С потемневшей зеркальной поверхности на него смотрел старик с длинными седыми волосами и густой широкой бородой. Взгляд внимательный, глубокий. Усмехнувшись, подумал: вполне подходящий образ для какого-нибудь ветхозаветного старца.
Помедлив, Леонардо нарисовал аккуратный овал.
В дверь негромко постучали. В комнату вошел Салаино.
– Маэстро, в городе суета. Французы оставляют Милан, и скоро в него войдут папские войска. Нужно уходить, маэстро. Можно спрятаться на вилле у моих друзей. Там вас никто не будет искать.
– Мне не от кого прятаться, Салаино, я не преступник. Я никого не убивал и никого не предавал, – отвечал Леонардо да Винчи. – Я делал то, что очень хорошо умею, – писал картины, создавал скульптуры, строил мосты… Мне нечего стыдиться.
– Вряд ли Папа Римский простит вам то, что вы служили при дворе французского вице-короля.
Взгляд Леонардо да Винчи уперся в рисунок. Длинные серебряные волосы, подобно тонким струям горного водопада, спадали на плечи, широкую грудь.
– Мой труд нужен при любой власти. Так что я никуда не уйду.
– Я всегда буду с вами, маэстро. Если вам понадобится моя помощь, дайте мне знать.
– Спасибо тебе, Салаино, – расчувствовавшись, произнес Леонардо. – Я знаю, что ты никогда меня не оставишь.
* * *
После неожиданной смерти вице-короля Шарля д’Амбуаза власть французов в Милане значительно пошатнулась. Папское воинство, воспользовавшись ситуацией, двинулось на город. Французы, уже смирившись с тем, что город предстоит сдать, сопротивлялись недолго. Перед воротами замка дали непродолжительный бой, а потом, взорвав напоследок пороховую башню, под покровом ночи ушли из города. Папские войска победителями вошли в Милан. Юлий Второй, получивший в народе прозвище Папа-воин, прибыв в освобожденный город, был одним из первых, кто поздравил воинство с победой. Большую часть жизни он боролся с французами, стремясь ограничить их территориальные аппетиты, и вот теперь торжествовал триумф. Папа Римский милостиво встречался с просителями; не отказывал в визитах; выходил на многошумные ликующие площади, где неизменно сталкивался с проявлением радости; неутомимо благословлял и всеми своими деяниями доказывал, что власть понтифика распространяется значительно дальше Папской области.
На четвертый день Юлий Второй решил сделать передышку и потребовал список миланцев, служивших при дворце вице-короля. Получив его, невольно поморщился – он оказался весьма внушительным, в нем было немало знати, входившей прежде в ближайшее окружение герцога Сфорца. Взяв карандаш, Папа Юлий Второй, с присущим ему прилежанием, писал напротив каждой фамилии короткие ремарки: «допросить с пристрастием», «изгнать из города», «предать суду»… На имени Леонардо да Винчи кончик карандаша будто споткнулся.
Кардинал-секретарь, едва склонившись, ждал распоряжений.
– Как долго Леонардо да Винчи служил французскому королю?
– Двенадцать лет, Ваше святейшество, – прозвучал немедленный ответ.
– Что же он тут делал? Рисовал?
– Больше занимался наукой. Он работал над проектом прокладки каналов в Ломбардской долине.
– Кажется, эти каналы действуют безупречно?
– Именно так. В большей степени это заслуга Леонардо да Винчи.
Папа Римский досадливо покачал головой:
– Очень жаль, что такие светлые мозги служили не Светлейшему престолу, а французам.
– Его можно предать суду в назидание остальным, – подсказал кардинал.
– Полагаю, что этот вариант с Леонардо не пройдет, он слишком велик, чтобы предавать его суду за сотрудничество с французами. Таким решением мы принизим собственную власть. Посадить его за решетку следовало бы пораньше, скажем, лет двадцать назад, тогда для этого было предостаточно причин. Мы накажем его по-другому, он должен понять, что лишился покровительства Святой церкви. Отныне любая дверь перед ним должна быть закрыта! Каждый, кто окажет ему покровительство, будет расцениваться церковью как еретик. Не в наших силах отобрать у него славу великого творца, зато в наших возможностях лишить его былого благополучия. Через какое-то время он осмотрится и поймет, что рядом с ним никого нет. От него отвернутся даже самые преданные ученики. Скоро Леонардо поймет, – Юлий Второй плотоядно улыбнулся, – что для Папы Римского и всей Италии его просто не существует.
