девочки показал, что она никак не может быть жертвой нападения медведя или вообще какого-либо хищника, это тот же самый убийца с тем же оружием! Железный зуб, что мы нашли в третьем ребре последней жертвы, мы определили как кованый зубец от орудия преступления, то есть от одного из вышеуказанных инструментов. Наверно, после дополнительных анализов сможем описать тесло или что это еще более точно.
Отец Глеб выбил пепел из своей трубки о деревянную колоду, стоявшую у входа, и спросил:
– Вот вы, молодые люди, все время упоминаете слово «девочка». Полагаю в физиологическом плане. А на каком основании?
Евгений покраснел, сложил руки на груди и резко ответил:
– Возраста, разумеется! Примерный возраст жертв одиннадцать-двенадцать лет, губерния у нас целомудренная, по старинным укладам живет, так что, хе-хе…
– То есть вы не проверили, было ли надругательство? – оборвал его отец Глеб.
Евгений фыркнул и ничего не ответил. На помощь ему пришел Нестор.
– Там ведь, – серьезно сказал он, – все внутренние органы так искромсаны, что не было исследования девственной плевы. Разумеется, я пытался провести анализ, но…
– Ну, так попробуйте еще раз, уважаемый коллега, – с улыбкой сказал отец Глеб, который уже понял, что никакого анализа в этом направлении Барабанов не проводил.
Нестор бросил окурок на землю и побежал назад в анатомичку, ноги его отчего-то заплелись, и он сильно споткнулся о порог. Отец Глеб снова улыбнулся и встал у двери. Местный анатом, немного потоптавшись у входа, зашел внутрь.
Запах усилился стократно, и отец Глеб непроизвольно прикрыл нос рукой. Из прозекторской послышался недовольный голос Барабанова:
– Женя, ты меня под монастырь хочешь подвести?! Если я тебе доверил осмотр до конца провести, это не значит, что ты должен на него наплевать!
– Нестор, – жалобно ответил Евгений, заходя в прозекторскую, – ну, в самом деле, какое изнасилование? Не бывало у нас такого никогда!
Барабанов оторвался от работы и вытолкал Евгения прочь. Тот сконфуженно почесал затылок и предложил отцу Глебу подкрепиться:
– Отец Глеб, может, перекусим, чем бог послал?
– Покорнейше благодарю, Евгений. Я хоть и привык к различным едким запахам в своей лечебнице, которую окормляю в столице, однако в анатомичке вкушать пищу считаю все же кощунством.
– Так я вам на улицу вынесу! У меня там и стол с лавкой есть под липкой! Я мигом!
Отец Глеб вышел во двор и вдохнул свежий воздух полной грудью. Справа от анатомички и правда росла старая липа, под которой стоял деревянный стол, накрытый рогожей. Вскоре появился Евгений, в руках он нес лоток, в нем была большая бутылка с желтоватым напитком, плошка с янтарным медом, полковриги ржаного хлеба и крупно нарезанный домашний сыр. Отец Глеб покосился на стальной лоток и про себя понадеялся, что в морге его не использовали. Евгений поймал его взгляд и усмехнулся:
– Не переживайте, санитарные правила мы соблюдаем строго! А вот это непременно попробуйте, наша местная медовуха! Душистая, легкая!
С этими словами он налил из бутыли густую медовуху и протянул кружку отцу Глебу. Тот взял ее, поблагодарил, перекрестился и немного отпил. Напиток и впрямь был душистым, а еще терпким на вкус. Отец Глеб поставил кружку и принялся за еду. «То ли я так сильно проголодался, то ли ничего вкуснее этого сыра с хлебом я в жизни не ел», – пронеслось у него в голове. Медовуха хоть и пилась легко, но быстро ударила в голову, и отец Глеб откинулся на спинку лавки, отряхивая крошки с пыльной рясы. Мысли все вдруг исчезли, и захотелось спать. А Евгений, макая хлеб в мед, убаюкивающе говорил:
– Отец Глеб, поверьте, район у нас спокойный, а народ смирный! Отродясь такого не бывало. Хотя случалось, что хищники людей драли в голодный год…
Дверь анатомички громко хлопнула, и отец Глеб пришел в себя. Вышедший Барабанов злился.
– Обе девочки были изнасилованы, – сказал он и с укоризной посмотрел на Евгения, – все на это указывает. Кроме того, разрывы и порезы девственной плевы, а также ссадины и кровоподтеки внутри влагалища позволяют предположить, что преступник, помимо прочего, использовал нож или что-то типа него. Да, и еще – есть разрывы и разрезы прямой кишки, что также говорит о…
Тут они услышали грохот: это Евгений упал в обморок, снеся со стола лоток. Из качающейся бутыли лилась на землю тягучая медовуха, а из полуоткрытого рта патологоанатома липкой медленной струйкой вытекал мед.
В кабинете начальника полиции было накурено до такой степени, что дым клубами выплывал в открытую форточку, словно банный пар, и исчезал в ночном небе. Муромцев сидел в неудобном старом кресле и курил одну папиросу за другой, внимательно слушая доклад заместителя полицмейстера Рамиля Рафикова. Тот, скрипя начищенными до блеска сапогами, ходил по кабинету из стороны в сторону, этим сводя Романа с ума. Барабанов и отец Глеб тихо сидели на кушетке в углу и тоже следили за перемещениями докладчика.
– Бога ради, остановитесь, господин Рафиков! – взмолился Муромцев.
Тот непонимающе уставился на сыщика.
– Вам не нравится мой доклад, Роман Мирославович?
– Нравится, но сядьте куда-нибудь, у меня сейчас голова отвалится! Продолжайте, второй час ночи ведь!
Рафиков уселся на табурет напротив Муромцева и продолжил:
– Так вот, на чем я остановился? Да, на основе сообщений уездных приставов я составил этот сводный рапорт. – Он потряс в воздухе несколькими листами желтой бумаги. – На данный момент установить личность последней жертвы не представляется возможным. Согласно правилам, установленным для расследований такого рода, мною были даны указания о выявлении случаев, приведших к исчезновению крестьянских детей, а равно и подростков! Также отдан приказ о сведении в один рапорт всех фактов гибели оных от нападения диких животных либо в результате прочих несчастных случаев в лесной местности! Все эти случаи на основании вышеизложенного и в связи с последним…
«Наверное, этот Рамиль весьма опытный делопроизводитель, – думал Муромцев. – Шаркун паркетный… заурядный служака лет пятидесяти, дошедший до своего поста где-то с помощью знакомств, где-то с помощью хитрости, присущей местным».
Вдруг доклад Рафикова потерялся в гулком шуме, и Роман завертел головой в поисках его источника. Острая боль пронзила его макушку, и он понял, что это шумит у него в голове. «Да что такое? Что со мной?!» – перед глазами Муромцева всплыла огненная надпись. Он моргнул несколько раз, и она исчезла, но боль никуда не ушла. Роман бросил папиросу в жестянку из-под монпансье, которая служила пепельницей, и, не дослушав рапорт, вышел в коридор. Нестор и отец Глеб переглянулись, но так и остались сидеть
