– Не имею части знать, ваша светлость.
– Перед своим замком! Это будет настоящее зрелище! Надеюсь, что все готово для передвижения изваяния?
– Да, ваша светлость, статуя уже стоит на помосте с колесами. Нужны всего-то четыре помощника, чтобы провезти статую к месту.
– Прекрасно! Завтра же мы перевезем вашего коня. Хотя нет, уж лучше это сделать сегодня. А завтра по этому случаю мы устроим грандиозный бал! И на этом празднике вы будете самым главным действующим лицом. Надеюсь, что вы не станете возражать?
– Весьма польщен, ваша светлость, – расчувствовался Леонардо да Винчи.
– Кстати, а с вашими наблюдениями об отравленном дереве я познакомился самым тщательным образом, – лукаво улыбнулся герцог, – и нашел их весьма полезными. Ну что же вы застыли, Леонардо, ступайте, – ласково произнес Лодовико, – у меня много дел.
* * *
Зрелище было грандиозным. Девятиметровый конь, сооруженный из глины, дерева и картона, доставал своей макушкой до третьего этажа. И миланцы, проживавшие в верхних этажах, рискуя вывалиться из окон, пытались дотянуться до его ушей, до разинутой пасти. Некоторым счастливчикам под гул восторженной толпы, что шествовала по дороге, это удавалось.
Статую, окружив со всех сторон плотным кольцом, провожала толпа, а четверо дворцовых слуг, впрягаясь в веревки, тащили за собой необычный груз. Леонардо, шедший рядом, испытывал невероятную гордость за свое творение, а еще было чувство радости, что сумел доставить столько веселья горожанам. Теперь на Леонардо посматривали с обожанием и восхищением, уже никто не вспоминал его ночные походы по моргам города.
Конная статуя, грохоча деревянными колесами, высоко задрав морду, торжествовала над городом, над всей Ломбардией. Да что там город? Вся Италия ей была нипочем! Если бы не размеры и не застывшая полная динамики поза, можно было бы подумать, что конь живой. Всякий, кто взирал на изваяние, невольно испытывал одно чувство: вот сейчас конь взмахнет хвостом и, спрыгнув с пьедестала, умчится по улицам Милана пугать граждан.
На перекрестках помост предусмотрительно притормаживали, и Леонардо, выходя вперед, наблюдал за тем, чтобы поднятый конский хвост не обломался об угол соседнего здания.
Народу, пришедшего взглянуть на зрелище, было такое множество, что им были заполнены ближайшие улицы на несколько кварталов вокруг, всем хотелось хотя бы издали посмотреть на невиданную статую.
Впереди конной статуи шел один из придворных и, помахивая длинным жезлом, орал во все горло:
– Разойтись! Разойтись, кому сказано!
Его слушали неохотно, и тогда рыцари, шедшие рядом, щитами теснили зазевавшихся ротозеев. Конная статуя понемногу двигалась к площади, и, когда впереди показались темно-красные мрачные башни дворца, с крепостных стен четыре десятка трубачей встретили статую громким трубным гласом. Ворота распахнулись, и герцог в платье из сукна, затканного золотом, в сопровождении приближенных аристократов двинулся навстречу чуду. Посольский корпус, не в силах устоять на месте, вышел следом за герцогом, чтобы поближе лицезреть коня.
Герцог Ломбардии Лодовико Сфорца был горд, сдержан, только иной раз его лоснящееся лицо освещала мимолетная улыбка. Теперь он понимал, что не ошибался, когда заказал Леонардо соорудить конную статую, – осуществить такой величественный проект способен был только гений. Скульптура представлялась как торжество его династии. Он непременно должен найти деньги, чтобы отлить столь величественный монумент в бронзе!
Деревянные колеса, обитые жестью, грохоча по каменной мостовой, приближались к герцогскому дворцу, послы, удивленные столь царственным зрелищем, перешептывались.
– Кто сделал эту статую? – подъехав к герцогу, спросил неаполитанский посол.
– Эту статую соорудил Леонардо да Винчи.
– Леонардо да Винчи? – его брови удивленно взмыли вверх. – Но я ничего не слышал об этом скульпторе. Кто он такой?
– Вы видели его сегодня у меня на приеме.
– Да, да, я его припоминаю. Я обязательно расскажу об этом чуде неаполитанскому королю. Леонардо до Винчи… Хм, нужно будет запомнить.
Наконец, статую выкатили в центр площади.
Стременами усмиряя гарцующего коня, Лодовико объехал статую со всех сторон, после чего проговорил:
– Она совершенна! Я не нахожу изъянов. Признаюсь откровенно, я повидал немало конных статуй, но никогда не видел лучше этой. Сколько я плачу вам, Леонардо?
– Пять тысяч дукатов в год, ваша светлость, – ответил Леонардо, решив в столь праздничный день не напоминать о невыплатах за прошедшие два года.
– В этот раз вы получите шесть тысяч!
– Спасибо, ваша светлость. Ваша щедрость не знает границ.
