Только не мне! Пусть Константин или кто-то другой… но я не стану этого делать!
Эта мысль остановила меня, я замешкалась в дверях, уже не испытывая уверенности в том, что хочу с ним поговорить. Пио таких сомнений не знал; счастливо взвизгнув, он кинулся в комнату и через мгновение очутился на коленях у Леонардо.
Нога Леонардо — которую ранил Грегорио — была туго забинтована, и я заметила гримасу боли на лице учителя, когда маленькая собачка задела больное место. Впрочем, он тут же улыбнулся, по-видимому, искренне радуясь маленькому посетителю.
— Пио! — негромко воскликнул он, ласково трепля собачку за уши. — А я как раз думал, как ты поживаешь, дружок!
Затем, сообразив, что собака вряд ли пришла бы к нему самостоятельно, Леонардо обернулся — и встретился с моим холодным взглядом.
— Дино! — в голосе учителя звучала та же радость. Он неловко поднялся со своего стула, пересадив Пио на скамеечку, стоявшую рядом.
Леонардо шагнул ко мне со словами:
— Луиджи говорил, что я приходил повидать тебя? Я знал, что у него ты в безопасности, но не хотел надолго оставлять тебя, учитывая все трагические события. Хорошо, что ты вернулся, потому что нам многое надо обсудить.
Вероятно, он заметил мою неуверенность, сомнения, отразившиеся на моем лице, потому что замолчал и пристально посмотрел мне в глаза.
— Ну что же ты, мальчик мой? Входи, садись рядом.
— Я не могу.
В полном молчании он смотрел на меня, а затем кивнул.
— Хорошо. Как хочешь. Надеюсь, ты извинишь меня, если я сяду? Боюсь, стоять мне немного больно.
«Не так больно, как умирать!» — вспыхнули в моем мозгу гневные слова, однако я смогла обуздать свои чувства и не произнесла их вслух.
Впрочем, благоразумие и сдержанность оставили меня уже через мгновение, едва Леонардо вновь опустился на стул.
— Зачем вы это сделали? Зачем позволили Катерине прийти в башню, раз говорили, что не допустите этого?!
— Я и не хотел этого. — Леонардо грустно посмотрел на меня. — Но я знал, что она не поверит, пока не услышит правду из уст самого капитана. Однако и представить не мог, что все это закончится столь трагически. Мне казалось, так будет лучше.
— Леонардо, вы уверены, что всегда знаете — как лучше?!
Мой голос отчаянно зазвенел под сводами мастерской, мой яростный взгляд скрестился со взглядом учителя. Он смотрел на меня с изумлением еще большим, чем если бы я неожиданно отвесила ему пощечину.
Я и сама сожалела о своем взрыве, но плотину уже прорвало — и поток было не остановить. Я почти кричала:
— Мне всегда казалось — вы знаете все на свете, и вы ни разу не заставили меня в этом усомниться. Вы приложили все усилия к тому, чтобы каждый человек в Милане знал: великий Леонардо — мудрейший человек, возможно, на всем белом свете. Только секрет-то в том, что знаете вы не больше, чем любой из простых смертных, а порой и гораздо, гораздо меньше!
Леонардо озадаченно нахмурился.
— Я уже говорил тебе, что ошибся, страшно ошибся. Если бы я мог повернуть время вспять… неужели ты думаешь, я бы не постарался этого не допустить? Поверь, я скорблю по Катерине не меньше, чем ты.
— Да разве вы умеете? Для того чтобы испытывать скорбь, надо уметь любить! А я не думаю, что вы это умеете!
Лицо Леонардо исказилось от гнева, он начал приподниматься со стула.
— Думай, что говоришь, Дино! Я не потерплю такого неуважения. Ты мой подмастерье, и я…
— Я больше не ваш подмастерье!
С этими словами я в ярости сорвала с себя коричневую тунику, оставшись лишь в рубахе и штанах. Швырнув тунику к ногам Леонардо, я крикнула:
— Найдите кого-нибудь другого, чтобы выполнял ваши поручения, шпионил для вас и шлялся вместе с вами по ночам! Я не хочу вас больше видеть, никогда!
Не дожидаясь ответа Леонардо, я окликнула Пио:
— Пио! Ко мне!
Песик не двинулся с места, и я воскликнула:
— Отлично! Оставайся с ним, предатель, а я не стану!
Ничего не видя от слез, я кинулась прочь из мастерской, через внутренний двор замка, к воротам.
Задержавшись всего на несколько мгновений, пока стражники открывали мне ворота, я все так же, бегом, добралась до дома Луиджи.
Портной удивленно посмотрел на меня, цепкий взгляд его маленьких темных глаз мгновенно заметил, что я полураздета. Торопливо вытерев рукой слезы, я выпалила:
— Я больше не подмастерье Леонардо Флорентинца!
