В этом муравейнике, кроме чёрных выходов на дорогу, ничто не привлекало взгляд. Может быть, на деревянно-глинистой перегородке не хватало просто какого-нибудь орнамента, но стена казалась намного грубее, неприятнее, неуютнее, чем строения откопанные археологами Аркаима.
Впрочем, у каждого города должна быть своя архитектура, на то он и город.
Правда, маковка, выполненная в виде еловой шишки или луковички, покрашенная в красный цвет, скорее всего, отваром из той же луковой шелухи, радовала глаз.
Сложена она была, как сказочный терем какой-нибудь Василисы Прекрасной из осинового лемеха.[51] Во всяком случае, там гостей ждали. Боковая дверь в шишке открылась, и на деревянную веранду вышел человек. Не сказочная царевна, а простой мужик. С бородой, в сапогах, красной, под цвет наружной стене, косоворотке с накинутой поверх кожаной жилеткой и картузе, сдвинутом на затылок. Встречающий терпеливо ждал гостей, постукивая вицей[52] по зеркальному голенищу сапога «бутылочкой».
Александр Викторович и Терёшечка умерили шаг, потому как в гости надобно ходить степенно. Тем более, что и хозяину, и гостям надо было присмотреться друг к другу, хотя бы издали.
– Здравии будте, боляре, – отвесил бородатый хозяин поклон гостям.
– Мир вашему дому, – ответил мальчик.
Знатнов, молча, поклонился, и оба путника проследовали за хозяином по узкой винтовой лестнице в деревянную маковку муравейника. Лестница вывела всех троих в широкую круглую залу, по стенам которой меж стеллажей с книгами и письменными столами громоздились диковинные неизвестные приборы, а в центре залы от пола до потолка поднималась многогранная стеклянная призма. Она не служила колонной, поскольку не подпирала крышу. Её назначения, как и множества приборов, Знатнов пока ещё не знал, но все предметы в помещении сразу же привлекли его внимание, поскольку ни одного из приборов, которые он видел во внешнем мире, здесь не заметил.
– Александр Викторович – гость у нас, – начал Терёшечка. – С благословления старца Смарагда.
– Знаю, всё ведомо, – кивнул хозяин терема. – Величать меня Будимир или просто Мирик.[53] Зде царство моё, зде душа моя.
– Я уже догадался, – Знатнов всё ещё продолжал осматривать диковинную внутренность терема. – Терёшечка говорил, что у вас есть обсерватория. Где-нибудь высоко в горах?
– Охти мне, – всплеснул руками Будимир. – Куды в горы-то? Тамока токмо Крест Воскресший. Зде всё, зде и буде. Чё знать хочеши? Враз всё и увидеши.
– Мирик, покажи осколки спутника, – попросил мальчик. – Александр Викторович с удовольствием глянет, что натворил. Уж точно, это будет похлеще всякого растолкования.
– Всё ладом сотворено, – улыбнулся Будимир. – Вот, глядит-ко.
Он подошёл к одному из приборов, если это можно было назвать прибором, поскольку часть письменного стола вместе с тумбой состояла из стекла. Сквозь его толщину бутылочного цвета нельзя было ничего рассмотреть, да и освещения в помещении не хватало. Лишь под самым потолком сверкала множеством лучей холодная звезда, напоминавшая Терёшечкин кристалл, которым он пользовался в пещере.
Подошедши к столу, хозяин странной лаборатории прикоснулся на его поверхности к каким-то тумблерам. Раздался щелчок, и многолучевая звезда сразу же увеличилась в размерах, покрывая мощным ровным светом весь зал.
– Ух ты! – прищёлкнул языком Знатнов. – Электричества у вас хоть отбавляй!
– Да это всё лунные камни, – пояснил Терёшечка. – В Медной горе у Хозяйки их множество. Из такого же камня и Каменный Цветок сотворён.
– Какой Цветок? – не понял Александр Викторович. – Уж не сказочный ли? Не Данилой ли мастером выточенный?
– Почему же сказочный? – удивился мальчик. – Самый настоящий. А выточил точно – Данила-мастер. Такие Цветы без внимания не пропадают, но и людей к себе не очень-то пускают. Вот и осталось одно сказание о Каменном Цветке. Да вы его сами скоро увидите. Вот тогда и поймёте, что в мире сказка, что ложь и кому верить можно, а кому не след.
В зале стало светло, как днём. Засветилась также и стеклянная часть стола. Но сквозь зеленоватую поверхность не видно было внутри тумбы ничего, кроме проникающего изнутри света. Вспыхнула также и призма в центре лаборатории.
Но свет внутри призмы вдруг погас. Вернее, изменился на непроглядно-чёрный. В следующую секунду Знатнов понял, что внутри призмы, как в зеркале, отражается космическое пространство, усыпанное мириадами звёзд. Космос поражал своей глубокой видимостью и непрозрачностью, как будто пещерная темнота выплеснулась прогуляться за околицу по Вселенскому тракту, усеянному завихрениями сверкающего алмазом песка.
