Адрес известный. Дом находился в ведении 1-го Литейного участка. Недалеко от «Дворянского гнезда».
Пристава было не узнать. Роберт Онуфриевич ходил из угла в угол, заложив руки за спину, и мрачно зыркал на своих чиновников, не смевших не то что шутить, и рта раскрыть. Бублик балансировал между гневом и отчаянием. Такого в его участке давненько не случалось. Чтобы за неделю два происшествия со смертельным исходом — и припомнить нельзя. Что с этим делать, было решительно непонятно. Первый случай кое-как удалось замять, даже тот дерзкий мальчишка про него забыл. Но нынче попал, так попал. Деваться некуда.
Больше всего пристава злило, что на своей территории опять оказался на вторых ролях. Честно говоря — на ролях прислуги. Опять распоряжается господин из Департамента полиции, да еще приказы отдает высоким именем Вендорфа. Против такого нечего возразить. Бублик выполнил все, что от него потребовали: вывел чиновников в прихожую, закрыл двери в комнату и задержал свидетеля, хоть свидетель не мог убежать. Но все это словно из-под палки. Господина Лебедева уважал, но всему же есть предел. Опять указания раздает. И кто только догадался сообщить ему. С этим умником он отдельно разберется.
Аполлон Григорьевич с полным безразличием курил сигару, выпуская дым на лестницу. Желтый чемоданчик был при нем. Торопливые шаги по ступенькам оторвали от созерцания обоев. Лебедев затушил окурок о случайную вазу и воспрянул.
Городовой посторонился. Ванзаров оказался в прихожей. Первым делом он поздоровался с приставом. Всегда милый Бублик буркнул что-то сквозь зубы и отвернулся. Господа участковые чиновники нестройно закивали.
— Еще одна? — спросил он, снизив голос.
— Скоро узнаете. — Лебедев подмигнул и громко сказал: — Роберт Онуфриевич, введите в курс дела господина чиновника для особых поручений.
— Семерчук, доложить! — прорычал пристав.
Из ряда шагнул вперед чиновник невысокого роста и чина, откровенно робея. Он с трепетом раскрыл папку заведенного дела.
Около девяти утра в снимаемую квартиру постучалась прачка. Ей никто не открыл. Она заметила, что дверь не заперта, и вошла. Уж больно не хотелось приходить во второй раз. Вскоре от ее криков была разбужена вся лестница. Прибежал швейцар, заглянул в квартиру и сразу кинулся за полицией. Прачке стало дурно, сидит в дворницкой, ее отпаивают каплями.
— Та самая, подружка швейцара из «Дворянского гнезда». — Лебедев многозначительно нахмурился. — Помните ее?
Родион помнил.
Швейцар показал, что около восьми утра приходил посыльный из магазина цветов. Пробыл недолго и сразу ушел. Других гостей не заметил. К жиличке обычно приходил один и тот же господин, но прятал лицо под шляпой и даже не здоровался. Вот и вчера был. Соседи по площадке никого не заметили и ничего не слышали. Кроме криков прачки.
Семерчук закрыл дело и ждал в тревоге. Не оплошал ли. Родион поблагодарил.
— А теперь маленький сюрприз. — Аполлон Григорьевич подхватил под локоть и подвел к двери. Он гостеприимно распахнул створку, пропуская вперед.
В комнате хорошая, но недорогая мебель. Обстановка не отличалась богатством или модными новинками. Обычное жилище с некоторым достатком. В помещении сильный цветочный дух от множества домашних растений в горшках. Молодая пальма развесила лапищи около изразцовой печи. Шторы темно-зеленого плюша украшали окна высокими волнами. Одна штора висела совершенно прямо. В стене напротив входных дверей торчал массивный крюк. Морской пейзаж, снятый с него, стоял на полу.
Из-под ножки дивана виднелись голые ступни. Родион обошел вокруг.
На паркете скрючилась девушка в домашнем платье. Волосы соломенного оттенка разметались в беспорядке широкими кольцами. Руки вывернула неудобно. Шея перекосилась так, что подбородок задирался торчком.
Ванзаров отвернулся. Смотреть на это зрелище было мучительно. Такого зверства еще не попадалось.
— Ну, прозорливый Орфей наш, как подарочек? — Лебедев был в приподнятом настроении. — Сможете раскусить, что здесь произошло?
— Шнур нашли? — спросил Родион, повернувшись спиной к телу. Так было легче и запах крови казался слабее.
— Лежит, в двух шагах. — Палец криминалиста нацелился на картину. — Отрезан, как положено. Нож, бритва или ножницы.
— Кто она такая?
— Вы не увиливайте от вопроса… По домовой книге, некая Юлия Прокофьева. Въехала сюда полгода назад.
— Чья любовница?
