– Чем же знаменит этот Фартук? – спросил Фаберовский у еврейки.
– Говорят, он тоже еврей и раньше тачал туфли, но теперь его занятие – вымогательство.
– И много ли народу его видело воочию?
– Насколько мне известно, – сказала Шапиро, – он знаком многим женщинам в Ист-Энде. Говорят, что он шантажирует женщин и в других частях Лондона, что ходит с дубинкой или пистолетом. Я этого не знаю, но несколько раз видела этого человека у нас на Дорсет-стрит. Одна проститутка, живущая в ночлежке близ Брик-лейн, говорила мне, что Кожаный Фартук со своим приятелем Миклджоу держат ночлежный дом.
В прошлом году за нападение на нее Темзенский суд магистратов приговорил Кожаного Фартука к семидневному заключению. А еще он часто появляется около «Принцессы Алисы» на Коммершл-стрит и подкарауливает там своих жертв.
– Для чего он есть Кожаный Фартук? – спросил поляк.
– Потому что он, как все башмачники, постоянно носит кожаный фартук. А еще картуз с двумя козырьками.
– Скажи мне, Хая, а сюда, в «Британию», полиция ночью не заглядывает?
– Да если фараон здесь ночью покажется, он живым отсюда не выйдет.
– Здесь самое удобное для нас место. В окрестностях всегда, даже поздно ночью, можно снять какую-нибудь шлюшку, – сказал Конрой, мотнув бородой в сторону улицы. – Куда не пойди, через пять шагов наткнешься на трактир. А где трактир, там и бабы.
– Шлюшек надо снимать около Б***ской церкви на Олдгейт, – со знанием дела заметила Шапиро. – Это совсем близко.
– А если погода будет плохая? – спросил Конрой. – Тут хоть от дождя укрыться можно.
– Подумаешь, погода плохая! – хмыкнула Шапиро. – Да девочки около церкви по полночи при любой погоде стоят, чтобы дождаться какого-нибудь кобеля вроде Даффи, да еще чтобы их потом обсчитали. На паперти под портиком постоишь.
– Всю ночь? – спросил Даффи. – Да нас примут за богомольцев. Какая же шлюха пойдет с богомольцем?!
– Хватит препираться, – оборвал их Фаберовский, взглянув на улицу сквозь полоски от пивной пены на стакане, зажатом в вытянутой руке. – «Британия» нам подойдет. Так или иначе, но кого-нибудь вы тут найдете. А вот где Васильев дело будет делать? Тут кругом сплошные ночлежки, в которые всю ночь входят или выходят люди.
– Давайте у самих проституток спросим, – ухмыльнулся Артемий Иванович. – Они-то, небось, знают-с, где их зарезать, чтоб никто не увидел.
– Да уж конечно, – сказала Шапиро. – У всех на глазах, чай, не попихаешься.
– А мы не боимся оставлять пана Николая самого? Я напуган тем, что он натворил прошлый раз.
– Да пропади он пропадом, зараза такая! – в сердцах сказал Владимиров. – Не маленький, тридцать лет дурню.
Васильев обиделся и отвернулся, поджав губы. Фаберовский сообщил ирландцам о предложении Владимирова и те бурно поддержали его. Они покинули Шапиро, оставив ее в трактире одну, прошлись взад-вперед по Коммершл-стрит, на север до полицейского участка и затем на юг до «Принцессы Алисы» на углу с Уэнуорт-стрит. Потом все пятеро вернулись к Дорсет-стрит и по ней пошли в сторону Сити. Вдоль улицы у дверей ночлежных домов прямо на земле сидели женщины, вычесывая вшей друг у друга.
Около Миллерс-корта нагнали слегка покачивавшуюся на нетвердых ногах Шапиро, которая возвращалась домой из трактира.
– Кто эти два джентльмена? – спросила у нее Келли – женщина из тринадцатой комнаты, стоявшая у входа в подворотню в ожидании возвращения своего сожителя, ушедшего искать хоть какую-нибудь работу.
– Откуда я знаю, – огрызнулась Шапиро.
– Но ведь они оба приходили к тебе недели полторы назад и чуть не убили Барнетта!
– Эх, милочка, да для них убить какого-то Барнетта – пара пустяков. Я конечно, не знаю, но мне кажется, что они связаны с убийствами в Джордж-Ярде и на Бакс-роу. И по-моему, они положили на тебя глаз.
Она многозначительно посмотрела на Келли и перевела взгляд на Фаберовского с Владимировым. Те шли впереди, увлеченно беседуя, следом шествовали ирландцы, Даффи приценивался к проституткам, а сзади плелся Васильев, что-то бормоча себе под нос. Шапиро видела, как едва они прошли мимо Кроссингемской ночлежки, из глубины дома вылезла женщина, внезапно встала позади них и указала своим сидевшим на ступеньках подругам на прошедших пальцем. Голос ее был столь низок и хрипл, что Васильев обернулся на его звук.
