И я опять вижу небо – синее, грозовое, и поблескивающие крыльями аэропланы, рядами, не страшные, бесконечно прекрасные. Над ними – кажется, из облаков – звучит вот этот голос.
Музыка прекращается. Руди и все прочие трясут Вере руку, кажется, они обмениваются адресами, к ним подходит гордо улыбающаяся мама или тетушка.
– Ты знала? – с подозрением бормочет мне Магда. Я яростно трясу головой.
– А, опять эти твои видения, – мрачно говорит она. – Чутье. Ну знаешь что. А эти англичашки на что-то еще годятся. Не надо их списывать, в них что-то есть. Извини, конечно, ты замужем за одним из них. Если бы они все были, как он… Но вот этот зяблик, знаешь ли…
Вера уже выпорхнула из дверей, помахав нам с Магдой рукой, а тетка в очередной раз пожимает руки Руди и прочим, они кричат ей вслед:
– Телеграфируйте нам, если соберетесь в Америку, госпожа Линн.
Аромат любви, запах разгоряченных тел в этой стране – кокосовое масло, кокосовое мыло и так далее. Вот этот-то запах и долетал до меня за несколько ярдов от выстроившейся полукругом толпы. Да нет же, толпы, выстроенной мной, – поработали церемониймейстеры под командой совершенно замечательного персонажа, полковника Тедди Оливареса.
Все на месте, и прежде всего японская делегация во главе с консулом Кимурой. Да-да-да, все, кто надо, – здесь. А где же наш господин Ли? А, вон его седая, стриженная ежиком голова виднеется в полутьме, среди множества фигур. И что это? Конечно же, его окружает группа их трех или четырех японцев, как бы незаметно закрывших его со всех сторон. Здорово они там живут, в своей японской колонии в Дилао, где несколько человек отлично понимает, что происходит.
Над нами веет теплый ветерок, ночь пронизана огнями – и самые яркие там, где над толпой высится состоящая из электрических ламп арка компании «Мералко», она тут монополист, дает стране свет. И дальше – сельские бамбуковые арки, увитые лентами и цветами, под такими на фиестах движутся королевы красоты. И дикие маски и костюмы, перья, колпаки, длинные платья и юбки колоколом, драгоценности фальшивые и изредка настоящие. И звуки каких-то оркестров с дальнего конца поля, они перекрикивают один другого.
Вот он, знаменитый февральский маскарад, его второй день, а всего праздник будет длиться неделю. Ну а потом – пост, дальше – грандиозная Пасха, невыносимая жара и урожай манго (в жестяных ведрах вдоль дорог), потом дожди, но меня и большинства прочих героев этой истории тут уже не будет. Потому что кончится она, история, вот сейчас.
Толпа становится гуще, но гомон голосов перекрывают громкоговорители – это гремит, для разминки, бэнд великого Руди Вэлли, полтора десятка веселых парней в одинаковых белых костюмах. Такого тут не слышали никогда – целых два барабана, щедрая мощь басов, эффектная слаженность медных аккордов и все эти замечательные ребята, азартным хором чеканящие слова:
Life begins at Oxford Circle
When the busy day is done…
Полукруг толпы начинает пританцовывать.
Руди не поет, он дирижирует кларнетом, посверкивая никелированными клапанами, его час еще впереди.
А сейчас мой час, но меня не видно, я стою рядом с Элистером за правым плечом полковника Оливареса и четко ощущаю своим длинным носом, что к фляжке с ромом он уже приложился.
Дьявол их знает, каких войск тут полковники в немыслимых количествах при полном отсутствии армии, но Тедди Оливарес – полковник полицейский, ветеран констебулярии, и он с большим удовольствием согласился принять от меня не вполне скромную сумму за дело, которое и сам бы оплатил с великим удовольствием: за охоту на крупного зверя.
Полковник Оливарес – с выпирающим из белого фрака животом, расчесанными на прямой пробор жесткими черными волосами – не в маскарадном костюме, он сегодня играет сам себя.
Над газоном Пуэрта Исабель на краю поля Уоллеса несется хрип – это Оливарес прокашливается прямо в микрофон, а ребята Руди смолкают.
– Маскарад! – провозглашает Оливарес, водружает на нос пенсне и сверяется с подготовленной мной бумагой. – Маскарад! И какая же удивительная у нас сегодня тут компания. Вот я вижу справа от себя странно знакомую маску и это черно-оранжевое домино… Здравствуйте, загадочная маска!
По толпе прокатывается счастливый смех. Вокруг стоящего в первом ряду худенького, но держащего голову очень высоко человека в маске – свита в самых диких костюмах, сам он машет Оливаресу рукой, и народ приветствует своего президента.
– Каждый здесь сегодня не тот, кем кажется, у нас тут масса сказочных персонажей, а есть такие, которых в наших краях и быть не может! – старательно кричит в микрофон Оливарес. – Вот этот человек без всякой маски – но вы же не поверите, что это сам Руди Вэлли прилетел по небу из Америки со своими ребятами, ведь правда?
