Уткнувшись в стену фургона, я беззвучно рыдал, чувствуя, что, если через минуту не спущу курок, меня разорвет от ненависти. Вытерев лицо, я обернулся к Лине.
– Я все рассказала тебе, развяжи, – шипела она.
– Еще не все… Говори, зачем ты хотела убить Диону?
– Это не я.
– Кто?
– Этой ночью ее заменили на клона.
– Дальше…
– Клон – умственно неполноценен. Только самое низкое: секс, жадность. Клон почти не умеет говорить, ее держали в саркофаге.
– Почему в саркофаге?
– Это магический якорь. Он сдерживал ее дневную активность. По ночам Лео выгуливал ее, делал питательные инъекции. Я предупреждала их, что это плохо кончится…
– Кого «их»?
– Лео и главу «Синклита». Развяжи, и я все расскажу тебе… Только освободи руки, – заклинала она, протягивая мне скрученные ремнем ладони. – Развяжи меня!
Я еще внутренне сопротивлялся ей. Но женщины-шаманы всегда сильнее мужчин, а Лина многое умела… Она окрутила Лягу, затем Вараксина. Она его и застрелила. Ее пистолет, который я сжимал в руке, – копия вараксинского. В его кабинете пахло знойными духами. Да и сейчас все кругом пожухло от сладкого, почти трупного запаха.
– Какая же ты тварь, постельная разведка.
С трудом одолевая адскую головную боль, я склонился над ней, пытаясь ослабить обмотку на ее запястьях.
Внутри фургона что-то фыркнуло, треснуло, ударило жаром вспыхнувших разом канистр.
– Огонь! – вскрикнула Диона.
Лина дернулась и завыла. Я в один прыжок оказался у заднего колеса, схватил Диону за руку, рывком подбросил ее на ноги. Выворачивая нежные запястья, я волочил за собой Диону и прыжками несся от фургона. Мы скакали по склону вниз, падали, катились кубарем. Через несколько секунд грянул взрыв, нас накрыло горячей волной и еще немного протащило по склону. Когда ко мне вернулось сознание и понимание момента, оказалось, что я намертво сжимаю ручку своего саквояжа. Этот бессознательный жест стоил мне потери пистолета. Когда мы оглянулись назад, фургона уже не было видно. На его месте бушевало пламя, и густой черный дым поднимался в утреннее небо. Внутри пламени еще раздавались хлопки и новые взрывы. Я видел, как связанная Лина вскочила и попыталась бежать, но взрыв догнал и смял ее. Она вспыхнула узким смолистым факелом и рухнула на горящую траву. Вся обгорелая, она вдруг вновь зашевелилась и встала, ощупывая пространство вокруг себя вытянутыми горящими руками, но следующая волна кипящего воздуха опрокинула ее.
– Бежим скорее. Сейчас сюда нагрянет полиция.
Утром в горах стояла тишина. Потом как-то враз проснулись и защебетали птицы. Альпийская весна и беззаботное солнце умоляли забыть о страшном скорченном трупе. Часа через полтора мы остановились, чтобы умыться в ручье и прийти в себя.
Мы были в ссадинах, в грязи и копоти, и саквояж с шаманскими и докторскими принадлежностями был единственным нашим имуществом. Я продезинфицировал неглубокую царапину на лбу Дионы, благоговейно заклеил мелкие ранки на ее локтях, коленях и подбородке. Я обрядил Диону в свои «оленьи» штаны и куртку из ровдуги. В одном из карманов куртки нашелся мятый брикет миндального шоколада и пара старчески сморщенных яблок – остатки моей первой трапезы на брегах Невы. Шоколад я великодушно уступил Дионе. Вяленые яблоки все еще были вполне съедобны. Оэлен говорил, что старые вещи имеют память и разум, они любят своих хозяев и способны заботиться о них. Чем дольше носится одежда, тем больше в ней силы и тем больше шансов найти что-нибудь полезное в карманах или под подкладкой.
Отдохнув и обсушившись, мы двинулись через лесистые холмы, сами не зная куда, не встречая ни поселка, ни частных владений.
Близился вечер, с далеких ледников дохнул холод. Мы одолели высокий перевал и сели перевести дух. Перед нами лежала пушистая от молодой травы долина, темнела пастушья хибара, курился дымок. В загоне колготилась отара. Пастух запирал стадо на длинную жердину. Он обернулся на звук шагов и снял черный берет. Перед нами стояло несчастное дитя, вернее, жертва виноградного праздника, отшумевшего на здешних плантациях лет тридцать назад. Плоское обезьянье личико, как и лица большинства умственно неполноценных, не имело выражения, но простак был искренне рад неожиданной кампании.
