– Он еще теплый, это точно. – Наступила пауза. – Но я не слышу, чтобы у него билось сердце.
Последовала оживленная дискуссия о том, стоит ли переносить предполагаемый труп. Большинство высказалось за то, чтобы оставить его на месте, пока не появится кто-нибудь из официальных властей.
– Кого нам нужно позвать? – спросил главный свидетель, стремясь не быть оштрафованным за неправильное выполнение процедуры.
– Обратись к Томасу де Пейну, – предложил кто-то из мужчин. – Он клерк коронера. Томас живет в третьем доме с другого конца улицы. Сейчас он уже должен вернуться к ужину из суда графства.
За ним послали мальчишку-служку, и через несколько мгновений, хромая, но передвигаясь на удивление быстро, появился Томас с Кэнонз-роу, чтобы посмотреть, что здесь происходит. Преисполненный сознания собственной значимости, он прошел сквозь толпу, которая почтительно расступилась перед ним, открывая ему вход к арке. Он неловко спустился по ступенькам – ему очень мешала больная нога, – а потом уже с большой легкостью двинулся вверх по тоннелю. Лицо жертвы было неузнаваемо: покрыто засохшей кровью, глаза заплыли, нос и губы кровоточили.
– Кто-нибудь, дайте мне тряпку, – приказал Томас, испытывая необычное чувство гордости, исполняя роль представителя закона.
Мужчина, оставшийся наверху, схватил тряпку, за которой бегала собачонка, и сунул в лужу грязной дождевой воды, прежде чем передать ее секретарю коронера. Томас смыл ею немного крови с лица неизвестного человека и мгновенно, несмотря на синяки и опухоли, узнал жертву.
– Это Годфри Фитцосберн, серебряных дел мастер! – крикнул он столпившимся на ступеньках людям. – Он убит! – драматически прибавил он.
Как будто для того, чтобы опровергнуть его слова, Фитцосберн застонал снова. Одна его рука дрогнула и коснулась тела.
– Я же говорил вам! – торжествующе закричал мальчуган со своего места на нижней ступеньке, где он сидел, скорчившись.
Среди наблюдателей возникло замешательство.
– Что нам делать? – забеспокоился главный свидетель. – Он так сильно изранен, что если мы пошевелим его, он может умереть – и тогда у нас будут проблемы с шерифом и коронером.
Раздался хор одобрительных возгласов:
– Пусть остается здесь, пока не прибудут представители закона. Пусть они берут ответственность на себя.
Томас тоже не знал, что делать. Его быстрый ум перебрал возможные варианты, и Томас решил, что мужчина если еще и не умер, то наверняка умрет, поэтому с таким же успехом они могут сначала вызвать коронера.
– Немедленно пошлите кого-нибудь на Мартин-лейн за сэром Джоном де Вулфом, – властно распорядился он. Не часто ему случалось оказаться в центре внимания, и его самолюбие вновь расцвело пышным цветом, особенно после того, как оно было так унижено в Винчестере.
Фитцосберн производил такое впечатление, будто находился уже на пороге смерти, и Томас взволнованно пристроился рядом с ним на корточках в ожидании коронера. У секретаря сэра Джона была благородная душа – это объяснялось выпавшими на его долю страданиями, и он надеялся, что серебряных дел мастер останется жить, а если нет, то хотя бы умрет без лишних мучений.
Через десять минут почтительное бормотание толпы и тяжелые шаги на ступеньках возвестили о прибытии сэра Джона вместе с Гвином, который ужинал в компании с Мэри в кухне на заднем дворе.
Томас продвинулся вверх по акведуку, чтобы освободить место для двух крупных мужчин.
– Он стонал и шевелился еще несколько минут назад, – доложил он, – но не сказал ничего членораздельного.
Джон взял мокрую грязную тряпку и вытер кровь и слизь с губ серебряных дел мастера. Пока он занимался этим, пострадавший высунул язык и слабо лизнул влагу.
– Дайте мне воды, – заорал Джон. Хотя труба лежала всего в нескольких дюймах от них, проникнуть в нее не было никакой возможности, поэтому кому-то предстояло сбегать в ближайший дом и принести кувшин воды. Тем временем Джон продолжал вытирать лицо Фитцосберна и громко говорил ему прямо в ухо, чтобы добиться какого-нибудь ответа. Когда принесли воду, он прижал кувшин к губам раненого и, хотя большая часть влаги пролилась ему на подбородок и грудь, немного все-таки попало в рот, вызвав приступ кашля.
– Он подавился, – невозмутимо заметил Гвин, присевший на корточки рядом с раненым.
