При встрече со своим верным осликом я чуть не заплакала от облегчения, но, только я собралась сесть на него, учитель меня остановил:
— Боюсь, нам понадобится более резвый скакун. Обстоятельства изменились. Отсутствие графини и намеки маркизы заставляют нас поторапливаться.
Он оставил меня с осликом и отправился на переговоры с конюшенным. Вскоре он вернулся, ведя под уздцы уже оседланного блестящего черного жеребца.
Я слышала, что помимо многочисленных талантов у учителя есть еще и дар верховой езды. Впрочем, раньше мне не доводилось видеть его в седле. Со своей обычной врожденной грацией он вскочил на коня молниеносным движением и протянул мне руку. Я растерялась, но не осмелилась отказаться или признаться, что мой опыт верховой езды ограничивался недолгой поездкой на ослике.
Он с легкостью подтянул меня и усадил в седло позади себя. Мы рысью пронеслись через двор. Однако, оказавшись за воротами, он снова слегка пришпорил коня. Не утруждая себя скачкой по каменистой дороге, он направил коня прямо через луг, за которым находилась церковь.
Я никогда этого не забуду. На какое-то время Леонардо словно слился с жеребцом, он предвосхищал каждое препятствие, каждый поворот, каждый изгиб на нашем пути. При первом же шаге, однако, я забыла о достоинстве и принципах и судорожно обхватила его за талию. Мы неслись галопом, словно библейские всадники; я закрыла глаза и просто молилась, чтобы я смогла удержаться в седле до конца скачки.
К моему величайшему облегчению, через несколько мгновений мы достигли цели. Он замедлил ход недалеко от ворот, чтобы стук копыт не выдал нашего приближения. И все равно я решилась лишь ненамного ослабить свою хватку, все еще боясь, что соскользну с крупа коня и свалюсь на усеянную камнями землю.
Мы остановились возле дальней стены часовни. Я сжимала руку Леонардо как клещами, когда он ссаживал меня на землю; затем он спешился сам. Пока я пыталась вновь обрести равновесие, он привязал коня к дереву, подошел к стене и махнул мне рукой, подзывая к себе. Я подошла, опустилась на колени позади него и проследила за его взглядом, устремленным на знакомую усыпальницу.
— Вопрос в том, — прошептал он, — приехали ли мы слишком рано или слишком поздно.
— Я не совсем понимаю, — призналась я.
Он привычным жестом нетерпеливо щелкнул пальцами, хотя я знала, что это относится к ситуации, а не ко мне.
— Маркиза сказала, что жене его племянника есть что скрывать и что мы найдем ответ на могиле графа. Ты помнишь, Дино, что я тебе говорил, когда мы впервые сюда пришли?
Нахмурившись, я задумалась на мгновение.
— Вы сказали, что те, на ком лежит бремя вины, не могут носить его долго и стремятся освободиться от него.
Когда он одобрительно кивнул, я уставилась на него в недоверии.
— Вы хотите сказать, что графиня сейчас здесь, на могиле мужа, просит у него прощения?
— Скоро узнаем, — ответил он мягко и, положив руку на заимствованный меч, встал и потянул меня за руку, помогая встать.
— Пойдем, Дино. Пора претворить в жизнь мой первоначальный план. Проберемся в усыпальницу графа и посмотрим, что там происходит.
Огонь уничтожает всякую ложь, истина — вот золото, неподвластное огню. Истину в конечном итоге нельзя скрыть.
Леонардо да Винчи. Виндзорские манускрипты
Семейная усыпальница Сфорца была раскрыта настежь, словно приглашая каждого, кто на это осмелится, зайти ненадолго или остаться навечно. Но Леонардо удостоил вход в усыпальницу лишь беглого взгляда и подал мне знак следовать за ним вдоль стены, туда, где металлическое ухо все еще ждало признаний убийцы. Уже при приближении мы услышали доносящееся из него бормотание. Устройство находилось между нами, и, слушая, я поняла, что, хотя звук становился все громче и более различимым, голос был только один.
Озадаченная, я прикрыла рукой ухо, чтобы графиня меня не услышала:
— Похоже, что она разговаривает, но никто ей не отвечает.
— Он не может ответить, — тихо сказал учитель. — Она говорит со своим мужем. Слушай внимательно, возможно, мы что-нибудь узнаем.
Голос женщины был очень тихим, и даже, несмотря на устройство, я могла разобрать лишь отдельные слова. Они звучали как обрывки обычного обмена новостями, женщина рассказывала мужу, как прошел ее день. Она произносила несколько слов, задавала вопрос, замолкала, словно слушая ответ… Ответ, который могла слышать она одна.
«Она, должно быть, сошла с ума, — подумала я в замешательстве. — Но всегда ли она была охвачена безумием, или это случилось только после того, как она убила мужа?»
