- Пардон, в правилах сказано, что это не касается банкиров, купцов, промышленников со всей их прислугой, ремесленников, евреев с высшим образованием и студентов. Что-то я не видел евреев-крестьян.
- Интересно, кто тогда живёт в черте оседлости? В 91-ом повыгоняли ремесленников-евреев из Москвы, это как? А запрещение участвовать в земских выборах? Объясните, за что такая дискриминация?
- Езжайте в Европу, если для вас там рай! – парировал Собакин. – Только, когда будете покупать билет, вспомните о проповедях берлинского священника Штёккера , борьбе с евреями в парламенте Франции и об антисемитских выступлениях в Австрии .
- Наши дети начинают учить грамоту со слов: «Еврею жить трудно».
- Подкладывая дровишки в разгорающийся костёр революции, дорогой Соломон Давидович, вы должны понимать, что и сами пострадаете в этом пожаре.
- За всё приходится платить: и вам и нам, - вздохнул Гольдштейн. – Но, зря вы всё на нас валите, ох, зря. Конечно, мы на стороне тех, кто нас не станет бить и гнать, но первыми заваривать кашу? Не смешите меня. Евреи - битые-перебитые и знают, как гибнет любой авангард.
- Авангардом можно руководить.
- Вы знаете, каковы были тезисы на недавнем всемирном демократическом конгрессе в Женеве, так сказать, съезде передовых умов Европы? Об истреблении монархий, об отмене капиталов, и, простите великодушно, об уничтожении христианства. Русский Бакунин в Избирательном дворце был героем и сорвал немало оваций за решительный протест против существования самого факта Российской империи. Он вместе с другим русским, Нечаевым , написал «Катехизис революционера». Слышали? Брат мне показал эту мерзость. Как вам такое изречение: «Революционер знает только одну науку – науку разрушения. Всё и вся должно быть ему ненавистно». Говорят, - еврей хитро прищурился и бросил взгляд на Собакина, - этого человеческого урода возвели в одну из высших, 32-ую степень франкмасонства.
- В Европе сейчас много непонятных организаций разного толка, - невозмутимо ответил Вильям Яковлевич. – Они используют этих больных людей.
- В эмиграции полно русских, и ругают они своё отечество и в хвост и в гриву. Всякие там Герцены с Огарёвыми , Вырубовы с Жуковскими . А посему, революцию, дорогой мой, вы сами себе готовите и не надо валить с больной головы на здоровую. Да. За своими следите.
- Этими амбициозными людьми руководят, и материально их поддерживают, враги империи.
- Ах, не начинайте! – махнул рукой Гольдштейн. – Сейчас запоёте песню про заговор. А я вот что на это скажу: найти общий язык со всеми своими гражданами – обязанность империи, если она, конечно, хочет безоблачно существовать. А мы, евреи, пережили ассирийскую цивилизацию, египетскую, римскую, византийскую, переживём и вашу.
Вдруг Соломон Давидович спохватился и всплеснул руками:
- Я плохой хозяин! Заболтал гостей и, как следует, не угощаю. Берите шербет. Он чудесный. Или вот свежий инжир. Мне вчера привезли его из Бухары вместе с замечательной яшмой.
Гости всего отведали, всё хвалили и вскоре откланялись.
***
Канделябров стоял перед Собакиным навытяжку и громогласно рявкал:
- Так точно, ваше с-кородие! Не могу знать! Руки уверх, штык тебе в печёнку! Стоять, мать твою! Кто таков?
- Стоп! – поморщился Вильям Яковлевич. – Ночной сторож – это перебор, Спиридон. Нужен такой человек, чтобы можно было беспрепятственно всюду ходить и никого этим не настораживать.
- Говорю вам: у них каждый человек только в своём деле занят и в другие места доступа не имеет.
- Хорошо. А официанты?
- Кухня, буфет, залы. Снуют, как заводные. К общению не склонны, потому что заняты ежеминутно.
- Лакеи?
- Молча стоят вдоль стен, пока не понадобятся.
- Погоди, кто там ещё есть?
- Дворецкие. Мне их дело не потянуть. За короткое время я их премудрость не освою, да и старшины будут против: чужой человек и на руководящем месте. Их там годами выращивают.
- В клубе прислуги – тьма, – настаивал Собакин. - Кто ещё?
- Маркёры, карточники. Это не годится. Я карт сроду в руках не держал. Может ламповщик?
- Нет. В летнюю пору, как сейчас, ты нужен часов в восемь - девять, когда там клубная жизнь уже вовсю кипит. Пришёл, расставил лампы и ушёл.
- А если на кухню? – оживился Канделябров. – Там за работой, можно и разговориться.
- И тебе в красках поведают, у кого какие гастрономические пристрастия: князь такой-то ест исключительно жареную дичь, а граф эдакий - только паровую стерлядь.
