подростки объединились в «Революционный союз» и требовали ни больше ни меньше как свержения царского правительства и учреждения демократической республики. И показал соответствующие бумаги. Генерал стал разбираться и с ужасом выяснил, что сведения полиции основываются на донесениях агентов. Таких же шестнадцатилетних школяров, как и жертвы их доносов. Возмутившись аморальностью произошедшего, Джун запретил развращать учеников. Сохранив негласное осведомление только в высших учебных заведениях.
Следом пришел черед армии. Генерал считал себя военной косточкой, хотя давно уже отбился от строя. Но прямая и солдатская душа его восстала против того, что жандармы внедрили доносительство и в войска. (Именно так, рисуясь своей порядочностью, Джун объяснял собственное недовольство.) Считая подобное недопустимым, разваливающим дисциплину и разлагающим дух армии, он ликвидировал в ней всю секретную агентуру одним росчерком пера. А взамен рекомендовал «боковое освещение», то есть осведомление вспомогательными средствами, не напрямую. Например, поставить рядом с казармой табачную лавку, посадить туда агента, и пусть записывает, что говорят между собой солдатики… Профессионалы-разыскники от таких идей были в ужасе.
Когда Алексей Николаевич узнал об этом нововведении товарища министра, он сразу вспомнил слова Гучкова, что подавлять следующую революцию армия не придет! Не его ли поручение выполняет генерал Свиты Его Императорского Величества?
Однако новые ветры в МВД напрямую мало задевали Лыкова. Политический сыск – дело чужое, еще Благово завещал держаться от него в стороне. Уголовный сыск совсем другое. Охранители закона до смешного мало интересовались им, бросая все силы и средства на борьбу с крамолой. В результате преступность росла. Относительный порядок удавалось поддерживать лишь в столицах. Надзиратели сыскных отделений получали настолько мизерное жалованье, что вынуждены были нарочно не заполнять всех вакансий, чтобы делить экономию между собой! А что значит не заполнять? Приходилось трудиться за двоих. В штате, как правило, три-четыре надзирателя, у начальника отделения нет помощника. Денег не хватало даже на канцелярские расходы, и сыщики отрывали чистые половины от входящих бумаг и писали рапорты на них.
Так длилось много лет. Наконец власти спохватились. Полиция Российской империи жила по Временному положению от 1862 года! И с того же года не росли оклады жалованья. Департамент полиции разработал проект реформы еще по приказу Столыпина, но потом дело затормозилось. Против проекта восстали губернаторы, поскольку теряли власть над местными полицейскими силами – по новому закону все решалось бы в Петербурге. Маклаков собрал совещание из пятнадцати губернаторов, которые единогласно отменили эту норму. Подправленный законопроект ушел в Совет министров, где его мытарства начались по новой.
Алексей Николаевич, воспользовавшись хорошим отношением к себе Джунковского, убедил его в том, что необходимо помочь сыскной полиции хотя бы административными мерами. А именно провести совещание, которое разработает единый документооборот и улучшит организацию розыска. Он привел товарищу министра некоторые цифры:
– В лондонской полиции числится восемнадцать с половиной тысяч городовых, подчиненных префекту, и еще тысяча починяется лорду-мэру. Это всего на три тысячи больше, чем в парижской полиции. А население Лондона больше населения Парижа на три миллиона человек! И справляются с преступностью англичане много лучше французов. Их городовые даже не вооружены. Они ходят по улицам поодиночке, их присутствия вполне достаточно для поддержания порядка. Борются с обычными хулиганами, серьезные злодейства – редкость. А парижские полицейские вооружены до зубов, передвигаются отрядами, но кровавые убийства, тем не менее, случаются через день.
– Почему так? – удивился генерал-майор.
– Тому несколько причин, Владимир Федорович. Одна лежит на поверхности: в Англии за умышленное убийство вешают. В течение трех дней.
– Ну, мы так не можем… А другие причины?