— Мы так и оставим ее там, позволив беседовать с покойником? — спросила я, не в силах больше быть свидетелем чужой боли. — Должны ли мы вывести ее наружу, на свет и попытаться ей помочь?
Леонардо положил ухо на землю и покачал головой:
— Боюсь, что, даже если мы выведем ее на свет, она все равно останется во тьме. Но ты прав, мы не можем оставить ее там.
Он спокойно поднялся и проследовал к входу к гробнице. Я шла за ним. Я могла различить мерцание факелов где-то в глубине. Круг света разрывала стена темноты, простирающаяся от лестницы к недрам усыпальницы. Ничто, однако, не могло заглушить запаха разложения, веявшего из чрева могилы подобно дыханию смерти.
Зловоние обрушилось на нас, и при первом же вдохе я сглотнула желчь, подступившую к горлу. Еще один шаг к входу и меня пронзил острый, словно нож Ренальдо, приступ паники. Мои ноги, казалось, были высечены из того же камня, что и пол, и я не могла ими пошевелить. Снова зайти внутрь, после всех кошмаров, преследовавших меня в последние дни, было выше моих сил.
Очевидно, страх отразился на моем лице, потому что учитель понимающе кивнул.
— Тебе необязательно заходить, — прошептал он. — Жди здесь, я сам приведу графиню.
Он собирался еще что-то добавить, но в этот момент стены усыпальницы потряс крик, столь дикий, что мы оба устремились внутрь. Теперь слова графини были явственно слышны и без усилителя.
— Ты заставил меня это сделать! — раздался резкий крик, от которого у меня побежали мурашки по коже. — Я умоляла тебя остаться со мной, покинуть всех этих женщин, а ты лишь посмеялся надо мной! Я умирала внутри, а ты смеялся!
Слова перетекли в полный муки вопль, и мне захотелось заткнуть руками уши, хотя я знала, что этот жест, являющийся проявлением слабости, мне не поможет. Наконец, вой прекратился. Когда графиня снова заговорила, ее голос был удивительно спокоен, как будто она не была только что охвачена отчаянием.
— Я не хотела этого делать, ты знаешь, — продолжала она таким тоном, словно речь шла о каком-то незначительном проступке. — Я всего лишь хотела напугать тебя поначалу, но ты отвернулся от меня. И я поняла, что ничего не изменится, ты всегда будешь мне изменять.
Она повысила голос, теперь в нем зазвенел гнев:
— Скажи мне, мой любимый муж, что ты почувствовал, когда нож вошел в твою плоть? Ты больше не смеялся. Ты выглядел просто удивленным.
Внезапно она начала смеяться, и ее тихий смех заставил меня похолодеть. «Учитель прав, — подумала я. — Графиня повредилась рассудком, и ей ничем нельзя помочь».
Она продолжала смеяться, даже когда Леонардо с непреклонным выражением лица начал спускаться по лестнице.
Когда тени поглотили его, я поняла, что не могу оставить его одного с этой безумной женщиной. Я боялась не того, что она причинит ему вред, хотя она уже доказала, что способна на убийство. Я не хотела, чтобы она коснулась его своим безумием, оставила след, который не стереть никакими молитвами, так же как пятно от вина на белой скатерти никогда не выцветает, сколько бы она не пролежала на солнце.
Поэтому нетвердым шагом я направилась внутрь усыпальницы.
К тому времени, когда я спустилась вниз, учитель уже стоял на границе тьмы и света. Позади него я увидела каменную нишу графа, окруженную горящими факелами, свет которых очерчивал его раздутое тело. Графиня стояла у его ног, разглядывая его сверху вниз. Казалось, ее совершенно не волновало, что его плоть почернела и готова была лопнуть. Видела ли она его таким, каким он был в ее памяти, молодым и красивым?
Или, возможно, она наслаждалась видом разложения тела, некогда бывшего столь прекрасным?
Звук приближающихся шагов Леонардо, очевидно, пронзил пелену ее безумия, потому что ее смех резко оборвался.
— Кто здесь? — спросила она одновременно гневно и испуганно, повернувшись в его сторону. Она приложила руку ребром колбу, стараясь проникнуть взглядом за границу, проложенную светом факелов. — Отвечайте! Кто вы?
— Не бойтесь, графиня, я не причиню вам вреда, — мягко ответил Леонардо, вступая в круг света. Я стояла достаточно близко к нему, чтобы увидеть, что он снял с пояса меч графа, подтверждая свои слова. Орнамент на оружии блеснул в свете факелов. Его сверкающая роскошь, казалось, привлекла внимание женщины. Она сделала шаг вперед, прижимая одну руку к груди, в то время как другая была спрятана за спиной.