Если бы после убийства Мэри Николз Васильев мог осознавать происходившее вокруг, то сейчас в этой женщине он без труда узнал бы Жемчужную Пол. Да и Фаберовскому с Владимировым следовало бы внимательней глядеть по сторонам. Но начальники были увлечены разговором, а фельдшер лишь осмотрел Мэри Коннолли с ног до головы и пошел дальше.
Рядом с Жемчужной Пол сидели ее подруги. Одна потасканная, украшенная совсем свежим синяком под левым глазом, с распухшей губой и щербатым ртом, подшивала истрепанный подол юбки, ловко орудуя иглой, зажатой скрюченными пальцами, торчащими из грязных митенок и воинственно покачивая длинным облезлым пером на шляпке. Другая – черноволосая, тощая, маленького роста, еще не очень потрепанная, но уже со сломанным носом, плевала вдаль, стараясь всякий раз побить свой предыдущий рекорд. Все трое долго провожали взглядом мужчин. Когда те скрылись из виду, Жемчужная Пол сказала:
– Я видела этих людей, которые шли следом за двумя сыщиками, у еврейского кладбища в ту ночь, когда убили Полли.
5 сентября, в среду
За прошедшую со дня убийства неделю инспектору Хелсону не удалось получить в руки ни одной нити, которая могла бы привести к раскрытию преступления. Целыми днями он просиживал в участке на Бетнал-Грин, но детективы не приносили ему ничего, кроме вздорных слухов о Кожаном Фартуке. Через два дня, в пятницу, ему надо было отсылать еженедельный рапорт в Скотланд-Ярд, а писать было не о чем. Он сидел над черновиком и задумчиво чертил на нем остроконечный нож с каплей крови, стекающей с лезвия. Затем мысли его изменили направление и он пририсовал рядом с ножом вилку с насаженной на ней куриной ножкой. Хелсон открыл ящик стола, где лежали два завернутых в бумагу сандвича с холодной телятиной, и выложил их на черновик. В предвкушении ленча он потер руки, но приход сержанта Энрайта заставил его быстро выдернуть черновик и накрыть им сандвичи. Вместе с сержантом вошел маленький щуплый человечек с изуродованным оспой лицом, мявший в руках грязный картуз, и сказал от порога:
– Сэр, я думаю, что знаю, кто такой Кожаный Фартук.
– Почему ты решил вдруг, что нас интересуют кожаные фартуки? – с голодным раздражением произнес инспектор, убирая сандвичи обратно в стол.
– Сэр, о Кожаном Фартуке говорит сейчас весь Ист-Энд, – заискивающе сказал рябой человечек. – Ходят слухи, что именно он совершил то страшное убийство на Бакс-роу.
– Да, мы сейчас проверяем эти слухи, но против него имеются лишь подозрения некоторых проституток. – Хелсон разогнал рукой оставшийся над столом аппетитный запах холодной телятины. – И не говори мне, что он бывший сапожник, что он всегда ходит в кожаном фартуке и носит с собой огромный нож…
– Но сэр, он действительно сапожник и действительно всегда носит кожаный фартук. Его зовут Джек Пайзер, или Пицер, как произносят его имя евреи. Еще его отец, польский еврей, жил в доме 22 по Малберри-стрит, а после его смерти мать Пайзера вела там хозяйство. Он до сих пор проживает там.
– Откуда ты знаешь Пайзера? Почем мне знать, может ты из злости хочешь сделать на него навет?
– Нет, нет, что вы, сэр!
– Пайзер, Пайзер… А, вспомнил! Уж не из-за тебя ли в прошлом году Пайзер отработал шесть месяцев на каторжных работах? – спросил Энрайт.
Под голодным взглядом инспектора посетитель съежился и забормотал под нос в надежде, что его не расслышат:
– Мы начинали с ним вместе работать и были подмастерьями у одного башмачника. Затем Джек ушел, чтобы начать собственное дело, а я стал работать в потогонной сапожной мастерской на Морган-стрит в приходе Св. Георгия, где доводил обувь. Летом прошлого года Джек шел мимо мастерской. Он просунул голову через открытое окно и сказал: «Неудивительно, что я не могу получить никакой работы, когда всю ее забрали вы». Мне велели выставить его прочь, но когда я приблизился, Пайзер ударил меня сапожным ножом в руку. За это его и приговорили к шести месяцам каторжных работ.
Человечек умолк и спрятал лицо за картузом.
– Теперь понятно, почему ты решил, что это Пайзер совершил убийство на Бакс-роу. Проваливай отсюда!
– Нет-нет, сэр! Я не держу на него зла. Но в начале августа Джека опять судили. Темзенский суд обвинил его в непристойном оскорблении и угрозе физическим насилием.
В голосе опытного сутяги зазвучало удовольствие от весомости произносимых им слов. – Он сцепился с одной бабенкой по соседству, потому что она обещала отдать ему на ремонт свои туфли, но не сделала этого. Он никогда не пойдет драться в открытую, но он очень нервный, особенно из-за отсутствия работы, и потому может напакостить исподтишка, особенно женщине, если она не может дать сдачи. Он все время носит кожаный фартук, но у него уже давно нет постоянной работы, поэтому он мог совсем потерять голову. Его все приятели за это зовут Кожаным Фартуком!