Луиджи вздохнул и медленно кивнул. Затем, с трудом поднявшись из-за рабочего стола, он произнес:
— Мне тоже требуется подмастерье. Если ты не против — это место твое.
Не в силах вымолвить ни слова, я просто кивнула. Луиджи снова вздохнул, побрел к шкафам и достал с одной из полок синюю тунику — в таких ходили все его подмастерья.
— Думаю, тебе это подойдет, — сказал он и протянул мне одежду. — Надевай — и я познакомлю тебя с двумя моими учениками.
Я привыкла к жизни в мастерской Луиджи быстрее, чем думала. Конечно, я совсем не умела шить — но зато я отлично мела полы. Луиджи обучил меня нескольким простым стежкам и позволил практиковаться на ношеной одежде, которую я училась чинить. Как ни странно, мой опыт художника помог мне — я безошибочно и со вкусом подбирала цвета ткани и нитей, шнуры и пуговицы для платьев и камзолов. Два других подмастерья, Джованни и Батто, помнили меня по прошлым визитам Леонардо к Луиджи и встретили радушно и дружелюбно. Дни летели незаметно.
Труднее было пережить ночи. Лежа в своей узкой постели в самом углу лавки Луиджи — он придумал какой-то предлог, чтобы отгородить мой угол занавеской, — я бездумно таращилась в темноту и снова и снова вспоминала былые времена. И каждое утро я вставала — а щеки мои были мокры от слез, которые я проливала ночи напролет.
К концу четвертой недели моего ученичества Луиджи дал мне поручение. Вручив мне несколько флоринов и какой-то список, портной сказал:
— Вот деньги. Отправляйся на главную площадь перед собором. Прямо за фонтаном есть лавка, хозяин которой продает изумительные кружева. Купи все, что указано в списке, — и не задерживайся.
— Конечно, синьор! — отвечала я, стараясь отогнать нахлынувшие воспоминания, связанные с собором. — Я вернусь так быстро, как только смогу.
Я шла узкими улочками, против воли радуясь своему маленькому путешествию в лавку. Ведь я все это время выходила на улицу, только чтобы опорожнить ночной горшок.
День был теплым, бирюзовые небеса не омрачало ни единое облачко, и впервые с той страшной ночи я почувствовала, как боль моя хоть немного унялась.
Выйдя на широкую квадратную площадь перед собором, я внимательно огляделась, ища ту лавку, о которой говорил Луиджи — и не могла не бросить взгляд на фонтан.
Это был все тот же мраморный бассейн, в который однажды Грегорио грозился меня окунуть. Сердце мое забилось немного чаше. Хотя я направлялась к фонтану, ноги словно сами понесли меня к величественному собору, возвышавшемуся над площадью.
Прикосновение к ручке тяжелой двери было знакомым, как была знакомой и прохладная тишина внутри собора, полутьма и окутавший меня сладкий запах ладана. Как и в тот день, я постояла на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку. Затем мои шаги гулко зазвучали под сводами собора, я медленно двинулась вперед, туда, где в дальнем приделе, в узорчатом окне, разноцветным стеклом был выложен образ святого Михаила.
Возможно, все объяснялось просто углом падения солнечных лучей — однако витраж сиял таким изумительным светом, что у меня дух захватило от этой красоты. Изменилось и еще кое-что.
Раньше меня всегда очаровывала чувственная красота святого и та безжалостная решимость, с которой он вздымал свой меч. Однако сейчас я разглядела на прекрасном лице еще и легкую грусть — словно святой Михаил в глубине души скорбел по погибшим и сожалел о том, что Господь избрал его орудием разрушения и убийства…
— Святой Михаил, личный мститель Господа Бога! — раздался негромкий голос у меня за спиной.
Я оглянулась — и увидела старого священника, который недавно — целую вечность назад — нашел нас с Грегорио в одном из укромных уголков собора. На мгновение меня охватила паника, мне показалось, что он меня узнал, — но это было, конечно же, невозможно.
Сейчас его лицо было спокойно и не искажено гневом. Он слегка улыбался, тонкие сухие губы кривились, словно от удовольствия. Его улыбка чем-то напомнила мне улыбку Леонардо. Возможно, когда-нибудь учитель будет выглядеть именно так: улыбка на устах и спокойная, усталая мудрость в глазах.
Я смогла лишь кивнуть в ответ, но, похоже, священник и не ждал ответа. Все тем же негромким, чуть дребезжащим голосом он продолжал:
— Много раз я просил у архангела заступничества, когда видел несправедливость, которую требовалось исправить. И он ни разу не подвел меня.
