— Фрэнсис, — леди Люси Гамильтон и лорд Фрэнсис Пауэрскорт возвращались на Маркем-сквер в кебе, погромыхивавшем по Кромвель-Роуд. — Мне больше не обязательно называть тебя лордом Фрэнсисом, правда? Я хочу сказать — теперь. И ты не обязан называть меня леди Люси.
Голова ее лежала на плече Пауэрскорта. Уж очень холодно было снаружи.
— Ну, я всегда называл тебя леди Люси. Мысленно то есть.
— Да нет, я не против, называй меня леди Люси и дальше. Как-никак, это свидетельствует о подлинном уважении, не правда ли?
Пауэрскорт усмехнулся.
— А что ты скажешь Роберту?
— Роберту, ах да, Роберту, — леди Люси еще плотнее прижалась к плечу Пауэрскорта. — Знаешь, на днях он спросил, не собираюсь ли я выйти за тебя замуж. Вот так, просто. Думаю, я единственная оставшаяся незамужней из матерей мальчиков его школы. Наверное, это и навело его на мысль.
Она вспомнила их разговор: Роберта, довольного тем, что он покончил со школьным заданием по латыни, с существительными второго склонения, себя, сражающуюся с последним сочинением Генри Джеймса.
— Мам, а ты не думаешь выйти за лорда Пауэрскорта?
Леди Люси некоторое время собиралась с мыслями. Какие странные вещи говорит иногда Роберт. Впрочем, она и сама думала об этом — всего минуту назад. В Генри Джеймса так сразу не вникнешь.
— Ну, милый… — что бы ему такое сказать? Наверное, самое верное — правду, и чем раньше, тем лучше. — Я вышла бы, если бы он меня попросил. Но этого пока не случилось.
— А он попросит?
— Надеюсь. Надеюсь, что рано или поздно он на это решится. Вероятно.
— И ты тогда согласишься?
— Да, — она рассмеялась. — Да, тогда соглашусь.
Роберт почему-то не сомневался, что лорд Пауэрскорт попросит. Мама же вон какая красивая. Все мальчики в его школе так и говорят.
— А что ты об этом думаешь, Роберт? О том, что мы вдруг возьмем да и поженимся?
— Ну, он здорово вяжет узлы и вообще хорошо управляется с моим кораблем, — ответил практичный Роберт.
— Я думаю, ему приходится думать и о другом. Очень часто.
И леди Люси объяснила Роберту, что Пауэрскорт — следователь, что он раскрывает преступления, иногда даже убийства. А по временам выполняет секретные поручения правительства — он и в Венецию ездил с таким поручением. Глаза у мальчика становились все больше и больше.
— Так он ездил в Венецию с секретным заданием? И когда мы были на Круглом пруду, он тоже обдумывал всякие тайны? Ух ты! — Роберт примолк, усваивая новые сведения. — Мам?
— Да, милый?
— А можно, я в школе об этом расскажу? Если ты за него выйдешь. О том, чем он занимается — лорд Фрэнсис. О расследованиях.
— Только совсем немного, милый. Совсем немного.
Кэб, уже выехавший на последнюю прямую, медленно катил по челсийской Кингз-Роуд. Полная луна время от времени показывалась над крышами Слоун-сквер.
— Так что, сам понимаешь, Фрэнсис, не думаю, что с Робертом возникнут какие-нибудь сложности.
— Понимаю. Послушай, может быть, мне стоит иногда приходить к вам переодетым? Ну, чтобы произвести на Роберта впечатление. В накладной бороде? Или в облике прачки?
Кэб остановился у дома 25 на Маркем-сквер.
— Фрэнсис, ты не зайдешь ненадолго? Не выпьешь чашку чая?
— С наслаждением, леди Люси, — ответил, расплачиваясь с кебменом, Пауэрскорт. — С совершеннейшим наслаждением.
В дом сестры на Сент-Джеймсской площади он возвратился поздно. Однако леди Розалинда еще не спала.
— Фрэнсис, — произнесла она, делая вид, что приводит в порядок подушки на одном из канапе. — Как ты поздно. Ну, что Бетховен? Что леди Люси? Есть какие-нибудь новости?
Пауэрскорт понимал — так ясно, как если бы все было написано на окнах, — сестра подозревает, что он сделал леди Люси предложение. Она уже несколько дней намекала ему, что время для этого настало.
— Концерт был великолепен. Леди Люси чувствует себя превосходно.
— Ты ничего мне не хочешь сказать? Ничего нового?
— Нет, пожалуй что, не хочу.
— То есть новостей у тебя никаких? — с грустью произнесла леди Розалинда. При этом взгляд, которым она впивалась в брата, говорил, что тот явно что-то утаивает.
Пауэрскорт улыбнулся ей широченной улыбкой. Черт, сказал он себе, я счастлив — и как это скроешь? Однако удовлетворять ее любопытство в четверть первого ночи не собираюсь.
