— Завтра.
— Ну, так гестапо взорвется послезавтра утром! Это вас, надеюсь, устраивает?
Егоров и Тоня ничего не ответили — они видели, что теперь уже Дьяченко никто и ничто не остановит.
— А где хозяин лавки? — по-деловому осведомился он.
— Пошел на встречу с Коротковым, — ответил Егоров. — Сегодня назначена совместная операция. На товарной станции будут освобождать пленных…
— Мама дорогая! Теперь понятно, почему с утра пленных отправили на работу! А нас предупредили, чтобы их не очень удерживали, если начнется заваруха. Двух-трех для порядка убить, а остальных не трогать.
— Скажи, а к той группе, которую ты привез с аэродрома, кого-нибудь добавляли? — спросила Тоня.
— Трудно понять, — сказал Дьяченко. — В лицо всех разве запомнишь! Но зачем же все-таки вам нужно было варить эту кашу, если известно, что Коротков предатель?
— Его скоро не будет, — сказал Егоров.
— Ах, вот как! Ну-ну…
Егоров обернулся к затихшей Тоне:
— Завтра ровно в восемь утра придешь к входу в Александровский сад. Я сообщу тебе окончательное решение Савицкого.
Он скрылся в подсобке, а вернулся с двумя вальтерами. Один сунул себе в карман, другой протянул Тоне.
— Заряжен!
Уголки ее рта дрогнули, она молча взяла револьвер и спрятала его в карман пальто.
Егоров и Дьяченко, заперев лавку «на переучет», еще долго возились с каким-то небольшим фанерным ящиком из-под турецкого инжира.
— Теперь турецкий инжир будет с начинкой. — Дьяченко быстро развязал вещевой мешок и осторожно извлек из него две желтоватые шашки тола. — Прекрасно! А сюда поставим взрыватель… Эй, Егоров! — крикнул Дьяченко в подсобку. — Мыло найдется?
— Найдется, — отозвался Егоров. — Зачем оно тебе?
Тоня подошла поближе. Впервые она видела самодельную мину замедленного действия. Очевидно, Дьяченко действительно научился этому искусству.
Дьяченко ткнул пальцем в неширокую щель:
— Вот видишь, справа — взрыватель. Слева — боек на пружине. А между ними — паз для прокладки. Сюда можно заложить кусок сахара рафинада, да он слишком слаб. А мне нужно обеспечить замедление на несколько часов… Пластинка мыла как раз подойдет. Когда буду устанавливать, налью в паз воды, постепенно мыло разрыхлится, боек под напором пружины ее и пронзит. Хлоп по пистону! Здравствуй, моя тетя, и прощай… Понятно? Тогда помоги найти в этом ковчеге доску для крышки.
Они стали копаться под прилавком в поисках подходящей доски. В это время Егоров торопливо вышел из подсобки и заглянул в ящик.
— Нужно мыло? — переспросил он.
— Да, совсем маленькую пластиночку, — ответил Дьяченко из-под прилавка.
— Сейчас! — Егоров покопался в углу стеллажа, вытащил большой кусок мыла, быстро отрезал узкую пластинку и осторожно вмял ее в паз. — Смотри не надорвись, Дьяченко. Ящик-то велик!
Дьяченко вылез из-под прилавка красный от натуги.
— Куда вы все крышки подевали?
— Нашла! — Тоня разыскала наконец среди каких-то мешков кусок фанеры.
Дьяченко тут же схватил, примерил и даже крякнул от удовольствия.
— Ай да турки! Тара у них что надо! А ты, Егоров, молодец — сообразил, куда мыло засунуть.
— Быстрее, Дьяченко, быстрее! Некогда! Мне надо уходить.
Дьяченко торопливо набросал поверх тола инжир и осторожно прижал крышкой.
— Братцы, молитесь, чтобы я нигде не споткнулся.
— Смотри под ноги, — сказал Егоров, вынимая из кармана ключ. — А куда ты идешь?
— На Французский бульвар! — Дьяченко осторожно поднял ящик. — Так и норовит, собака, грохнуться… Ну, ребята, прощевайте!.. Гестапо взлетит, когда я буду на задании. Останусь жив — встретимся!
— Дай я тебя поцелую, Дьяченко! Не сердись на меня. — И Тоня внезапно поцеловала его в полную, лоснящуюся от пота щеку.
Дьяченко покачнулся и чуть снова не уронил ящик.
— Черт побери! Еще один такой поцелуй — и мы все трое вознесемся в рай!
— Слушайте, вы! — строго сказал Егоров. — К лавке и близко не подходите!.. Возможно, уже установлено наблюдение.
По лицу Дьяченко поползли красные пятна, он подкрался к окну и долго вглядывался в каждого прохожего.
— Д-да, — пробормотал он, — с этим ящичком можно засыпаться.
— Пойдешь через кладовку во двор и сквозь щель в заборе проберешься на другую улицу.
— Так они же видели, что я сюда вошел!
— Решат, что проглядели.
