– Стилетом? В шею? – насмешливо переспросил Джафар. – Должен сказать, что вы прекрасно выглядите для человека, которому нанесли удар стилетом в шею!
– Дело в том, что я… – начал Борис, но в это время дверь отворилась, и на пороге появились Аркадий Петрович Горецкий и его верный оруженосец.
– Дело в том, что я господину поручику посоветовал на шею полотно от старой ножовки навернуть, – с ходу принялся объяснять Саенко. – Мне один охотник рассказывал, он когда на рысь ходил, завсегда пилу на шею навертывал. Рысь – она сзади на шею бросается, точно как убивец этот… Борис Андреич нарочно стул в темноту передвинул, а вот этот, – Саенко кивнул на смуглого господина, – в темноте-то и перепутал.
– Добрый вечер, Джафар-эфенди, – поздоровался с турком Горецкий и перевел на французский тираду своего денщика.
– Значит, это тот самый человек, – задумчиво проговорил Джафар, глядя на задержанного ничего не выражающими глазами.
– Саенко, – распорядился Горецкий, – обожди в соседней комнате с Лидией Антоновной.
– Вы позволите, уважаемый Джафар-эфенди? – спросил он.
Джафар наклонил лысую голову.
– Итак, – обратился полковник к арестованному, – вы утверждаете, что являетесь Сергеем Ивановичем Реутовым – подполковником Русской армии и зятем генерала Кутепова?
– Совершенно верно, вот мои документы.
– И вы не признаете себя виновным в убийстве шестерых человек?
– Разумеется, не признаю, – раздраженно дернулся арестованный. – Да зачем мне это было нужно?
– Зачем? – вкрадчиво переспросил Горецкий. – А затем, что вы, господин лжеРеутов, являетесь вовсе не тем, за кого себя выдаете. Подполковника Сергея Реутова вместе с женой убили в Ялте ваши люди. Вы взяли его документы и прибыли в Константинополь с целью войти в доверие к генералу Кутепову, воспользовавшись тем, что его сестра Ольга вышла замуж недавно, и Кутепов зятя своего никогда не видел. А сблизиться с Кутеповым вам нужно было потому, что вы – агент ГПУ. Еще бы ГПУ такую возможность упустило – агенту стать зятем самого Кутепова! Вы эту операцию готовили тщательно, заранее начали следить за Реутовыми там, в России. Своего человека к ним приставили.
– Вы можете это доказать? – холодно спросил арестованный.
– Могу. У меня в соседней комнате свидетель сидит – дама, что была в гостинице в ту ночь. Вы ее убить не успели.
– Что она видела? – криво улыбнулся арестованный. – Ей истеричная баба наболтала, так она свихнулась просто. Это не доказательство.
– Хм, – послышалось от дверей.
На пороге стоял господин начальник полиции города Константинополя. Он окинул взглядом комнату, и Борис с трудом подавил желание вскочить со стула.
– Прошу простить, что прерываю, – произнес начальник полиции тоном, по которому всем присутствующим в комнате стало ясно, что на самом деле он совершенно не извиняется, – в данный момент меня мало интересуют ваши русские дела. В данный момент меня интересует убийца шести человек – так называемый Скорпион, как окрестили его газетчики. Вы, господин полковник, – обратился он к Горецкому, – можете доказать, что сидящий перед нами человек и есть тот самый маниак-убийца?
– Безусловно, – твердо ответил Горецкий. – Во-первых, доказательством служит его нападение на моего человека в синематографе. Во-вторых, полицейские по распоряжению Джафара сейчас обыскивают зал и несомненно найдут там орудие убийства – стилет, похожий на шило. Врач сделает сравнительный анализ ран на трех имеющихся у нас в распоряжении трупах – проститутки, ее сутенера, а также коммерсанта Акопа Мирзояна, чьей смерти, надо сказать, я ничуть не удивляюсь – если человек способен обобрать близкую женщину и бросить ее нищую, вряд ли он долго проживет на свете, Бог покарает. В данном случае так и вышло.
– Какие же это доказательства, – презрительно процедил арестованный. – Какие вообще могут быть исследования? Это же Турция!
– Совершенно верно изволили заметить, – оживился начальник полиции. – У нас в Турции лет пятнадцать назад виновных в убийстве без всякого разбирательства на кол сажали. А сейчас, пока расследование будет идти, мы вас – в тюрьму. А тюрьма у нас такая, что через два дня вы мне сами все расскажете, да еще умолять будете, чтобы я выслушал.
– В этом не сомневайтесь, – поддержал Горецкий, – русские по их тюремному табелю о рангах приравниваются ко всякому сброду. Посадят вас с совершеннейшими разбойниками, кормить не будут, а деньги все отберут. Кстати, – повернулся он к Джафару, – нельзя ли освободить есаула Чернова, раз убийца найден…
– Разумеется, – скупо кивнул Джафар.
