поглощена решением какой-то очень важной проблемы.
— Конечно, миледи, — отвечал я. — Вам, право, незачем было утруждать себя. Я как раз уже шел к нему.
— Он настоятельно просил, чтобы я сопровождала вас. — Я вновь почувствовал на себе пристальный взгляд ее светло-голубых глаз.
Я последовал за ней по коридору, но мы не отправились прямиком в библиотеку, как я ожидал. По пути она свернула в одну из небольших комнат и потянула меня за собой. Она закрыла дверь, заперла ее на ключ и прошла на середину комнаты, встав к окну лицом, ко мне — спиной. Переминаясь с ноги на ногу, я стоял у двери и пытался решить, должен ли я заговорить и что мне сказать. Ключ по-прежнему оставался в замке.
— Хопсон, — начала она, — мне нужно кое о чем уведомить вас, прежде чем вы встретитесь с Робертом. — Она резко развернулась и впилась в меня напряженным взглядом. — Я специально перехватила вас, чтобы мы могли побеседовать с глазу на глаз.
— Признаюсь, миледи, я в полном недоумении. Какое срочное дело заставило вас искать меня?
Ее губы были плотно сжаты, глаза пылали, будто она приняла для себя какое-то решение.
— Во-первых, я не стану вам ничего сообщать. Я хочу показать вам кое-что. Полагаю, эту вещь вы узнаете.
Я изумился. Что же это может быть?
— Прежде чем вы увидите, что это, позвольте предупредить вас. Роберт считает, что минувшей ночью вы были в его лаборатории и вошли туда из коридора, поскольку он по невнимательности забыл запереть дверь.
— Не могу представить, что навело его на эту мысль, — солгал я, жалея, что у меня не хватило ума закрыть за собой дверь. А впрочем, что бы я потом стал делать с ключом?
Она помолчала, вытаскивая что-то из кармана.
— Дабы избавить вас от очередной лжи, я сразу скажу вам, что у меня другое мнение относительно того, как вы попали в лабораторию. Вот это я нашла в спальне Роберта.
Я взглянул на предмет в ее руке. Это был медный светильник, тот самый, что дала мне миссис Каммингз и с которым я бродил ночью по дому. Я вспомнил, что оставил его на подоконнике, уже после того как выбрался из покоев Роберта. Я покраснел до корней волос; мой рот открылся и закрылся, но с языка не сорвалось ни слова.
— Ночник? — наконец вымолвил я с притворным простодушием. — Странно, что вы нашли его на подоконнике. Как же он там оказался?
Она схватилась за спинку стула. Ее тонкие белые пальцы распластались на алом дамасте, словно раскрытый веер.
— Вы знаете, где он был… хотя я не говорила…
— Нет, миледи, это только предположение…
— Хопсон, не пытайтесь отрицать, что это вы оставили его там. Я спрашивала миссис Каммингз, и она сказала, что вечером дала вам этот светильник. — Я не смел посмотреть ей в глаза, не смел настаивать на своей невиновности; она уже знала правду.
— Я не спрашиваю вас, как вы попали туда, где я нашла его; не спрашиваю, что вы делали там, где оставили его; не спрашиваю, в котором часу вы были в комнате Роберта. Меня это мало интересует. Я не сообщила Роберту о своей находке. Но если вы шепнете Фоули, Брадфилду или мисс Аллен хоть слово о том, что видели минувшей ночью, можете быть уверены, я не премину поделиться с Робертом своими подозрениями, а уж он, как вы, наверно, догадываетесь, не будет в восторге. Полагаю, вы обратили внимание, что он унаследовал от отца склонность к буйным вспышкам.
Я кротко кивнул и, не придумав достойного ответа, лишь промямлил, что я никому и словом не обмолвлюсь о том, что заходил в спальню Роберта, где я в любом случае не видел ничего предосудительного. Она жестом прервала меня.
— Советую не тратить время зря, если не хотите еще больше разозлить Роберта. Нам пора.
