– Ну-с, так и будем молчать? – рявкнула Нина Михайловна, взмахнув рукой так, как машет плетью дрессировщик цирка. – Не молчать, когда родная мать с тобой разговаривает.
Маша, трясущимися губами выдавила из себя одно единственное слово:
– Ухожу.
– Я вижу, что не улетаешь! – рявкнула любящая родительница, – Куда?!
– От тебя, я больше не могу так жить. – тихо ответила дочь и твердо добавила, – Так жить нельзя!
– Как так? Ах ты дрянь неблагодарная. Ты это кому говоришь, родной матери, которая тебя жрет и поит? – от возмущения Мерзеева оговорилась, но на самом то деле, эта оговорка была из разряда фрейдовских. Мерзеева поедом ела единственную дочь за любую, даже мнимую провинность. Детство Маши прошло в постоянных насмешках и муштровках. Мерзеева хотела вылепить из дочери собственное подобие, но эксперимент к счастью, не удался.
Маша подтянула тюки к выходу, обернулась и полными слез глазами посмотрела на мать:
– До свидания, обо мне не беспокойся, борщ в холодильнике, белье я постирала…
Мерзеева закатила глаза и медленно начала оседать на пол, изображая обморок, близкий к коме. Этот был испытанный прием, раньше он срабатывал безотказно. Но не сегодня. Маша толкнула дверь и вышла в коридор. В коридоре собрались все жильцы коммуналки они бурными аплодисментами поддержали решительный поступок Марии.
– Молодец, давно бы так, – подбодрила ее Зиночка, усаживая на диван в своей комнате. – Поживешь у нас пока все не уляжется, потом и Филимон найдется. К участковому сходим, он ее в раз выселит, пусть в своей квартире живет, да над тараканами измывается. А участковый нам поможет, он давно мне глазки строит. Так, что не боись…
За стеной раздался звон разбиваемой посуды, что=-тот тяжелое упало на пол… Мерзеева бесновалась, она крушила посуду, мебель. Опрокинув книжный шкаф на пол, Нина Михайловна стала танцевать на его задней стенки немыслимый танец, стараясь выплеснуть бушевавшие эмоции. Она кричала что-то угрожающе-бессвязное, грозила всевозможными карами и затихла.
– Пойду посмотрю, что она там делает, – шепнула Зиночка Маше.
Она подкралась к замочной скважине, и заглянула в комнату. Мерзеева восседала на поверженном шкафу и звонила по мобильному телефону:
– Жорик, Жоржинька, срочно приезжай ко мне. Да! У меня несчастье, меня предали, обокрали, уничтожили…
Через полчаса в дверь квартиры позвонила, Зиночка подошла открывать. На пороге стоял крепыш в дорогом длинном пальто, с фиксой во рту.
– Кого надо? – спросила Зиночка, хотя догадалась, что это и есть тот самый Жорик. Мерзеева делилась на кухне с соседками, вернее хвасталась, своим романом с очень богатым и влиятельным бизнесменом.
– Здравствуйте, – приветливо улыбнулся крепыш, разглядывая приятную во всех отношениях Зиночку, – Я к Нине Михайловне, она дома?
– Дома, дома, заждалась уже, все глазоньки выплакала, – огрызнулась Зиночка, Мужик почему-то вызывал острое чувство неприязни, не смотря на свою вежливость и довольно приятную внешность.
– Я пройду?! – утвердительно спросил он.
– Иди-иди, только ботинки сними. Нечего грязь с улицы в чистую квартиру нести.
И хотя в их коммунальном коридоре было не очень чисто, Зиночка заставила Жорика разуться. Она с ехидцей посмотрела как тот на носочках, едва касаясь земли, идет к комнате Мерзеевой, стараясь не запачкать свои белые носки. Воистину, нет предела, женской неприязни.
Что делали в комнате эти двое, соседи так и не узнали, как ни старались прислушаться или подсмотреть. Минут через пятнадцать Мерзеева со своим кавалером удалились из квартиры. Нина Михайловна сказала соседям на прощание:
– Надеюсь никогда больше не увидеть ваши мерзкие рожи. А этой отщепенке скажите, что у нее нет больше матери…
Соседи с облегчением вздохнули, многолетнее иго наконец-то пало. По этому поводу было решено устроить праздничное чаепитие. Женщины пили пиво, а мужчины, у кого что было.
* * *
Сивухин вылез из машины в центре города, помахал ручкой охраннику-водителю психушки и нырнул в ближайший магазин. Это место Костик знал очень хорошо. Магазин имел два выхода, очень удобная вещь, особенно когда вы хотите скрыться. Сивухин похрустел купюрами в своем кармане. Сумма не бог весть какая, но душу греет. Ничего, скоро он будет иметь столько денег… Костик прошел через торговый зал к другому выходу и выскользнул на улицу.
