На ее лице маска, но мне почему-то кажется, что Вики эта новость несколько ошарашивает. И необязательно приятным образом.
– Очень идет ему это «сэр», твоему рыцарю, – замечает басом Магда, выпуская струйку дыма. – Красивый мальчик. Слушай, получается что – он встречался с вашим новым красавцем-королем? Вот как ты со мной? Вау.
– Элистер.
Он полусидит в постели, его глаза смотрят на меня – неподвижные, странно темные.
– Элистер, это настолько страшно?
Он пожимает плечами, машинально дергая себя за волоски на груди – среди них, как и на висках, есть несколько седых.
– Элистер, – говорю я с тяжелым вздохом. – Сейчас я тебя кое о чем попрошу. Но сначала… Вспомни самый жуткий день в твоей жизни. Тогда, на лайнере, подходившем к Лондону. Когда жена сказала тебе, что уходит. А она была последним, что у тебя оставалось после всей той истории. Когда было хуже – тогда или сейчас?
Он снова пожимает плечами.
– И теперь вспомни, о чем ты мечтал, когда Уильям Эшенден нашел тебя, в виде молодой развалины, и подарил тебе новую жизнь. Ты мечтал стать живой легендой. Ты мечтал, чтобы они все еще раз увидели тебя – в орденах за храбрость и ум, а может, и с титулом. Потому что ты лучший из всех.
– Это было позже, – отрешенно замечает он. – Когда Эшенден меня нашел, я мечтал найти деньги, чтобы еще выпить.
– Понятно. И ты стал легендой. И ты стал рыцарем. Черт возьми, ты сделал это все и больше, ты сделал невозможное – женился на мне, евразийке, и даже перешел в мой католицизм. И оказалось, что тебе – можно. Хочешь зайти выпить в тот клуб, где тебе перед отправкой в Лондон подарили большую пудреницу за трусость? Это ведь было в Сингапуре, так? Когда ты туда войдешь, они все встанут, чтобы чокнуться с тобой. Мы там окажемся через неделю, мне кажется.
– Тех людей там больше нет, наверное, – равнодушно говорит он. – Но ты меня хотела о чем-то попросить?
– А, ну да. Я хочу тебя попросить, чтобы ты – если когда-нибудь со мной случится самое страшное, если исполнятся все мои мечты и новых не будет, – чтобы в этот жуткий день ты обнял меня и долго гладил по голой спине. Ты ведь будешь тогда со мной?
– Я сейчас с тобой. И я могу это сделать прямо сейчас, – произносит он уже другим голосом, после паузы.
– По крайней мере то, что я тебе еще очень нравлюсь, моя голая спина и другие голые части тела поняли после твоего приезда очень даже хорошо, – бормочу я, забираясь обратно в постель. – Не так уж ты распался на части, чтобы… А спешить нам и правда сегодня некуда. И как же это здорово. Это не конец твоей жизни, Элистер. Даже не вершина ее. Они тебя еще позовут. Куда же они денутся.
– Так что же, моя дорогая, ты так и не сообщишь моему клановому собрату и соседу по вересковым холмам – если его можно так назвать – кто копировал его документы на корабле?
– Видишь ли, Элистер, или – сэр Элистер…
– О дорогая леди Амалия, давай обойдемся без формальностей, особенно когда мы просто валяемся в постели. И вообще без них обойдемся. Ну, может – иногда, чуть-чуть.
– Так вот, никоим образом нельзя сообщать такие вещи американцам. И кстати, я уверена, что на самом деле нашего генерала это не сильно волнует. А зря. Ну и пусть думает, что во всем виноват Накамура, ползающий по стенам.
– А ты нашла того человека, который развлекался на корабле с фотостатами?
– Не слишком долго пришлось искать. Он на меня работает. И это никакой не японец. А как раз наоборот, китаец. Джефри. Для начала я посмотрела, как он делает копии тех документов, что мы с Вертом воровали у профессора Фукумото. Он думал, я не замечу. А для кого он их копировал? На память? Ну и дальше все было просто. Кто умеет делать фотостаты? Я – нет. На «Хардинге», который доставил генерала сначала в Шанхай, а потом в Манилу, работал, как и положено, корабельный фотограф. Если бы ты видел, Элистер, как он отлично делает сейчас в моей мастерской портреты! Ну, вот. А из Манилы лайнер вышел уже с другим фотографом. А этот попал ко мне в картотеку сразу после того, как мы начали ее составлять, поскольку мы с ним в городе появились почти одновременно. И оказался у меня на работе.
– Бывают же случайности.
– А как бы не так. Не думаю, чтобы его собратья-китайцы оставили его без работы после успешно выполненного задания. Он, возможно, решил поинтересоваться – а кто это дает такие объявления в газетах, не его ли ищут. И не знаю, что со мной бы было, если бы Джефри и его здешние собратья не выяснили, что я работаю на пару с главным бандитом Содружества. Это, как минимум, отговорило их от поспешности.
– Итак, не японцы, а китайцы. Китайская операция.
– Ты слышал о «синих рубашках», Элистер?