– Вы, конечно, надеетесь на генерала Кутепова, считаете, что генерал не потерпит такого обращения со своим зятем, а турки с ним все-таки считаются, – продолжал Горецкий. – Но когда генерал явится вас вызволять, я познакомлю его с Лидией Антоновной Дурново, и она обстоятельно перескажет ему всю ялтинскую историю. Разумеется, вначале генерал не поверит. Но все же попросит вас рассказать, как его сестра ела, на каком боку спала, как разговаривала, какие кушанья любила… Родинки ее попросит перечислить! А вам, я так понимаю, ответить-то и нечего…
Во время этой речи Джафар Карманли встал из-за стола и неторопливо отошел к окну.
– Ох, что же там делается! – вдруг вскричал он, и все повернулись в его сторону.
– Никому не двигаться! – истошно завопил смуглый господин, несколько минут назад недоверчиво усмехавшийся на слова Горецкого.
Схватив со стола Джафара легкомысленно оставленный турком револьвер, он переводил ствол с Горецкого на Бориса, медленно отступая к двери.
– Не волнуйтесь, господа, – совершенно спокойным голосом произнес Джафар Карманли, – мой револьвер не заряжен, я никогда его не заряжаю, а храню только как память: это именное оружие моего отца, которое тот получил за доблесть из рук великого Абдул-Гамида. А оставил я его на виду с одной целью: посмотреть, в какую руку возьмет оружие наш обидчивый гость.
Все взгляды обратились к смуглому господину.
Черная шелковая перевязь беспомощной тряпкой болталась у него на шее, револьвер он сжимал левой рукой.
– Я с самого начала не поверил ему и хотел устроить маленькую проверку. Мы знаем с вами, – турок слегка поклонился Горецкому, что убийца, которого наши газеты окрестили Скорпионом, – убивал свои жертвы левой рукой, а этот господин держал руку на перевязи… Теперь последние сомнения разрешены.
Смуглый господин в безумной надежде навел на Джафара ствол револьвера, нажал на спуск… но раздался только сухой щелчок бойка. Застывший в ступоре у дверей турецкий полицейский наконец ожил, разразился потоком ругательств, подскочил к убийце и заломил ему руки за спину.
Генерал Кераглы услышал скрип двери и поднял глаза от бумаг, покрывавших его стол. На пороге кабинета стоял невысокий плотный человек с обширной лысиной и глубоко посаженными черными глазами. Взгляд этих глаз неприятно поразил генерала: незнакомец смотрел на него не как на высокого начальника, боевого офицера, значительное лицо, а как на редкое насекомое, как на необычного жука. Казалось, он решает вопрос – поместить ли генерала в свою коллекцию, наколов предварительно на булавку, или этого делать не стоит.
– Кто вы? – спросил генерал твердо и решительно, справившись с отвратительным приступом слабости. – Кто вы, и почему вошли ко мне без предварительного доклада?
Генерал протянул руку и нажал кнопку вызова дежурного адъютанта. На звонок, однако, никто не явился.
– Не беспокойтесь, генерал, – усмехнулся посетитель, – адъютант не придет.
Генерал не решился спросить, почему не придет адъютант – должно быть, он просто побоялся услышать ответ. На него снова накатила волна отвратительной слабости.
– Что вам нужно? – спросил он, взяв себя в руки и стараясь держаться как подобает генералу.
– Гюзель, – сказал незнакомец в ответ, и генерал Кераглы понял, что все кончено.
– Что – Гюзель? – спросил он, делая вид, что не понимает.
– Вы хотите сказать, что не знаете, кто такая Гюзель? Вы хотите, может быть, сказать, что не подписывали долговую расписку на тридцать тысяч лир? Вы хотите сказать, что эта расписка никак не связана с вводом наших войск в Батумскую область? Я был о вас лучшего мнения, генерал! И он был о вас лучшего мнения, – незнакомец показал глазами на фотографию, которая стояла в кожаной рамке на столе у генерала. Выразительное смуглое лицо, мешки под усталыми темными глазами… Кемаль подарил генералу эту фотографию в прошлом году с сердечной дружеской подписью. Значит, вот как повернулось дело… Кемаль уже знает о расписке.
Генерал опустил веки. Перед его внутренним взором прошли годы борьбы, интриг, сражений, поражений и побед – которых было меньше, чем поражений… Генерал был упорен, энергичен, ловок, он всегда правильно выбирал союзников, делал ставку на выигравшую сторону, и вот теперь из-за такой ерунды вся его блестяще выстроенная карьера рушится в тартарары.
