Нет, это неприемлемо. Питсбург слишком тесен для женщины, чья голова переполнена идеями. 23 марта 1887 года я оставила записку на столе Эразма Уилсона, ведущего колонки «Спокойные заметки» и моего дорогого друга:
«Дорогой Э.У.! Я уезжаю в Нью-Йорк. Не теряйте меня из виду.
Блай».
Я уехала в Нью-Йорк снова со своей бедной неразлучной мамой и сокровенной мечтой стать настоящим репортером, который будет стараться изменить мир к лучшему.
* * *
Честность для газеты то же самое, что добродетель для женщины.
Джозеф Пулитцер
Прибыв в Манхэттен, я сразу направилась в редакцию «Нью-Йорк уорлд», издания, которое я выбрала местом работы. Цитадель с куполом находилась на Парк-роу, где расположились газеты города, чтобы было легче шпионить друг за другом.
Охранник, стоявший перед входом в отдел новостей из главного вестибюля, не хотел меня впускать, когда я сказала, что хочу поговорить с мистером Пулитцером о работе репортера.
— Займитесь лучше готовкой для мужа и уборкой в доме, — сказал он мне.
Я закипела от злости. Врываться силой было бы бесполезно, охранник также сказал мне, что мистер Пулитцер уехал за границу.
Вскоре я узнала, что для газетных богов Готэма[14] не имело никакого значения, что я работала в «Диспетч», написала немало хороших статей и была иностранным корреспондентом в Мексике. Все мое ослиное упорство не принесло никакой пользы.
Просидев около четырех месяцев без работы, я осталась почти без гроша в кармане и похудела.
Стыдно признаться, но этот город испытывал меня на выносливость. Я уже была готова бросить свою затею, после того как у меня украли кошелек в Центральном парке и я оказалась на мели и перед угрозой выселения и голода, но тут вдруг на первой полосе «Нью-Йорк уорлд» появилась фотография Пулитцера, входящего в редакцию газеты. Он вернулся. Я никогда не забуду этот день — 22 сентября 1885 года.
На сей раз ничто не остановит меня. Он примет меня на работу — и никаких гвоздей. Кроме того, мои родители часто говорили: «Не важно, что тебя сбили с ног, важно, что ты смогла подняться».
У хозяйки пансиона на Лексингтон-авеню, где мы жили, я заняла деньги на трамвай и мобилизовала все свое мужество, чтобы завоевать «Нью-Йорк уорлд».
Я не могла не согласиться с мнением мамы, что общественность не готова воспринять воительницу вроде меня. Мне придется трудиться с вдвое большей отдачей, чем мужчина, и моим козырем будут знания. Поэтому, прежде чем обратиться к Пулитцеру насчет работы, я зашла в библиотеку и узнала все о нем.
Другие газеты утверждали, что «Нью-Йорк уорлд» гоняется за сенсациями и ее репортажи отличаются «агрессивностью». Им же самим недоставало силы духа для разоблачения политической коррупции, они не осмеливались публиковать острые критические статьи, как это делал Пулитцер в своем издании. Это был реформатор, и он обладал чутьем на новости. Прочие газетчики не имели этих качеств.
Он считал, что газета — сторожевой пес против привилегий, что нужно писать для людей. Пока общество держат в неведении относительно того, что происходит на самом деле, никаких перемен не произойдет. Он был твердо убежден в необходимости крестового похода против несправедливости. Даже угрозы расправиться с ним не остановили Пулитцера — он просто стал носить пистолет. Эти угрозы он воспринимал как свидетельство того, что бьет в цель.
Когда я узнала, как он попал в прессу, то поняла, что мне суждено работать с этим человеком.
В семнадцать лет из-за плохого зрения и хрупкого телосложения его не взяли служить ни в австрийскую, ни французскую, ни британскую армию. При росте около метра девяносто он выглядел как пугало. Но эти недостатки не остановили его. Он добрался до Гамбурга, где в американскую армию набирали добровольцев, готовых принять участие в Гражданской войне в США. В Гамбурге его взяли помощником вербовщика, зазывавшего новобранцев.
Когда война закончилась, он отправился в Сент-Луис, намереваясь устроиться на работу, но столкнулся еще с одним препятствием. Чтобы попасть в Сент-Луис, нужно было пересечь широкую реку Миссисипи. Без гроша за душой и вечно голодный, он договорился с капитаном парома, также говорившим по-немецки, что отработает кочегаром стоимость билета.
