– Как это нечем? – удивился Знатнов. – А сердце для чего?
– Сердце – это немного другой орган, – убеждённо произнёс Терёшечка. – Наш праотец был предоставлен самому себе и на собственном опыте отъединённости от любящего Творца должен раскушать всю глубину самовольства. Ведь настоящая любовь не требует доказательств, пояснений и прочего. Человек просто любит. Ни за что, ни почему, ни где и никак. Просто приходит чувство, которое, не находя в теле утраченного органа любви, снова уходит.
– Что? – не поверил своим ушам Знатнов. – В человеческом теле есть орган любви? Как же он выглядит и в каком месте находится?
– У человека есть не только это, – наставительно объяснил Терёшечка. – Все утраченные когда-то органы можно восстановить, только одного хотения маловато. Если же человек сумеет сохранить в себе энергетический Божий порыв, то начинает воскресать орган любви. Если люди поймут, что созданы из Света, Тени и Любви, то развитие человечества пойдёт совсем по другому пути. Вы сможете для себя сравнить наш мир и внешний, чтобы донести эту мысль другим. Давно ваша наука доказала и себе и вам, что стоит только определённой части человечества достигнуть сакраментальной, то есть таинственной степени развития, и сразу всё человечество принимает автоматизм этого развития. То есть, автоматически начинает жить любовью, а не уничтожением или уничижением себе подобных. Вот поэтому мы не хотим никаких поныне существующих в человечестве подлостей, гадостей, жадности, лжи, из-за которых может пострадать наша цивилизация. Мы не утверждаем тем самым, что вот-де мы хорошие, все остальные – варвары и никогда не достигнут Царствия Небесного. Это опять же воинствующая склока меж религиозными страстями, приносящая человеку хаос, в котором он ещё не научился разбираться. Здесь у нас никогда не было и не будет денег, несущих остальному миру только раздоры, подлость, предательство и всякие другие казусы. Вспомните, о чём предупреждал Иисус своих апостолов: «Изгонят вас из синагог; даже наступит время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу».[49] И это всё в угоду идолу Мамоне, когда дом, карьера, выгодная служба, мечта – покрывает всё. Остальное – чистое, светлое, ничуть не выгодное, доброе, так сказать, альтруистическое. Единственное место в мире, где попытались отказаться от засилья денег, это еврейские кооперативы кибуци. Но и там дела происходят не слишком успешно, потому что если делаешь что-то, то надо до конца, а не ограничиваться половинчатыми мерами. Хотя, что с евреев спрашивать, когда они до сих пор Машиаха, то есть Мессию ждут? Вот и явится к ним «долгожданный» Мессия архантропов, всё к тому идёт. Чтобы мир спасти, надо его весь перекраивать, перестраивать и переделывать. Но никогда не следует «изобретать новые велосипеды». Вот муравьи, например, тоже с нами на этой же планете живут, а у них совсем другой мир, скорее больше похожий на нашенский, здешний, чем на остальной внешний. Вон и город наш впереди. Там, возле пропасти, видите?
Знатнов присмотрелся, куда указывал мальчик. Впереди по курсу дорога выходила к огромной, не покрытой травой сопке, примостившейся между отвесной скалой Уральских гор и крутым провалом, уходящим вниз на более низкий уровень.
Сопка действительно была похожа на очень большой муравейник.
Даже жители этого муравейника были видны отсюда. И так же, как насекомые, что-то делали снаружи муравейного города, заходили и выходили через множество чёрных отверстий в боках сопки. Сложенная из брёвен, перемешанных с глиной, сопка была окружена снаружи лентой дороги, заканчивающейся наверху возле огромной шишки красного цвета, окружённой серебряными маленькими ёлочками.
– Это Пирр,[50] – пояснил мальчик, заметив, что гостя заинтересовала маковка деревянно-глиняного муравейника, выкрашенная в красный цвет. – Там наша обсерватория, и туда мы в первую очередь сходим. Надо с жилищем от красного угла знакомиться, как и с животным – с головы. Если вы не узнаете нашу жизнь – так и будете чужих слушать, мол, какие-де старообрядцы плохие и подлые. От остальных прячутся, не пускают к себе поглядеть и примериться, не вводят у себя рабовладельческих законов, принятых во всех странах, не молятся Золотому Тельцу.
В общем, множество всяческих «не». Но одно из них гораздо интереснее: никто из староверов НЕ напрашивается ни в гости, ни для знакомства, ни для обмена идеями и товаром с вашим деградирующим миром, а вот чужие лезут. Ох, как им не нравится наша цивилизация! А почему, вот вопрос? Ведь ни о наших городах, ни об алтайских, внешнему миру почти ничего неизвестно.