— Понятия не имею. Никогда не видел. А теперь и узнать невозможно… Так что тут стряслось, как думаете?
— Известно, чем зарабатывала на жизнь? — вместо ответа спросил Родион.
— Об этом сведений нет. Какая-нибудь учительница. Хоть рисования.
— Она была сестрой милосердия.
Аполлон Григорьевич всем видом выразил недоверие:
— С чего вдруг решили? Загрубелые подушечки пальцев еще ни о чем не говорят.
— Она узнала запах эфира. Испугалась. Попыталась спастись. Может быть, оказала сопротивление. Убийца растерялся и… Чем это ее?
— Чтобы устроить из лица подобную кровавую кашу, нужно что-то вроде тупого ножа, отвертки, топорика для колки льда или подобного… — Лебедев нарисовал в воздухе острый конус и полез в карман. — Вот вам приз за сообразительность.
Родион взял бутылочку темного стекла. От нее шел неприятный, давящий запах.
— Где лежала?
— Закатилась под диван. Осталось понять, как ее заставили нюхать хлороформ.
— Это не так важно, — сказал Родион, возвращая улику. — Сейчас важнее другое…
— Чья любовница?
— Убийце сорвали его план. И при этом… Могли остаться следы.
— Очень вероятно, — согласился Лебедев. — Свежие царапины на лице или руках. Как любая женщина, она защищалась ногтями.
Ванзаров заставил себя обернуться.
— Аполлон Григорьевич, может, ошибаюсь, но почему так мало брызг на полу? Если били острым предметом по лицу, кругом должны остаться брызги. Но лужа только под головой, как она упала.
— Расчетливый, подстелил что-то заранее, — неуверенно ответил криминалист. Этот факт его тоже смущал. Но объяснения не находилось.
Родион вернулся к диванчику и провел по обивке. Ладонь была чиста.
— Что ищете? — встревожился Лебедев, беспокоясь о репутации, и так подмоченной.
— Нет, ничего. Я осмотрюсь.
Он подошел к дамской конторке. Альбом в сафьяновом переплете занимал почти всю столешницу.
— Госпожа Прокофьева находилась на содержании вашего знакомого, господина Дудникова.
Лебедев сразу же подошел:
— Это как же узнали?
— Трудно предположить, что барышня по доброй воле будет зачитываться такой занимательной книгой.
Буквы гордо топорщились золотом: «10 лет кредитного общества Дудников, Каравайкин и партнеры». Юбилейный альбом на добрую память сотрудникам и важным клиентам. Издано в этом году. Бумага не затасканная.
— Ах ты, ёшь… — как всегда изящно, выразился Аполлон Григорьевич.
Родион не стал делать того, что ему советовали, а открыл обложку. Под ней хранились две маленькие фотографии, снятые в ателье Смирнова. Дородный господин, завсегдатай салона Монфлери, смотрел вдаль, как положено. И пухленькая симпатичная барышня в мелких завитушках улыбалась чему-то известному ей одной.
— Господин Дудников неосторожен, — сказал Ванзаров. — Забыл, что с негатива можно сделать несколько отпечатков. Любящему сердцу трудно без портрета любимого. Вот и выпросила копию.
Оба снимка перекочевали из альбома в карман сыскной полиции. Под ним пряталась толстая тетрадка в муаровом переплете. Родион полистал страницы.
— Госпожу Прокофьеву беспокоил страх преследования, — сказал он.
— Теперь уже все равно. Не описала своего филера?
Ничего похожего в сумбурных записях не нашлось. Ванзаров сунул дневник на место и подошел к вазе, в которой распускался пук роз, окутанных бумагой с золотыми вензелями.
— Опять от Ремпена? — спросил Лебедев. — Роскошный подарок.
— От кого же еще ждать. Считайте мою вчерашнюю просьбу отмененной. Не тратьте время.
— Ага, стыдно старика Лебедева гонять, как мальчишку.
— Нет. После этого убийства не имеет смысла.
— Вот как? А прачку допрашивать будете?
— Незачем. Надо торопиться. Может быть, счет пошел на минуты.
— Ну, уж вы тоже не горячитесь… А куда собрались?
— Постараюсь понять убийцу, — сказал Родион, натягивая перчатки. — Через час встречаемся у Монфлери. Ждите на улице в сторонке, чтобы вас не заметили из салона.
Он тут же вышел, оставив Лебедева в полном недоумении.
В комнату заглянул растерянный Бублик. Только что мимо него пролетел Ванзаров, ничего не объясняя. И как теперь поступать? Искать убийцу или подождать, пока другие справятся? Ничего не известно. Вот эта неизвестность больше всего донимала Роберта Онуфриевича. Увидев мрачного криминалиста, не думавшего помогать следствию, а застегивавшего пальто, пристав совершенно пал духом.