— А как же я? — спросила Тоня.
— Уйдешь, как пришла. Вот, забирай кулек с яблоками… Я с этой минуты перехожу на нелегальное положение.
— Где же ты будешь ночевать? — вырвалось у Тони. — На Пересыпи показываться нельзя!..
— Где-нибудь переночую. Надо еще предупредить Бирюкова. Прямо голова идет кругом. Ну, Тоня, выходи первая.
Стукнула откинутая щеколда. Тоня вынула из кулька яблоко, откусила и неожиданно улыбнулась:
— До свиданья, Геня! Смотри не опаздывай!.. — и неторопливо вышла, спокойно прикрыв за собой дверь.
Печально звякнул колокольчик. Егоров напряженным взглядом посмотрел ей вслед. На середине тротуара она остановилась, словно раздумывая, в какую сторону пойти, а потом неторопливо свернула влево, к Приморскому бульвару.
— Ну и стальная у нее воля! — сказал Дьяченко. — А ведь еще недавно была совсем жалкенькой девчонкой! — Он положил ящик на прилавок, вытащил папиросы, но тут же сообразил, что зажигать спичку рядом с толом, пожалуй, опасно. — Нужна моя помощь?
— Нет! У тебя свое задание, у нас — свое! Ты и так нам многим помог.
— Наконец-то услышал о себе доброе слово!
— Ты здесь не такая зануда, как в разведотделе.
— Иди ты к черту, Егоров! Просто мы стали лучше понимать друг друга.
— Не мы, а ты, Дьяченко! Ну ладно, чего копаться в прошлом. Уходи!..
Дьяченко бережно прижал к себе ящик и пошел вслед за Егоровым в кладовку.
Егоров приоткрыл дверь, выглянул во двор. В дальнем углу играли дети, а на балконе старуха развешивала на веревке выстиранные простыни.
— Щель в левом углу!
Дьяченко постоял мгновение, а затем стремительно, словно в атаку, рванулся вперед мимо Егорова.
Старуха удивленно перегнулась через перила, наблюдая, как плотный полицейский с усилием протискивается в отверстие между досками забора. Впрочем, она уже привыкла к тому, что для полицейских вообще не существует запретных дорог. Если представитель власти избрал этот странный путь, значит, в соседнем дворе кому-то непоздоровится.
На всякий случай она решила поскорее убраться с балкона, чтобы ничего не видеть и ничего не знать.
Егоров мгновенно оценил ее тактичность.
Почему Штуммер ее не беспокоит? Вот уже пять часов она сидит в одиночестве, ожидая резкого стука в дверь.
И вот он раздался.
Она сунула руку в карман и только сейчас поняла, что, вернувшись домой, так и не снимала пальто. Если это гестаповцы, она будет стрелять. Решив так, Тоня словно перешагнула какую-то невидимую узкую грань между жизнью и смертью.
— Кто там?
Чьи-то кулаки продолжали барабанить, и потому на лестничной площадке никто не услышал ее голоса.
— Кого надо? — переспросила она.
За дверью зашаркали сапоги.
— Тонечка! Открой! Я на минутку!..
Петреску! Один или нет?
Она сунула в карман руку, сжала в ладони пистолет и, повернув ключ, отпрянула в глубину темной прихожей.
Петреску стоял на пороге с большим пакетом в руках.
— Не очень-то любезно ты встречаешь гостя, который принес тебе платье для торжественного вечера!
Он шумно прошел мимо нее в комнату и остановился у стола, ожидая бурного восторга — платье было действительно неслыханно красивым!
— Французское! — сообщил Леон. — Самое наимоднейшее! Фолькенец будет счастлив, что у его невесты такая нарядная подружка. — Он посмотрел на безучастную к роскошной обновке Тоню и удивленно вскинул брови.
— Ты собралась уходить? Или только что пришла? Разве у тебя появился ночной пропуск?
— Нет, просто в комнате немного прохладно, я озябла.
— Не простудилась ли? Смотри не вздумай заболеть! Мне пришлось выдержать за тебя отчаянный бой с невестой. Я-то думал, что в ресторане вы подружились, она почему-то говорит о тебе с раздражением. Ты чем-нибудь ее обидела?
— Странно! У нас был ничего не значащий разговор, мы хохотали над разными пустяками.
— Просто есть женщины, которые не любят других женщин, особенно молоденьких и хорошеньких. А ты в тот вечер была прелесть как мила! В общем, неважно. Я решительно заявил, что без тебя не приду на помолвку. И она дала согласие.
— Совершенно напрасно, Леон. Не особенно-то приятно веселиться там, где ты кому-то неприятен. Я, пожалуй, не пойду.
Леон в ответ лишь взмахнул воздушным платьем, словно парусом. Она видела такие платья лишь на обложках модных журналов. Ажурное, легкое, оно казалось сотканным из морской пены. Длинная юбка искрилась блестками. Нет, не то что надеть, но даже и дотронуться до такого платья ей казалось невозможным.