Толпа беснуется минуты три, ее успокаивает только дружный квак тубы и саксофона. Я ищу глазами: Верт, где вы, в какой вы маске? Вас нет в моем сценарии. Вас вообще нигде уже нет.
– С неба к нам спустятся персонажи из прошлого! – выкрикивает Оливарес. – Из тех времен, когда Интрамурос был Манилой, Манила была Интрамуросом! Из времен галеонов и пиратов! Встречайте – прекрасная инфанта Филиппина и дон Эдуардо, наследник тех, кто открыл миру наши острова!
«Прожекторы», – говорю я себе сквозь зубы, и немедленно эти белые лучи высвечивают верхушку стены Интрамуроса над нашими головами, и еще – тщательно построенную вчера за один день лестницу на бамбуковых лесах. Со ступеньками, достаточно широкими, чтобы они вот так и шли, парой, бок о бок.
Эдди в ботфортах, со шпагой и в треуголке, в маске, закрывающей все лицо. И Лола, в широкой хрустящей юбке, в пене манильских кружев вокруг темной головы, маска на которой – крошечная, чуть отсвечивает фальшивыми бриллиантами.
Я поворачиваюсь назад – но Руди знает свое дело, его оркестр негромко чеканит гордый ритм, его кларнет поет грустно и уверенно. Нет, это никакое не «Если бы ты знала». Толпа ахает: она и представить не могла, что великая Deep Night – нежная, плавная, тихая – может быть еще и маршем… да нет, какой там марш, это же танго!
Вот тут, наконец, над газонами у Пуэрто Исабель возносится над толпой негромкий голос величайшего из великих, усиленный дюжиной громкоговорителей, и из-под масок текут слезы. И ему подпевают почти не слышным хором.
А с высоты спускается, спускается Лола – да нет же, ее узнают теперь все, это шествует Долорес де ла Роса, на ее голове маленькая королевская диадема, Эдди, держащий ее руку, озирается со сдержанной угрозой, и это уже не роль. Он знает, что сейчас она пройдет мимо черно-оранжевого домино, и тогда…
А голос Руди Вэлли дышит грустью – он поет: приди в мои объятия, моя дорогая, моя сладкая, моя единственная, скажи мне, что любишь только меня…
И Лолу с ее кавалером скрывает толпа тех, кто хочет прикоснуться к ее платью, кружевам, а человек в домино так и застыл, развернув узкие плечи и не сдвигаясь с места.
Она ведь может стать актрисой местного синема, подумала я. И еще она сможет – да теперь, фактически, сможет все. Это ее второй шанс. И дальше – сами, ребята, без меня.
– А еще, а еще! – надрывается Оливарес. – У нас такие гости из дальних стран! Такие гости! Леди Макларен и настоящий рыцарь Британской империи сэр Элистер Макларен!
Мы с Элистером, в масках, делаем шаг вперед из-за плеча полковника, машем ладошками. Как должен выглядеть рыцарь империи и его леди? Элистер в мундире сверкает орденами, у меня на голове покачивается фазанье перо, руки в перчатках держат шелковую сумочку… в общем, мы абсолютно британские, и страшно веселим этим публику. Сэр и леди – маски, сказочные персонажи. Почти как настоящие.
Японская команда старательно улыбается и всячески показывает, что она в восторге от местных забав, обычаев и особенностей. А-а, вот теперь я вижу Накамуру в… это что, маскарадный костюм? Перья на голове, плащ непонятно из чего – что он вообще изображает?
Все забыли, кто такой Накамура, как он спустился с неба на маленьком японском аэроплане? Сейчас вспомнят.
А вот, на приличном отдалении от него, исчезнувший надолго после покушения профессор Фукумото в виде Пьеро, с большими круглыми белыми пуговицами на животе… Все отлично. Еще одна маленькая деталь – и займемся ими.
А музыка Лолы смолкает. Но она еще будет звучать сегодня.
– Нас почтил сегодня своим присутствием бог войны! – выкрикивает полковник Оливарес, и я чувствую, что рома он не просто выпил, а выпил немало – для твердости руки, держащей бумажку.
Гремит большой барабан – раз, раз, раз, он не смолкает – и зажигается новый пучок прожекторов, лучи устремляются на ту же крепостную стену над нами.
Генерал Дуглас Макартур не надел маску – да и зачем она ему, его лицо и есть маска бога войны. Он просто стоит, заложив руки за спину, в них виднеется белеющий в лучах прожектора стек, наверное, тот самый, с которым он ходил в атаку на полях Великой войны. Он стоит, выставив вперед подбородок, возвышаясь над толпой, толпа приветственно ревет, но генерал не собирается спускаться – он лишь чуть приподнимает ладонь.
