— Догадайтесь!
— Предположу, что развлекались, фотографируя. Вам нужна была карточка, а князь попался на удочку любовной игры. Причем он же и предложил пустуюфую квартиру Николя Тальма, его любовника, где был фотоаппарат и требуемые реактивы. Там же нафли занавес, соорудили крылыфки и составили «живую картину» из жизни богини утренней зари и царя Мемнона. Символически воплотив «восход зари новой России», а также «союз старой и новой крови». Я прав?
Ответом стала благосклонная улыбка.
— Кто же поработал фотографом? Николая Карловича надо исключить. Ягужинский не подходит — он испугался снимка… Остается тот, кто умеет пользоваться реактивами. Неужто Модль?
— Да уж, намучился я с двумя влюбленными самцами… А вы догадливы не в меру.
Ванзаров комплимент принял и продолжил:
— Допустим, князь стал втирать целебную гремучую ртуть по вафему совету, потому что горлом мучился. Йодистый азот в скрипочку в тот же вечер высыпали. И сигарки особенные сами доставили. Но как могли знать, что Менфиков и Выгодский возьмутся за бомбы вовремя и убьют себя?
— Вы помогали.
— Могу ли знать, как?
— Когда выкладывали главный козырь проницательного сыщика и называли их содалами. В мозгу жертв возникало желание немедля совершить одно действие. Такой психологический фокус. «Содал» — всего лишь курок, которой взвел я, а нажали вы. При помощи списка «Primus sanguinis». Это ведь приказ на казнь был, а вы думали, шпаргалку вам подкинули! Работает безотказно. Бьюсь об заклад: извозчики излагали словесный портрет лучше филеров, услыхав словечко «приметы». Ведь так? — И юноша улыбнулся милейшим образом.
Родион Георгиевич лишь дернул ус, сильнее, чем нужно, что выражало легкую растерянность, и спросил:
— В таком случае откройте «В.В.П.».
— «Ваше Величество Петр».
— Прекрасно, потому что просто! — искренно восхитился Ванзаров. — Да и со смыслом тонко: дескать, Парис, из-за которого пала Троя… Таланты вафи обфирны. Но неужели вы и «Божественный яд» написали, и статейки?
— Романчик — привет вам лично от старого знакомого из парижской клиники, где он умер… Кажется… А статейки — затея Берса. Начитался уголовной макулатуры, вот и захотел дыму напустить, где не надо, глупец… Но в импровизации тоже сгодилось. Вашу идею с объявлением оценил. Однако не довольно ли вопросов?
— У меня осталось только три. Позволите?
— Что ж, валяйте.
— Как доставили ковчежец с дачи к Финскому вокзалу?
— На моторе князя. В пятницу вечером получил автомобиль с корабля в торговом порту и отогнал в Озерки, загрузил поклажу, привез к Финскому, а мотор оставил на самом видном месте дожидаться, пока на извозчиках круги нарезал. Заодно могли найти свидетелей, что князь был на площади. Вот бы голову поломали!
— Кто уехал по вафему паспорту в Париж?
— Оставьте его, мальчик ни в чем не замешан. Он влюблен в меня… Я не мужеложец, просто для достижения цели любые средства хороши. Кстати, у вас остался последний вопрос. Наверняка про Антонину Берс. Или про Софью Петровну желаете?
— Ответ на него уже известен… Да ведь вы чудовифе! — сказал наконец Родион Георгиевич.
— Я знаю. Великие дела требуют великих преступлений. Жаль, что им помешал умный сыщик. — Юноша решительно поднялся. — Нам требуется найти выход из нынешней ситуации. У меня предложение…
Ванзаров согласился рассмотреть его тщательно и непредвзято.
— Мы стоим друг друга. И можем разойтись миром. Обещаю исчезнуть из России и никогда не появляться. В качестве гарантии готов передать вот это… — Он протянул картонную папку.
В ней оказались: карточка из секретной картотеки с акронимом «В.В.П.» вместо фамилии, вырванный лист из крестильной книги Всехсвятской церкви в Гатчине, листы из классных журналов Александровского лицея, также список учащихся коммерческого училища, история болезни пациента Морозова из клиники душевных болезней и прочие документы, сопровождающие человека по жизни. К каждому прилагалась фотография разных возрастов. Черты породы были видны ярко. Действительно, можно поверить.
— Это все?
Юноша помахал криво оторванной половинкой листа:
— Также предлагаю половину состояния князя.
Коллежский советник привычно спрятал за пояс бесценную папку, подхватил принесенный пакет, быстро подошел к столу и выбрал серебряную птичку. Затем, скинул упаковочную бумагу и зажал в обеих руках по фениксу.