– Еще там хорошо организован уголовный сыск. Вы читали, наверное, у Конан Дойла про дурака Лестрейда? Это вранье. Скотленд-Ярд очень хорошо выстроен. Именно для борьбы с серьезной преступностью, хотя и горчишникам [16] спуску не дадут. А у нас…
– Что вы предлагаете, Алексей Николаевич?
– Провести для начала совещание под вашим председательством. Тематика вопросов примерно такая: выработка инструкции чинам сыскных отделений; выработка единообразной формы отчетности и регистрации преступлений; объединение деятельности сыскной полиции с общей и железнодорожной полицией. Ну и еще найдется, что обсудить. Например, порядок задержания подозреваемых и обвиняемых.
– А тут что не так? – возмутился Джунковский. – Сто лет задерживаем, и вдруг надо переделать?
– В нашем министерстве среди прочих разрабатывается новый закон о неприкосновенности личности, – пояснил статский советник. – Надо, чтобы нормы будущего закона не противоречили инструкциям полиции. Лучше свести их воедино сейчас.
– Гм. Вы и за этим следите? Похвально. Насчет совещания: сейчас мне, признаться, не до него…
– Понимаю, – перебил товарища министра чиновник особых поручений. – Кончатся торжества, все маленько передохнут, и в конце июня можно собраться. С новыми силами!
Джунковский вздохнул. Он с утра до ночи крутился с обеспечением охраны предстоящих торжеств. И сам мечтал о том времени, когда все закончится.
– Э…
– Если позволите, мы со статским советником Лебедевым подготовим соображения. А вы их рассмотрите… после путешествия Их Величеств.
Лебедев был шефом Восьмого делопроизводства, мозга русского уголовного сыска. А также приятелем и единомышленником Лыкова.
– Разрешаю и даже приказываю, – поднялся генерал. – Я дам команду вашему Белецкому.
Он не стал скрывать брезгливой интонации.
Лыков молча поклонился и вышел. Джунковский буквально сверлил ему спину тяжелым взглядом. Вот же человек…
Но взяться за подготовку совещания Алексей Николаевич не успел. Утром следующего дня его вместе с директором департамента вызвал к себе товарищ министра.
– Господа, вам срочное поручение. У Военного министерства нынче ночью украли авто. Шофера зарезали, подлецы…
– А мы тут при чем? – нахмурился Белецкий. – Преступления в столице дознает Петербургская сыскная полиция. Пусть Филиппов и выкручивается.
– Я это знаю, – с досадой остановил подчиненного Джунковский. – Но наш обещал помочь.
– Вон как…
Маклаков был в столице новичок, он вырос в Москве и не имел нужных знакомств в высшем свете. Чтобы привлечь союзников, новый министр внутренних дел якшался даже с прохвостами. А на заседаниях правительства он присоединился к двум самым консервативным министрам – Сухомлинову и Щегловитову. Теперь за эту дружбу приходилось платить.
– А что скажет Драчевский? – попытался спрятаться за градоначальника Лыков. – Мы вторгаемся в его компетенцию.
Он помнил, как с такого же приказа, данного ему предыдущим министром Макаровым, начались злоключения, доведшие сыщика до тюрьмы [17].
– Драчевский лично телефонировал Маклакову утром, – вновь с досадой пояснил генерал. – И ехидно так предложил привлечь к делу вас, Алексей Николаевич. Видать, высоко ценит.
Все трое иронично хмыкнули. Товарищ министра продолжил:
– Градоначальник сказал: у вас там есть человек, зрит в землю на три аршина. Лыков ему фамилия. Пусть покажет себя, поможет Филиппову. Это он никак не может простить вам историю с уменьшением охраны Марии Федоровны… Надеется, что вы сломаете себе шею на поручении.
– Придется разочаровать Даниила Васильича и найти авто, – буднично ответил статский советник.
– Уж не подведите.
И Лыков отправился на Офицерскую, в ПСП [18]. Филиппова на месте не было, сыщика принял