Проработав некоторое время погонщиком мулов, палубным матросом на какой-то посудине, ходившей до Мемфиса, грузчиком на стройке и официантом, Пулитцер в числе нескольких десятков рабочих отдал свои пять долларов некоему бойкому нанимателю, обещавшему хороший заработок на сахарных плантациях в штате Луизиана. Туда нужно было добираться на небольшом пароходе. Примерно в пятидесяти километрах южнее города под каким-то предлогом их высадили на берег. Когда пароход отчалил без них, они поняли, что их облапошили, и им ничего не оставалось, как пешком возвращаться в Сент-Луис.
Возмущенный тем, что мошенник так легко ограбил группу честных тружеников и улизнул, Пулитцер написал сердитую статью в «Вестлихе пошт». Ее не только напечатали, но и предложили ему работать в газете.
Пулитцер заступился за мужчин, я заступилась за женщин.
Вскоре он стал издателем и редактором газет. Установив контроль над газетами «Сент-Луис диспетч» и «Пост», он объединил их в «Пост диспетч» и стал владельцем самого влиятельного издания в городе. После того как он приобрел дышавшую на ладан утреннюю нью-йоркскую газету «Нью-Йорк уорлд», за три месяца ее тираж удвоился.
Он не боялся новаторства — в его газете стали освещаться спортивные события и печататься статьи о женской моде с иллюстрациями. Пулитцер полагал, что газета должна быть не только информативной, но и развлекательной. Не все соглашались с этим. Репортер в «Нью-Йорк таймс» писал: «Можно ли всерьез воспринимать „Нью-Йорк уорлд“, когда она публикует такие глупости, как комиксы?»
Но читателям это нравилось.
Мне показалось интересным, что он считал число 10 счастливым. Особое значение он придал тому, чтобы приобретение газеты «Нью-Йорк уорлд» состоялось 10 мая 1883 года. Могло ли это мне пригодиться? Пока я не представляла, каким образом. Во всяком случае, полезно владеть такой информацией.
«Нью-Йорк уорлд» была ведущим печатным органом в Америке, и я вознамерилась работать там во что бы то ни стало.
По моим представлениям, большинство мужчин не посмеют силой выставить за дверь женщину, поэтому я решила, что важным элементом атаки будет вежливость, а охраннику мне нужно будет твердо дать понять, что я не уйду, не поговорив с Пулитцером.
После того как я в течение трех часов игнорировала редакционных мальчиков на побегушках, пытавшихся выпроводить меня, когда я обращалась к каждому входящему с отчаянной просьбой провести меня к Пулитцеру, каково было мое удивление, что никто не вызвал полицию, чтобы арестовать меня как анархистку или сторонницу свободной любви.
Меня разозлил репортер в годах, с ухмылкой следивший за мной со своего рабочего места. На языке уже вертелось нечто дерзкое, как вдруг он помог мне проскользнуть мимо охранника, прежде чем тот успел остановить меня.
Я прошествовала через редакцию с достоинством почтенной леди, аккуратно приподняв юбку, чтобы не испачкать ее край коричневой слюной от жевательного табака на полу вокруг плевательниц. Журналисты, почитавшие себя интеллектуалами особого рода, наведывались в прокуренные бары, где брали пиво за пять центов и бесплатный ленч, и считали, что могут сплевывать на пол слюну от жевательного табака и курить сигары в редакции.
Я почувствовала неприязнь мужчин, оттого что я, женщина, вторглась на их территорию, и это заставило меня еще выше поднять голову.
Я постучалась и сразу же, не дожидаясь ответа, распахнула дверь кабинета Пулитцера. Там находился он сам и его ответственный секретарь Джон Кокерилл. Оба на мгновение нахмурили брови, а Пулитцер вынул изо рта трубку и сказал:
— Коль вы настаиваете, барышня, входите и закройте дверь.
Я положила ему на стол свои вырезки из газеты «Диспетч» и плюхнулась в кресло. Я выпалила, что у меня украли последние гроши и что мне нужна работа. Не знаю, произвела я впечатление на двух мужчин или они просто лишились дара речи, потому что молодая женщина имела наглость ворваться и требовать работу. Во всяком случае, их здорово позабавило мое желание быть журналистом.
Кокерилл вручил мне двадцать пять долларов, но не спешил с ответом, принята ли я на работу. Я поняла, что полученные деньги — благотворительный жест, потому что у меня в карманах ветер свистит, и что таким способом они хотят избавиться от надоедливого ребенка.
Мне нужна была работа, а не подачка.
— Я могу написать забойный репортаж, — смело начала я, — такой, какими славится ваша газета.