– Прости-прощай, психушечка, не жди меня, я не твой! – пропел он на мотив какой-то песни.
Сейчас он переоденется дома, отдохнет, выпьет и отправится по конкретным адресам из конкретного списка. Сивухин не подозревал, что Мерзеева и Нечитайло добыли точно такой же список.
В коммуналке стоял дым коромыслом. Соседи отмечали счастливое избавление от Нины Михайловны. Все поздравили Машеньку, как будто она одержала победу над Змеем Горынычем. Сивухин не замедлил пристроиться ко всеобщему ликованию и возлиянию. На столе было еще много чего съестного: «Зубровка», полбутылки водки «Исток», почти прозрачная, как слеза младенца, домашняя, приготовленная умелыми руками Зиночки-разведенки. Костик попробовал и то, и другое, и третье, стараясь не портить выпивку закуской. Напоследок Сивухин смешал себе трехслойный коктейль по рецепту одного знаменитого актера, сейчас он не мог вспомнить какого. Коктейль состоял из 50 г водки, плюс еще 50 г водки и плюс еще 50 г водки.
– Хочу сказать тост… ик… тост, – обратился он к соседям. – Очень скоро… ик… я покину вас ик… Но там, в своей новой жизни… ик, я буду…
Сказав слово «буду», Костик поднес рюмку ко рту, выпил оригинальный коктейль до капли и захрапел. Соседи так и не узнали, что за новая жизнь ожидает Сивухина, и что он там будет.
Проснувшись утром посреди пустых бутылок и закусок, Костик опохмелился и позавтракал. Вопреки своим принципам он решил принять душ и побриться, несмотря на то, что делал это несколько дней назад.
«Новую жизнь нужно начинать с чистого листа и чистого тела,» – философски подумал Сивухин.
Он решил отправиться сначала на поиски Лютотовского, купившего сразу несколько журналов. Чем больше в твоих руках журналов, тем больше шансов на успех, рассудил Костик. Где искать этого Лютотовского, Сивухин не знал, поэтому решил сразу отправиться на телевидение. Там он представился его знакомым, который должен ему энную сумму денег.
– Надо же, Лютотовскому везет, проговорил молодой парень с бритой головой. Его череп был украшен разноцветными геометрическими фигурами. Зрелище было довольно оригинальным и не забывающимся.
– Простите, а что вы имели в виду?
– Вчера его искали приз какой-то вручить, сегодня вот вы… Вот говорят, если удача поперла, так поперла… На киностудии он. На съемках «Войны миров».
– Ишь ты, фантастика что ли? – поинтересовался Сивухин, нужно было собрать побольше информации.
– Щас! Эпохалка о борьбе двух миров: криминального и законного.
Сивухин откланялся и направился прямиком на киностудию. Находясь в радужном настроении, он не заметил, как следом за ним к зданию телестудии подъехала машина Михеича. Из нее вывалилась пара накачанных мужиков злобного вида, возглавляемых Ниной Михайловной. Михеич остался в машине. Светиться ему было ни к чему.
– Мальчики, – приказала Мерзеева, – наезжать буду я. Ваше дело молчать и побряцывать пушками. Поняли? Никакой самодеятельности. Каждый получит согласно тарифу, если все пройдет хорошо – выдам премиальные. Всем ясно?
Татуированные до зубов мужики с повадками гоблинов и рожами головорезов послушно кинули головами. Нина Михайловна имела над ними какую-то странную власть, природу которой сама вряд ли могла объяснить.
Команда головорезов ворвалась в приемную. Геометрический парнишка попытался было загородить им вход, сразу же получил в зубы и был пригвожден к месту двумя не в меру мускулистыми ручищами.
Мерзеева, глядя ему в глаза, как удав на кролика, рявкнула:
– Лютотовский?
– Н-нет, не он.
– Где Лютотовский?
Пацан, перепуганный происходящим, совсем обалдел:
– Он и у вас что-то выиграл? Вы ему долг принесли…?
Мерзеева отступила на шаг:
– Клещ, объясни ему, что от него требуется…
Клещ, смахивающий на гюговского Квазимодо, только пострашнее, шагнул к пацану.
– Н-не надо, я все скажу… Он на киностудии. Кукуфильмовская, 67…
Мерзеева развернулась, кивком приглашая ребят за собой.
Михеич не успел докурить вторую сигарету, а его команда уже вернулась. Мерзеева плюхнулась на сиденье машины и приказала:
– Кукуфильмовская… Этот придурок там. Надеюсь, моя марочка тоже.
– Наша, дорогая, – поправил ее Михеич.
– Да, дорогой, – сиропно улыбнулась Мерзеева. – Прости, я еще никак не могу привыкнуть к мысли, что мы с тобой расписались.