– «Чужие», как вы их называете, давно уже везде и всюду пролезли, – печально заметил Знатнов. – В нашем мире население официально зомбируется с помощью телевидения, присвоения числовых кодов и психотропных диверсий в сознании. К сожалению, и я этому подвергался, только не подозревая, зачем и куда направлены мои «осознанные» действия. Ну да ладно, после разберёмся…
Меж тем дорога закончилась у подножья холма, сложенного из пропитанной чем-то древесины. Александр Викторович сразу вспомнил строения, откопанные археологами в Аркаиме, напоминающие тоже такие вот древесно-глинистые переплетения. Только древний город на Сынташте выглядел много аккуратней и уютней, хоть и было ему от роду никак не меньше пяти – шести тысяч лет от роду.
Вероятно, этот холм был сложен из глины и брёвен по наитию. Описания «донашеэровских» застроек Аркаима где-нибудь да сохранились, а вот как подгонять и в каком ряду брёвна класть «торчком», а в каком – «ложком» не могли определить первые насельники этого таинственного рипейского ущелья. Лепили, как придётся, но налепили с толком.
Неширокая прочная дорога уходила серпантином вверх на вершину, а внизу имелся довольно широкий вход вовнутрь сопки, сложенной их хвойных стволов. Коридор был тёмен и пуст, поэтому Терёшечка повёл гостя по наружной дорожке.
– Здесь быстрее дойдём, – пояснил он. – А с внутренним устройством города ещё успеем познакомиться. Тем более, внутри жители будут отвлекать, а мы пока что не имеем права расслабляться.
Тут же, у подножья муравейного города, недалеко от обрыва, стояли бревенчатые сараи и в одном из них виднелись сквозь незапертые ворота несколько коней, мирно хрумкающих овёс в стойлах и не обративших на пришедших никакого внимания. Людей в этом месте пока не было видно, причём, появление двоих путников со стороны храма, животных нисколько не удивило.
– А дно в пропасти имеется и что там, на нижнем уровне? – поинтересовался Знатнов.
– Там – продолжение нашего царства, – Охотно объяснил мальчик. – Мы сейчас находимся на высоте тысячи метров над уровнем моря.
– Согласно Кронштадтского футштока? – засомневался Александр Викторович.
– Конечно. А там, – Терёшечка показал на крутой обрыв, – внизу в виде огромных балюстрад ещё несколько долин. И пресная вода течёт туда подобно Ниагарскому водопаду. Дальше – подземное царство. Но не мёртвое, а то самое, где хозяйничает Медной горы Хозяйка.
– Ну, прям, как в сказке, – съехидничал Знатнов.
– Прям, не прям, а скоро сами увидите. А сейчас нас ждут в Пирре.
Мальчик прибавил прыти, зашагал к вершине холма по внешней дороге и махнул рукой гостю, чтоб не отставал. Дорожка здесь была не очень широкая, выложенная поперек хорошо подогнанными брёвнами, скреплёнными меж собой выкованными скобами. По дороге, видимо, не только ходили, но и ездили на каких-то имеющих колёса приспособлениях, поскольку на деревянной мостовой имелся чётко отпечатавшийся рифлёный след колеса.
Весь холм был искусно сконструирован. Несмотря на это, вездесущие русские одуванчики уже поселились на пробивающейся меж брёвнами глине. К счастью, жизни не прикажешь где развиваться положено, а где нет.
Александр Викторович приглядывался к необычному муравейнику, отличавшемуся от настоящего не только непомерной величиной, но и удивительной архитектурой. В настоящем муравьином царстве всегда все работают: что-то тащат домой, что-то из дома, что-то складывают, что-то растаскивают. Здесь работа совершалась подобным образом, с добавлением человеческой смекалки.
В общем, все заняты делом. Внутри города слышались какие-то звуки, похожие на удары кузнечного молота, но звуки скоро затихли. Знатнов с Терёшечкой продолжали подниматься наверх.
В этом муравейнике, кроме чёрных выходов на дорогу, ничто не привлекало взгляд. Может быть, на деревянно-глинистой перегородке не хватало просто какого-нибудь орнамента, но стена казалась намного грубее, неприятнее, неуютнее, чем строения откопанные археологами Аркаима.
Впрочем, у каждого города должна быть своя архитектура, на то он и город.
Правда, маковка, выполненная в виде еловой шишки или луковички, покрашенная в красный цвет, скорее всего, отваром из той же луковой шелухи, радовала глаз.