Мы ели брынзу, запивая ее крепким черным чаем. Оказалось, что нашего гостеприимного хозяина зовут Даррю. Говорил он медленно и невнятно. Оказалось, что ни одна местная девушка не соглашается ночевать с Даррю в его балагане, хотя он парень хоть куда!
Провожая нас на ночлег, он указал на Денис бурым пальцем и что-то проскрипел, обнажая в улыбке редкие зубы.
– Что он говорит?
– Очень красивая, – с легкой усмешкой перевела Диона.
Даррю сам постелил нам простыню, наверное, единственную в его владениях, и набил соломой пропахшую дымком лоскутную наволочку.
Мы спали, укрытые рваными одеялами, под дырявой крышей пастушьего балагана, где за стеной всю ночь шевелились и вздыхали овцы, но это был настоящий ночлег. В ногах у нас на случай заморозка валялись грубо выделанные овечьи и козьи шкуры. Я всю ночь деликатно согревал Диону, как целомудренный Тристан прекрасную Изольду. Пару раз я слышал, как к нам, затаив дыханье, подкрадывается Даррю, но сквозь щели нашей спальни не просачивалось ничего, кроме мирного сапа усталых людей.
Утром мы продолжили путь. Даррю объяснил нам, как добраться до ближайшего городка, начертил на пыльной дороге сносную карту, и уже к обеду мы были в маленьком горном городишке. Невзирая на раннюю весну, балконы уютных домиков были украшены настоящими висячими садами. В маленьком придорожном трактире я выменял лубяную шаманскую маску на порцию рагу с капустой и кое-что из подержанных вещей. Уплетая рагу и пресные шарики кольраби, мы почти весело решали, что делать дальше.
– А где ваш перстень, Диона? – я впервые заметил, что на руке ее не было литого перстня-печати.
– Его сорвал Абадор.
– А вы знаете, что это за кольцо?
– Оно передается в нашем роду по материнской линии более восьми веков.
– Это кольцо северных королей, кольцо Индигерды. Когда-то оно принадлежало старшей дочери Ярослава Мудрого. Это знак солнечного происхождения от северных богов. На саркофаге вашего предка, Ярослава Мудрого, в Киевской Софии выгравирован этот знак. И вы ничего не знали?
Диона смотрела мимо меня, и ее брови соединились повелительно и грозно, как в нашу первую встречу. Воля, ум и бесстрашие так отчетливо обрисовались в ее чертах, что я опешил, словно передо мною стояла легендарная Кримхильда, Валькирия или Орлеанская дева.
– Перед смертью мать открыла мне древнее пророчество. Оно передавалось в нашем роду вместе с кольцом… – Диона умолкла, ее лицо побледнело и напряглось. – «В последние дни перед гибелью мира на спасение великой северной страны придет женщина. Она явится с небес в блеске силы и славы. Она отбросит вспять силы мрака. Ее жизнь будет недолгой, но она оставит народу той измученной страны своего сына…»
– Это Богородица, охранительница Руси?
– Нет, это будет женщина из плоти и крови, но если кольцо потеряно, то пророчество не исполнится.
– Почему?
Она скорбно молчала. В эти недолгие минуты я наконец-то признал в ней долгожданную спасительницу. Великое является в простоте, а она всегда была столь проста и безоружно искренна со мной, словно ее сан и драгоценная кровь были ее виной. Я рассказал ей про рукопись Ломоносова, надежно спрятанную Лягой в его петербуржской квартире. Может быть, этого будет достаточно для осуществления ее миссии?
Она покачала головой:
– Нет. У них остался ключ от «Небесных врат», перстень и Лера, моя крестная дочь. Я согласилась фиктивно выйти замуж за Рубена ради создания «Небесных врат». Этот проект готовили в глубокой тайне. Теоретические основы были разработаны русскими учеными еще в начале двадцатого века. На осуществление его ушло почти сто лет, и вот теперь…
– А как же наш Кулибин?
– Он лишь принял эстафету. От бытия этого города зависит будущее всего человечества, и вы понимаете почему… А Лера… Эта добрая, милая и очень любящая девочка. Страшно подумать, что станется с ней в руках Абадора!
Ни одним из своих сокровищ Денис не собиралась поступиться. Нам предстояло вернуться в Куршавель, чтобы победить или погибнуть. Иного выхода у нас не было, лишенная всех прав, выброшенная на улицу в одной разорванной рубашке, наследница русского престола могла претендовать разве что на койку в психиатрической лечебнице.
Кольцо Денис – Шестигранная звезда снежинка – была не просто символом философского камня, она было и моим шаманским знаком.
Однажды я упросил Оэлена погадать мне на камнях, которые я называл «руническими». Моим символом, тайным именем, оказалась «руна жизни»: звездочка-снежинка из шести лучей, похожая на старинную букву «живете».