Внизу лабораторной призмы виднелся какой-то сплошной, но ровный оранжево-зелёный свет. Александр Викторович узнал в этом свете отражение Земного шара, словно отражение в зеркале. Или будто он сам летал высоко над поверхностью и рассматривал Землю с высоты метеоритного полёта, отсвечивающую необыкновенными цветными бликами. Впечатление было настолько оглушающим, что Знатнов мог только разглядывать окружающую его изморозь звёзд, ничего не говоря и ничего пока не соображая.
Вдруг из чёрной глубины откуда-то сбоку начало расти изображение планетарного спутника с раскинутыми в стороны крыльями солнечных батарей и параболическими антеннами. Спутник медленно крутился вокруг своей оси, но кроме этого не подавал больше никаких признаков жизни.
Изображение уплыло в сторону, а на смену ему из космического пространства вынырнула ещё одна станция, только в разрушенном виде, словно внутри спутника произошёл взрыв, не осколки взорванной станции почему-то летали кучно, сохраняя параметры прежней орбиты..
Если она развалилась бы от взрыва, то каждый из кусков имел бы свою траекторию вокруг Земного Шара. Здесь же огромные части спутника плавали в космосе рядом, не думая никуда улетать. Но один из частей развалившегося космического агрегата привлекал особое внимание блеском усечённой стеклянной пирамиды интенсивно подсвеченной изнутри. Однако свет внутри оригинальной ёмкости был кроваво-красным и почти полностью заполнял всё внутреннее пространство спутникового цилиндра.
– Вот тамо-ка жало аспида, – показал Будимир на огненный сосуд. – Ещё бы чуть и сигнал ракетного онгона был бы послан. Ан нет, не обломилося чужим. Вам четверым Всевышний силу дал обсрамить аспида.
– Но как это получилось? – ахнул Знатнов. – Какая сила? Мы же только молились возле прирамиды.
– Это есть сила ваша, – Будимир снова указал на космические осколки. – Зде могутна человечья энергия расколола аспида, а окромя него другие военные спутники не настроены пока на отдачу приказа. Вот и не состоялась война, как чужаки не кожилились.
– Эти осколки – части спутника, уничтоженного вашей совместной психической энергией, – постарался пояснить мальчик, увидев, что гость никак не может понять суть и осмыслить мощь энергетического удара, посланного четырьмя молящимися. – Если бы не ваша молитва – быть бы Третьей Мировой. А мы уже давно почивали б на кладбище.
– Я не знаю, как твой избор быв, – поддержал Терёшечку хозяин лаборатории. – Токмо не позволили вы Сатане лживому потешиться. А уж ему-то страсть как хотелося. Ой, страсть!
– Подождите, – попытался уточнить Александр Викторович. – Так мы с Быструшкиным должны были помочь старцам в борьбе с дьяволом? То есть предотвратили Армагеддон?
– Истинно так, – закивали мальчик и Будимир.
– О, Боже! – закатил глаза Знатнов.
– Чё жалишься? – Пожал плечами Будимир. – Радоваться должнон. Противу избору не попрёшь.
– И я так думаю, – поддержал хозяина терема мальчик. – Кому суждено сгореть, тот никогда не утонет.
– Но ведь эти чужие столько плохого мне про староверов наговаривали! Что же, простой навет?
– Истину глаголешь, – согласился Будимир. – Многих соблазнили в миру, многих ещё соблазнят. Христос промолвил кодысь, мол, явятся-де тысячи лжепророков, назовутся именем Моим. Так что не кручинься ты. Все мы в Господе помянуты будем, и радуйся о душе своей.
– Вот что вы вчетвером сотворили, – Терёшечка кивнул на осколки. – А вот эта тутошняя аппаратура – наше будущее. Ни больше, ни меньше. До таких измыслий остальным людям, как до Луны пешком. Я не больно-то пока в технике разбираюсь, только не техника зде. И работают эти аппараты безотказно, не то, что человечьи железны-кони, трактора то есть.
Он прошёлся по лаборатории, касаясь руками расставленных в хаотическом беспорядке диковинных приборов, которые никак нельзя было назвать аппаратами, поскольку ничего механического в этих агрегатах действительно не было. А из чего и как они были сделаны, Знатнову пока никто не пояснил.
К тому же, как они работают, это литературоведа сейчас интересовало меньше всего, потому что, наконец, тема давно существующего Апокалипсиса до него дошла в полной мере. Он всё-таки понял, что Вселенская война идёт с давних лет и не пощадит никого, в особенности слабых. Весь вопрос в том, кто ты человек и на чьей ты стороне? «…с кем ты: с жертвами? со стрелками? в лёгком клёкоте чёрных курков».