Вторая попытка дать Годфри напиться оказалась более успешной, и тот сумел сделать несколько глотков в промежутках между приступами кашля. Потом он произнес первые внятные слова:
– Еще!
Его правый глаз открылся, но левый был совершенно закрыт обезображенным веком. Затуманенным взором он уставился на коронера.
– Де Вулф! – прошептал он.
– Кто сделал это с вами?
Фитцосберн умудрился слегка качнуть головой.
– Не видел – было темно. Что это за место?
Он снова выпил воды, и Джон сказал ему, что он находится в подземном проходе собора.
– Не здесь… били не здесь. Не помню…
Джон обернулся к Гвину и Томасу.
– Давайте попробуем усадить ею прямо, его шея искривлена, неудивительно, что он давится, когда пытается пить.
Они сделали попытку приподнять его, чтобы прислонить спиной к стене, но Фитцосберн испустил сдавленный крик боли.
– Моя грудь – о Боже! – Спустя мгновение он закашлялся, и густая струя крови хлынула у него изо рта, заливая плащ, подбородок и шею.
– У него пробито легкое и, должно быть, сломаны ребра, – определил Джон, повидавший на своем веку немало боевых ран.
– Он этого не переживет, – пробормотал Гвин.
Джон еще ближе наклонился к серебряных дел мастеру, чей здоровый, глаз снова закрылся. Дыхание, Годфри слабо вырывалось из легких вместе с пузырями крови, и когда Гвин нащупал пульс у него на шее, тот был слабым и с перебоями.
– По-моему, он отходит, – мрачно заключил Джон.
Томас начал креститься и забормотал по-латыни слова соборования. Коронер склонился еще ниже к умирающему.
– Фитцосберн, вы умираете. Вы понимаете? – Единственный глаз Годфри снова открылся, и последовал слабый кивок. – Вы не можете сказать, кто напал на вас? – Голова снова слабо качнулась вправо-влево. – В ясном сознании того, что вы умираете, вам не хотелось бы сделать признания? Здесь есть священник, который может отпустить грехи. – Джон решил, что лучше не упоминать о том, что священника лишили сана.
Губы Годфри шевельнулись, но с них сорвалось лишь слабое бормотание. Джон наклонился совсем низко, Но не смог разобрать ни слова. Он попробовал другой подход.
– Послушайте меня. Вы стали причиной того, что Адель де Курси зачала ребенка? – Фитцосберн едва заметно кивнул. – И вы вынудили Николаса из Бристоля сделать ей аборт? – Еще один кивок.
Единственный здоровый глаз Годфри закатился, и в щель между веками стал виден только белок.
– Поспешите, он отходит, – предупредил Гвин.
– Не вы ли, Годфри Фитцосберн, изнасиловали Кристину Риффорд?
Глаз повернулся в орбите, тело вздрогнуло, и изо рта вырвался свистящий крик:
– Нет, никогда!
При этих словах новая струя крови вырвалась из его сжатого рта. Громко вздохнув, серебряных дел мастер обмяк, и голова его безвольно упала на грудь.
– Он ушел, да упокоит Господь его душу, – прошептал Томас, который все это время негромко бормотал слова заупокойной молитвы, без конца осеняя себя крестным знамением.
Коронер опустился на пятки в узком проходе и взглянул на своего помощника.
– Ну, Гвин, и кто же это сделал?
Глава восемнадцатая,
в которой коронер Джон обследует
некоторые раны
Чтобы соблюсти приличия, тело Фитцосберна перенесли на Мартин-лейн и уложили на пол его мастерской в задней комнате. В пустынном и брошенном здании было холодно, горн не горел. Двое работников сидели в тюрьме замка, Мабель сбежала, а слуга-повар вернулся в дом своего сына, поскольку работодателя у него больше не было.
Примерно через час после смерти Годфри Джон де Вулф, его шурин Ричард де Ревелль и Ральф Морин стояли над телом, а позади них толпились Гвин, Томас и несколько солдат.
– Он признался, говоришь ты? – спросил шериф, испытывая большое облегчение, потому что со смертью Фитцосберна разрешилось сразу несколько его проблем. Ему больше не нужно было защищать главного гильдейского мастера, и давления со стороны Феррарсов и де Курси теперь не будет, поскольку от их главного подозреваемого благополучно избавились.
– Он сделал должное признание в ответ на мои вопросы, в присутствии свидетелей и в полном сознании того, что у него нет надежды на выздоровление, так что все это делает признание достойным доверия, – осторожно произнес Джон.
Де Ревелль нахмурился, почувствовав опасения коронера.
– Какими были вопросы?