Элизабет повела меня к библиотеке, а я пытался понять, почему она решила утаить от Роберта мой визит в его спальню. Явно не из стремления уберечь меня от его гнева, ибо она не скрывала своего презрения ко мне. Значит, у нее есть на меня какие-то виды? Может, это она убила Монтфорта и теперь, отведя мне некую роль в своих планах, не хочет, чтобы Роберт ей помешал? Я вспомнил, что не видел ее в столовой, когда прогремел выстрел. Я предполагал, что она была с Робертом и Фоули, и на том успокоился. У нее, безусловно, были причины ненавидеть мужа, но могла ли она так жестоко расправиться с ним? И зачем ей было убивать Партриджа? Меня поразила также внезапная перемена в ее поведении. Она преобразилась, сбросила с себя сонное оцепенение. В ее манерах и внешности теперь сквозило лихорадочное возбуждение. Я не мог понять, чем это вызвано. То ли она вдруг остро осознала свое превосходство надо мной, то ли просто перестала притворяться слабой. Так или иначе, но она вовсе не была безвольной куклой, какой представлялась мне поначалу.
Едва мы приблизились к библиотеке, огонь в ее глазах погас. Перед тем как войти, я обернулся и еще раз посмотрел на нее. Она улыбалась, но взгляд у нее опять был, как у лунатика — пустой, бездушный, безучастный. И мне вдруг подумалось, что эта ее отрешенность гораздо страшнее, чем шумная ярость Роберта Монтфорта.
Роберт Монтфорт стоял перед пылающим камином. Погруженный в свои мысли, он смотрел в окно на мраморную нимфу в итальянском саду. На нем были сапоги и тяжелый темно-зеленый плащ с капюшоном, словно он собрался на прогулку. Он что-то держал за спиной. Когда он заметил меня на пороге, его лицо утратило отсутствующее выражение. Он жестом приказал мне войти, а сам отошел от камина и двинулся на меня. Теперь я увидел, что он прячет за спиной хлыст. Приближаясь ко мне, он вынес руку с хлыстом вперед и стал похлопывать им о бедро, будто проверял его гибкость. Мне почему-то вспомнилось, как его тетя хлестала по ладони перчатками.
— Хопсон. — Он приблизил свое лицо к моему, обдав меня запахом кеджери,[20] которое, очевидно, ел на завтрак. — Наконец-то вы соизволили явиться.
— Я только что освободился, милорд. Я был занят с мисс Аллен.
— Чушь, — рявкнул он. — За болвана меня держишь? Не лги, мерзавец!
Он из всей силы ударил хлыстом по столу, так что чернила выплеснулись из хрустального сосуда и разлились на подносе. Его выпученные глаза выдавались на лице, словно бильярдные шары.
— Мисс Аллен проходила здесь десять минут назад. Я знаю, где ты был.
Меня мутило от рыбного запаха из его рта. Я понурил голову, пытаясь скрыть отвращение.
— Вероятно, ты шарил и рыскал там, где тебе не полагается.
Я осторожно приподнял голову.
— Прощу прощения, милорд. Позвольте объяснить. Я нахожусь здесь, потому что лорд Фоули попросил моего содействия.
— И Фоули дал тебе право рыться в моей лаборатории? Велел тебе тайком пробраться туда и посмотреть, что там есть?
— Простите, милорд, но утром я был в библиотеке. Я не совсем понимаю, в чем вы меня обвиняете.
— Думаю, ты прекрасно все понимаешь! — взревел он, огрев хлыстом ближайший ко мне стул, так что на бархатной обивке отпечаталась полоса. — Я не олух, за которого ты меня принимаешь. Дверь, ведущая в мою лабораторию из коридора, всегда заперта изнутри. Но сегодня утром я обнаружил, что она открыта.
На мгновение библиотеку окутала тревожная тишина. Он сверлил меня сердитым взглядом, а я пытался собраться с духом.