– Ну-ну, – остановил мастера герцог. – О границах я наслышан, вот только за хорошую работу я привык платить столько, сколько она того стоит. Теперь я вижу, Леонардо, что изготовление скульптур – один из ваших главных талантов.
Почести скульптуре были отданы. Так не встречали даже императора Священной Римской империи. Весь город торжествовал. Разбив костры подле статуи, горожане веселились всю ночь, превознося талант Леонардо.
Устав от безумного веселья, маэстро поднялся в свои комнаты и через окна наблюдал за тем, как миланцы предаются безумному веселью. Усмехнувшись, подумал о том, как мало нужно, чтобы сделать город по-настоящему счастливым.
Джакомо, подошедший неслышно, проговорил в спину Леонардо:
– Учитель, вы сумели покорить своим талантом весь город. В Милане только о вас и говорят. Вы знамениты!
Повернувшись, Леонардо посмотрел на ученика с грустью.
Десять лет назад Леонардо взял его в ученики, прозвав Салаино, что значит «чертенок». Свой скверный характер он проявил в первый же день, украв у него деньги, которые Леонардо отложил для покупки одежды своему малолетнему слуге. Даже сейчас Салаино не упускал случая – воровал залежавшийся сольдо. Оставалось только удивляться самому себе, почему он держит его подле себя столь долгие годы и даже порой ставит на его бездарных картинах свою подпись. Может, все оттого, что он относился к нему как к сыну, пусть и нерадивому.
– Мне сорок лет… И только сейчас я стал знаменитым. Разве в этом ты видишь справедливость? И стал я знаменитым лишь только после того, как соорудил конную статую, которая не простоит даже пяти лет! – проговорил маэстро с горечью. – Почему же признание не пришло ко мне раньше, когда я писал картину «Мадонна в скалах» или портрет «Джиневры де Бинчи»? Почему признание не пришло ко мне тогда, когда я создавал картину «Поклонение волхвов»? – в отчаянии воскликнул Леонардо. – Их не впечатляет даже «Тайная вечеря», над которой я работал несколько лет! Но зато все без ума от статуи, созданной из глины и которая в скором времени рассыплется!
С площади раздавались звуки какого-то скрипичного инструмента, и где-то у дальних костров безумствовал барабан. Народ все пребывал, и стража, предусмотрительно выставленная подле статуи, слегка оттесняла веселящейся люд.
Задернув занавески, Леонардо да Винчи направился спать в дальние покои, куда звуки веселья добирались лишь едва слышными отголосками.
Глава 30. 1911 год. Апрель. Париж. Вы меня заинтриговали, месье
Настоящее имя Кирилла Воронцова было Михаил Голицын. Родился он в богатой родовитой княжеской семье. Его отец, известный генерал, невероятно обожал сына и рассчитывал, что тот продолжит семейную традицию и выберет карьеру военного. Поначалу так оно и складывалось: Михаил учился в Благородном пансионе при Александровском лицее в Москве. Два года служил прапорщиком в лейб-гвардии Измайловском полку, затем корнетом и впоследствии поручиком в лейб-кирасирском полку. Однако служба не задалась, и вскоре после дуэли с ротным командиром он вынужден был подать в отставку.
Последующие несколько лет Михаил Голицын вел вольную жизнь, если не сказать бесшабашную. Именно в это время он всерьез пристрастился к рисованию, хотя способностями в этом роде деятельности отмечался и ранее. Разъезжая по Европе, брал уроки у известных живописцев и вскоре прослыл искусным копиистом, а однажды на спор сумел скопировать «Данаю», знаменитую картину Рембрандта, выиграв при этом оговоренные пятьдесят тысяч рублей. Его вдохновляла мысль, что можно неплохо заработать, если дело будет поставлено на поток, и в последующие годы он умело скопировал несколько картин Делакруа, Рембрандта и Яна Вермеера, которые впоследствии продал за океан неискушенному в живописи американскому коллекционеру.
Дело спорилось. Продавая картины, Михаил Голицын стал приобретать полотна живописи итальянской и голландской школы, считая их верхом совершенства. Через какое-то время он знал уже крупнейших коллекционеров Европы, нередко встречаясь с ними на аукционах и разного рода благотворительных мероприятиях. Именно в это время ему пришла идея заносить коллекционеров в каталог, отмечая их картины и расширяющиеся интересы. Большинство коллекционеров, не забывая о том, что находятся в сфере интересов домушников и разного рода воров, сторонились публичности, старались вести скрытый образ жизни, покупая на аукционах картины через доверенных людей и подставных лиц. Но крупная покупка стоимостью в сотни тысяч рублей никогда не оставалась без внимания, а потому вычислить подлинного коллекционера не составляло большого труда. Составленный каталог включал десятки фамилий собирателей, проживавших по всей Европе. Коллекции некоторых из них – весьма состоятельных банкиров и капиталистов – могли соперничать с собраниями иных государственных музеев. Именно тогда Голицыну пришла мысль продавать за разумный процент некоторые сведения о коллекционерах домушникам, специализирующимся на живописи; нередко он выступал посредником между заказчиком и исполнителем. А вскоре организовал собственную группу и стал специализироваться на краже особо значимых полотен.