Молодой человек не смог победить эмоции, запрокинул голову и захохотал. Все же, придя в себя, утер слезы:
— Да, этот камуфлет почище моего будет! Но все же я рад ему. Как это восхитительно — дергать судьбу за усы! Ведь сколько раз мог провалиться, да хоть вчера в «Дононе». Но все же, цена того стоит. Держать вас на невидимых ниточках, встречаться лицом к лицу и каждую секунду балансировать на грани разоблачения — разве это не прекрасно?! Какое счастье — вершить ход истории исподтишка!
Ванзаров шевельнул теми самыми «усами судьбы», стиснул пичуг и сказал:
— Кто я такой, чтоб вмефиваться в ход истории и божественное провидение. Пусть оно и рассудит. Выбираете одну птицу, поворачиваемся друг к другу спинами, чтоб осколками не поранить соперника, на счет «три» заводим ключики. Если повезет вам, предъявите Джуранскому фигурку и скажите: «По приказу вафего командира я отпуфен». Вас не задержат. Согласны?
— Если скажете, как разыскали птицу.
— На куче пепла лежал аккуратный клочок письма с приказом убить Менфикова и подписью Николая Берса.
— Правильно. И что?
— Нелогично. Стал искать настояфую улику. Нафел в глубине камина… Так как?
Юноша внимательно пригляделся к птичкам, что-то сравнил и выбрал из правой руки.
— Чем бы ни кончилась дуэль, хочу выразить удовольствие и сожаление, что мы были противниками. Если бы я не обещал… Нам бы вместе трудиться, горы бы своротили. Что уж теперь… Но если повезет вам, помяните мое слово: карьеру в полиции не сделаете. Хоть и наглец отменный, но порядочный человек. Вы романтик, Ванзаров… — Он неторопливо отодрал бутафорские усы и повернулся к окну.
Чиновник сыскной полиции пересек дверной порог, между ними осталось аршин десять, не меньше.
— Раз…
Где-то в доме тикали часы.
— Два…
Нет, в окно не прыгнет, гордость не позволит.
— Три…
Эта минута решила его участь. Ключик повернулся до упора. Феникс повел серебряной головкой и захлопал крылышками.
Августа 10 дня, после шести, +16 °C
Около особняка князя Одоленского
Кажется, хлопок? Нет, показалось. Приказ был отдан точный: ждать, в дом не соваться и следить за окнами. А приказы ротмистр выполнять умеет.
Мечислав Николаевич поправил сползший бинт, сурово огляделся, чтобы никто из агентов не заметил глупой промашки, и дал себе команду «стоять».
За парадной дверью послышалось движение. Брякнули внутренние створки, щелкнул наружный замок, лопнуло бумажное клеймо Ягужинского, и в открывшемся проеме проявился знакомый силуэт. Сюртук и.о. начальника сыскной полиции опять пострадал.
— Несчастный дом…
Сказал это Ванзаров с такой печалью, что у «железного ротмистра» заныло сердце. Помощник подоткнул проклятый бинт и озабоченно спросил:
— Что случилось?
— Бедный мальчик… Подумал, что полную птичку тяжелее держать, а значит, кулак напряжется. И попал на камуфлет. Я не должен был… Конечно, он убийца, но какой невероятный талант… Неужели гений совместим только со злодейством, ротмистр?
— Не могу знать… Да что произошло-то?
Родион Георгиевич прижал феникса к груди:
— Последняя жертва.
— Кто?
— Мемнон…
— А кто это?
— Белый царь эфиопов, сын богини утренней зари Эос, погиб при осаде Трои.
— Ч-что?! — Ротмистр испугался, что мозг начальника не вынес испытаний.
Ванзаров вымученно улыбнулся:
— Все в порядке… Вызывайте Казанский участок, пусть они занимаются. Дело простейфее, никаких тайн. Юнофа свел счеты с жизнью, потому что прокутил состояние. Как его зовут, подумаю и сообщу позднее.
— Господин начальник, хоть расскажите, как дело распутали?
— Да вы и так все знаете, — устало отмахнулся чиновник сыскной полиции.
— Прошу вас!
— После, все после… — Ванзаров дружески похлопал Джуранского по плечу и пошел прочь, шаркая пыль парадными ботинками.
— Вы куда? — брякнул вслед верный помощник от напряжения рассудка.
— Спать…
Августа 10 дня, ближе к полуночи, похолодало
Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, Набережная реки Мойки, 12
Не спится служивым в такой час, все заботы одолевают. Вот один у ворот топчется, сторожит или дожидается кого, замерз весь, бедный, в шинельку укутался. Видать сердешному, курить хочется, а нельзя. Везде страдает душа христианская ни за что!