- Что же делать?
- Давай-ка, Кондратьич, не залетая высоко, определяйся чернорабочим, то есть – уборщиком.
- Что же мне прикажете в Английском клубе полы мыть? – с обидой в голосе спросил Канделябров.
- А хоть бы и полы. Работы, как я понял, там на всех хватает. Лишние руки на подхвате им не помешают. Будь услужлив, вперёд других беги исполнять любое дело. Одним словом – старайся. Не мне тебя учить. Покажи, что очень хочешь получить постоянную работу. А пока будешь полы драить да зеркала протирать, глядишь и найдёшь разговорчивого сослуживца.
- Благодарю покорно. На старости лет в чёрные работы отдаёте.
- Ты мне это брось. На тебе пахать можно, - осадил его Собакин. – С твоим нюхом ты быстро узнаешь всё, что нужно по нашему делу. Давай, не медли, поезжай к Шаблыкину и пусть он ставит тебя на работу в первую же смену.
- Я, Вилим Яковлевич, бакенбарды хочу наклеить, – задумчиво изрёк Спиридон. - И костюм одену серенький, тот, что весь вытерт.
- Хорошо-хорошо. Как считаешь нужным, так и делай. Только не переигрывай. А мы с Александром Прохоровичем начнём знакомиться с окружением господина Поливанова.
***
На следующий день Собакин попросил своего помощника прийти на службу пораньше и помочь накрыть стол для завтрака.
- Спиридон всё приготовил, но я боюсь, что один не справлюсь. Я бы не стал вас затруднять, если бы не гость, - оправдывался он.
Когда утром, запыхавшись, Ипатов прибежал в особняк, то застал Вильяма Яковлевича у кухонной плиты за приготовлением кофе. Первый раз он видел начальника в таком амплуа. Но и хозяйственные заботы не помешали потомку Брюсов сохранить свой неизменный лоск: он был одет в ослепительный светло-серый костюм и голубой шёлковый галстук.
- Подключайтесь, молодой человек, – обратился Собакин к помощнику. – Несите всё, что приготовлено на этом столе в столовую. И не пропустите входной звонок – Канделябров заказал свежую выпечку. Ох, чёрт…
Вильям Яковлевич обнаружил, что рукав его замечательного пиджака испачкан кофе.
- Я вас оставлю ненадолго, – удручённо сказал он и ушёл переодеваться.
Ипатов споро принялся за дело и вскоре стол к завтраку был накрыт. Появился Собакин в тёмно-синем костюме и изрёк трагическим голосом:
- Из летних вещей у меня остался только лёгкий фрак. Надеюсь, что мне не придётся его одевать ранним утром. Два моих лучших костюма вышли из строя. Это третий.
- Как третий?
- Один пострадал на ваших глазах, другой получасом раньше от сливочного масла. Если так дело пойдёт, мне придётся ходить в маскарадных вещах.
- Спиридон Кондратьич в таких случаях использует двусторонний немецкий фартук.
- Не дождётесь. Я лучше перейду на зимние вещи.
Раздался звонок в дверь. Прибыли свежие булочки.
Пока Собакин с Ипатовым суетились у стола, отец Меркурий вычитывал утренние правила прямо в столовой, куда из канделябровых покоев принесли большую икону Всемилостивого Спаса.
За едой батюшка не закрывал рта.
- А всё - твои англичане. Гляди, что вытворяют, - начал старший Собакин, попивая чай с лимоном.
Александр Прохорович уже понял, что отец Меркурий недолюбливал всех иностранцев, но англичан особенно.
- Пьём иноземный чай, когда у нас своего вдоволь, – продолжал иеромонах.
- Отче, чайные кусты в средней полосе России не растут. Климат не тот, – резонно заметил племянник.
- Вот я и спрашиваю, зачем нам этот заморский чай, когда у нас своего в каждом овраге пропасть?
- Вы это о кипрее, об иван-чае, что ли говорите? – догадался сыщик.
- О нём, о нём. Чай из него называется копорским, неужто не знаешь? Тогда слушай. Спокон веку в Копорье, что под Петербургом, его производили да в России-матушке пивали. Только нынче ходу ему не дают. Задавил вот этот ваш индийский или китайский. Ну, китайцы ладно, они свой, родной продают. А эти твои, англичане, почему торгуют индийским? Из подвластной страны забирают чужое и всем навязывают. А ведь наш иван-чай пила вся Европа, пока твоя Британия, владычица морей, не стала перебивать нашу коммерцию. Мне знающий купец говорил, что Ост-Индийская компания большущие деньжищи заплатила, кому следует, чтобы не допустить больше наш чай в Европу. И в России «дала на лапу» чинушам, чтобы протолкнуть свой, а копорский - под ноготь.