– Ах, вот что. Вторая спецслужба генералиссимуса Чан Кайши. Неофициальная. Для особых акций.
– Конечно. И наши с тобой большие друзья. Или друзья наших друзей из всяких просветительских обществ в Малайе. Понимаешь, с самого начала история выглядела странной. Зачем копировали? Я думала, что дело в самих документах, – но они никак не тянули на что-то секретное. А дело-то было исключительно в том, чтобы передать через англичан…
– Через генерала Стептоу, я его знаю. У парня незабываемая походка. И фамилия, точно соответствующая походке.
– Да-да. Чтобы не китайцы, а кто угодно другой передал эти фотостаты в Шанхае в руки Макартуру. Который относится к угрозе со стороны Японии так, как и положено нормальному информированному человеку: ясно же, что японцев Филиппины никак не волнуют. А тут на его переснятых документах – еще и пометки японской азбукой, что в Шанхае было кому сделать, без сомнения. Вот и еще один американец, который запомнит, что японцы интересуются обороной его любимых Филиппин. И кто бы мог подумать, что у него была больна мама, из-за которой ему было не до чего-либо. И операция почти сорвалась. Если бы англичане не призвали меня. Как всегда это делают, когда проваливаются.
– И мы никак не можем винить китайцев в этой их маленькой диверсии. Японцы вот-вот бедняг проглотят совсем, а при американском нейтралитете и еще британском бессилии… Что им еще остается, как не звать кого угодно на помощь и не придумывать для этого такие вот истории?
– А ведь тот китаец, к которому Джефри меня привел, видимо – главный здешний синерубашечник, в общем-то все объяснил яснее ясного. Он сказал тогда – Китай страдает. Над ним нависла новая опасность. И трудно с ним спорить, знаешь ли. Так что мы с Джефри в итоге поняли друг друга. И я не буду рисковать, отдавая эту информацию просто так американцам, от которых она немедленно утечет, и к нам в дом в Пенанге придут наши китайские соседи и с укором на нас посмотрят, мягко говоря. Эшенден это тоже знает. Кстати, я даже выучила фамилию этого Джефри. Она настолько проста, что как-то не задерживалась у меня в голове.
– И что у него за фамилия?
– Чэнь. Джефри Чэнь. Если, конечно, это и вправду его фамилия.
Элистер, поправив подушку, задумчиво вертит в пальцах мой подарок – футляр для очков. Очки входят в него отлично. И они очень Элистеру идут, с его благородным удлиненным лицом и выпяченным подбородком.
– Это крокодил, – гордо говорю я. – Или был крокодил. Лучший футляр во всем городе.
– Жаль крокодильчика. Но я, знаешь ли, смущен портсигаром, – замечает он. – Слишком хорош. И что-то мне подсказывает, что за ним есть какая-то история.
– Ты знаешь эту историю! И никогда не оставляй меня одну так долго и с такими, как этот Верт! Я чуть не умерла, держа себя в руках.
– А почему не поддалась соблазну?
– О, ну это было просто невозможно. Не те чулки. Страх сказать глупость. С тобой, заметь, ничего подобного в похожей ситуации не было, вообще ни одной мысли… Да, так ты расскажешь мне, кто он такой, этот Верт?
– Обязательно… стоп, но давай доведем разговор до конца. То есть это что – ползучий Накамура вообще не имел никакого отношения к фотостатам? А зачем он тут охотился по ночам за соотечественниками?
– Я не знаю!
– Что – такое с тобой бывает? Даже сейчас не знаешь?
– Ну хорошо. Может, он что-то расскажет на допросе. Но и правда ведь не знаю! Вообще-то, Элистер, выяснила я много, хотя по большей части это сделал Верт. Фукумото действительно готовил здесь, перед вступлением в ожидавшуюся должность, доклад насчет новой политики Японии на Филиппинах. Относительно, как мы видим, мирной. А вот адмирал Идэ, он же генро – советник императора…
– А что он тут делал на самом деле?
– Сказать тебе, кто была та не очень молодая женщина, к которой он постоянно ходил по вечерам? Его дочь. Она тут знаменитость. Возглавляет уже сколько лет движение женских моральных реформ, которое почти искоренило здесь японскую проституцию. Отец приезжал к ней и раньше, это даже особым секретом не было.
– А как ты вообще положила глаз на Накамуру?
– Как и все прочее – просто. Он прилетел сюда в качестве репортера какой-то там японской газеты, на аэроплане газеты, с шумом и оркестром. И как-то раз я просматривала списки приехавших и уехавших японцев – американские братья меня этим снабдили – и увидела, что самолет с пилотом и механиком улетел, а Накамура остался. Я чуть тогда не заорала: Эдди… А, ты не знаешь, кто это. Эдди меня с Накамурой как раз и познакомил. Ну, неважно. Сразу возник вопрос – а зачем остался? Но дело было не в этом. Я просто его видела, и по возрасту он – то что нужно, по внешним данным – тоже. Ну помнишь, как выглядит и ходит этот гений боевых искусств у нас, в Пенанге, – как его там…