* * *
Леонардо да Винчи уныло брел по улицам Милана. Все поменялось в один миг: еще вчера он имел влиятельных покровителей, был богат и знаменит, а сегодня от него отвернулись даже близкие друзья.
К власти в городе пришел Максимилиано Сфорца, сын Лодовико Сфорца, прежнего герцога, изгнанного некогда французами. Леонардо да Винчи помнил его златокудрым мальчиком, весьма своевольного и большого непоседу. От матери герцогини Беатриче герцог унаследовал большие грустные глаза; от отца удлиненное лицо и склонность к полноте. Помнится, Максимилиано был не самым лучшим учеником, и, чтобы привить юному герцогу желание к учебе, было решено в каждом учебнике рисовать картинки, раскрашивая их цветными карандашами. В каждом таком учебнике юный герцог представал главным действующим лицом. На одной из страниц Максимилиано учил историю, на другой участвовал в торжествах, на третьей – встречал императора… Каждая книга выглядела произведением искусства, что, впрочем, не добавило рвения к учебе. Скорее всего, наоборот, в какой-то момент, вообразив себя художником, он принялся дорисовывать к человеческим фигурам длиннющие рога и мохнатые хвосты. Так что от общения с Максимилиано у Леонардо да Винчи остались не самые благоприятные воспоминания.
Нельзя сказать, что герцог Максимилиано Сфорца относился к нему как-то враждебно, просто он его перестал замечать, как если бы Леонардо да Винчи не было вовсе. Город с приходом новой власти получил значительный импульс для нового развития: отстраивались соборы, закладывались новые грандиозные сооружения, знать заказывала семейные портреты, вот только на пиру победителей для него не было места. Сбережения Леонардо стремительно таяли, и скоро должен наступить день, когда будет потрачена последняя лира.
После неоднократного обращения в секретариат Леонардо наконец получил аудиенцию у герцога Максимилиано Сфорца. И вот час встречи, на который Леонардо так уповал, настал. Раскинув грузное тело на широком мягком стуле, герцог безо всякого интереса воззрился на Леонардо. У маэстро на языке вертелся вопрос: полюбил ли герцог книги со дня их последней встречи? Но, судя по тому, что в его кабинете не было ни одного фолианта, следовало предположить, что уединению с книгой герцог предпочитает хлебосольные пиры.
– Ваше высочество, мне бы хотелось получить какую-нибудь работу при дворе.
– И на какую работу вы рассчитываете? – без интереса спросил Максимилиано.
– На любую… Мне бы хотелось быть вам полезным, а потом, в настоящее время я нахожусь в некотором финансовом затруднении. Долгое время я служил при дворе вашему батюшке Лодовико Сфорца, а когда вы были еще мальчиком, то я преподавал вам математику и черчение…
– Да, я помню, Леонардо, – прервал вступительную речь маэстро герцог. – Я был баловник, и вы, видно, изрядно со мной помучились.
– Вовсе нет, ваше высочество, вы были весьма способным учеником. Просто вы были очень подвижным ребенком, как и большинство детей в малолетнем возрасте.
– Помню, вы драли меня за уши за непослушание, – губы Максимилиано расползлись в какой-то плотоядной улыбке.
Леонардо слегка нахмурился – не такого продолжения разговора ожидал он со своим бывшим воспитанником.
– Вы тогда порвали очень ценную книгу, ваше высочество. Над этой книгой я работал со своими учениками несколько месяцев, это был один из самых интересных учебников математики. А потом, это было всего лишь однажды.
Губы Максимилиано расползлись еще шире. Теперь он выглядел невероятным добряком.
– Вот вы и обиделись, маэстро, а я ведь пошутил. Знаете, у меня своеобразное чувство юмора, не многие его понимают. Ведь так, барон? – обратился герцог к слуге, стоявшему в дверях.
– О да, ваше высочество, – охотно отозвался придворный, низко поклонившись.
Леонардо понял: перед ним сидел всего-то повзрослевший мальчишка, лишившийся родительской опеки в раннем возрасте, а потому не имевший возможности чего-то поменять в своем характере, а уж тем более как-то улучшить его.
– Просто я слишком стар, – признал Леонардо да Винчи. – А в моем возрасте каждое слово восринимается несколько иначе, чем в молодости. Острее…
– Сделаем вот что, Леонардо, обратитесь к моему секретарю. Уверен, что он наверняка что-то придумает для вас. Он тоже художник и прекрасно разбирается в искусстве.