— Я, пожалуй, пойду лягу, Розалинда, — и Пауэрскорт расцеловал сестру в обе щеки.
— Пембридж! Пембридж! Ты спишь?
Леди Розалинда с силой потрясла мужа. Он, разумеется, выглядит спящим, но лучше все же проверить, так ли это.
— Пембридж! Послушай!
Пембридж с большим трудом выбрался из объятий сна.
— Господи, женщина! Ты хоть на часы посмотри.
— Так ведь и я о том же. О времени. Фрэнсис только что вернулся домой. Только что. В четверть первого ночи. А концерт, между прочим, закончился в десять тридцать. Это самое позднее. И он улыбается от уха до уха. Я думаю, он его все-таки сделал.
— Кого? — спросил сонный Пембридж.
— Да предложение же, дурень! Леди Люси!
— А ты его об этом спросила? — осведомился рассудительный Пембридж.
— Спросила. Еще бы я не спросила, — запальчиво ответила его супруга. — Он сказал, что ничего нового сообщить не имеет. Дважды сказал. Но при этом все время улыбался. Вот я и подумала — интересно. Очень даже интересно.
Ранним утром следующего дня леди Люси Гамильтон лежала в своей постели на Маркем-сквер, гадая, где именно ей предстоит обратиться в жену лорда Фрэнсиса Пауэрскорта. Отправятся ли они в ее родовой дом в Шотландии, полный военных реликвий и длинных, холодных коридоров замок вождя клана? Или в Нотргемптоншир, в поместье Фрэнсиса? А может быть, церемония состоится здесь, в Лондоне, в соборе Святого Иакова на Пикадилли или Святого Георга на Гановер-сквер? И что, вообще говоря, полагается надевать на второе венчание? Ну, что бы ни полагалось, у нее этого точно нет. И леди Люси принялась серьезно обдумывать новый наряд — в особенности шляпку.
Лорд Фрэнсис Пауэрскорт тоже лежал в постели на Сент-Джеймсской площади, размышляя о том, где ему предстоит обвенчаться с леди Люси Гамильтон. Может быть, в Роуксли, думал он, в собственной его маленькой церкви — служить будет его викарий, у него такой прекрасный голос, а петь местный, вечно фальшивящий хор. Хотя леди Люси может захотеть выйти замуж в Шотландии, откуда родом ее семья. У сестер, конечно, будет на этот счет собственное мнение — и лорд Пауэрскорт вздохнул.
С лестницы донесся громкий шум. Кто-то с великой скоростью поднимался по ней.
— Фрэнсис! Господи! Ты все еще в постели! Ты хоть на часы посмотри, друг любезный. Посмотри на часы.
— С добрым утром, лорд Джонни Фицджеральд. Ты врываешься в мою спальню в четверть восьмого утра. У нас что, революция или еще что-нибудь? Нация в опасности?
— Одевайся, Фрэнсис. А после прочитай вот это.
Фицджеральд сжимал в руке номер «Таймс».
— Газету, если уж от этого никак не отвертеться, я могу почитать и в постели. Мне приходилось делать это и прежде. И к какому же разделу «Таймс» ты советуешь обратиться? «Рождения, браки и смерти»? Финансовому? Или футбольному?
— Не понимаю, как люди могут вести себя столь легкомысленно, еще даже не выбравшись из кровати. Ей-богу, не понимаю, Фрэнсис. Вот посмотри здесь. Четвертая страница, маленькая заметка в самом низу.
«Беспорядки в Ирландии». «Крушение поезда под Кру». Нет, не то. «Новости с президентских выборов в Вашингтоне». Нет. А, наверное, это:
Загадочная смерть в Перудже.
От нашего корреспондента.
Сегодня утром в одной из знаменитейших скульптурных композиций Италии обнаружили тело убитого человека. Горло его было перерезано от уха до уха. Перерезанными оказались также и основные артерии. На руках и ногах остались следы, схожие, как уверяют, с теми, что присутствовали на теле распятого Христа.
Труп нашли в фонтане Маджоре, стоящем в самом центре Перуджи. Фонтан, созданный в 1275 году Пикколо и Джованни Пизанскими, является символом средневековой Перуджи. Знатоки искусства считают его одним из изящнейших образцов европейской скульптуры тринадцатого века.
— В этом доме найдется чем позавтракать, Фрэнсис? Хоть какая-то надежда на завтрак тут имеется? Я, пожалуй, спущусь вниз, поищу чего-нибудь съедобного. Если сумеешь выбраться из кровати, найдешь меня там.
Тело обнаружили монахини, направлявшиеся в собор к ранней утренней службе. По их словам, фонтан был наполнен кровью. Они сообщают также, что при их возвращении из собора вода все еще оставалась красной, хотя тело из фонтана уже извлекли.
