Филипп мрачно сжимал ее шею все сильнее, так что теперь, даже если бы ей захотелось заговорить, она бы не смогла это сделать. Через пару минут, чувствуя, что силы покидают Агнесс, Филипп убрал одну руку и начал рыться в кармане. Затем вытащил что-то сжатое в кулаке, резко дернул рукой, и из рукоятки выскочило острое лезвие, сверкнувшее на свету.
— А теперь, раз уж вы такая любопытная, я покажу вам, почему мне так легко было их всех убить. Это запасная бритва мистера Мэттью. Он оставляет ее в ящике буфета и никогда не замечает, если я ее одалживаю. Это тот же ящик, в который вы положили винную бирку. Когда я это увидел, то сразу понял, что нужно заставить вас замолчать. Но полагаю, вы на это и рассчитывали. Вы дали мне понять, что обо всем догадались. Взгляните, какая острая.
Все еще крепко держа Агнесс за шею, Филипп помахал бритвой перед ее лицом, а потом провел вверх-вниз в дюйме от ее щеки. Густая темная прядь волос упала Агнесс на грудь. Она старалась не смотреть на лезвие, но сил оторвать взгляд не было. Филипп заговорил снова, но ей казалось, что его голос стихает, ее глаза застилал туман. Ей слышалось, что где-то внизу раздаются голоса и шаги. Она пробовала отвернуться, ослабить его хватку, пыталась царапать его руки, хотела сказать, что, разумеется, она вовсе не стремилась угрожать ему, оставляя винную бирку в ящике. Но все было напрасно. При малейшем сопротивлении Филипп тряс ее из стороны в сторону, с силой ударяя головой о стену и поднося лезвие так близко к ее горлу, что малейшее движение могло привести к катастрофе.
Агнесс чувствовала, как вылезают из орбит глаза, как распухает язык и ему становится тесно во рту, как стучит кровь в шее и висках. Она слышала отдаленные крики, тяжелые шаги, которые становились все громче; все внутри у нее сжималось от жгучего страха, потому что бритва все еще находилась у ее горла.
Филипп приблизил губы к уху Агнесс и шепотом спросил, как ей хочется умереть. Каким способом? Перерезанное горло или удушение? Она попыталась шепотом ответить, но туман проник в рот и мешал говорить.
— Филипп, какого черта ты делаешь? — внезапно прорвался сквозь туман голос.
— Шшш, — пробормотала Агнесс так тихо, что ее практически не было слышно.
Крик заставил Филиппа вздрогнуть и немного ослабить хватку. Он повернулся, чтобы взглянуть на вошедшего.
— Держись подальше, — прошипел он. — Тебе в это дело незачем впутываться.
— Прекрасно, — ровно произнес голос. — Я предпочитаю по возможности избегать неприятностей. Но я здесь затем, чтобы помочь миссис Мидоус, и я не собираюсь бросать ее в таком положении.
Словно во сне Агнесс увидела, как Томас Уильямс подошел и пронзил Филиппа шпагой.
Агнесс стояла неподвижно, плохо соображая, что происходит на самом деле, а что она вообразила. Но, когда ноги Филиппа подогнулись и он упал на пол, когда кровь фонтаном брызнула из его рта и потекла из живота, она пришла в себя. Молча повернувшись, Агнесс посмотрела в окно. Никакой это не сон. Питер все еще сидел на парапете, четко вырисовываясь на фоне города.
Прижав палец к губам, тем самым предупреждая Томаса, чтобы он не произносил ни слова, она показала на окно, затем, не дожидаясь его реакции, попыталась выбраться на крышу. Но испытание, которое ей только что пришлось перенести, ослабило ее, да и подоконник находился слишком высоко, и Агнесс не могла на него залезть. Попыталась было, но сорвалась. Она почувствовала, как Томас мягко отодвинул ее в сторону.
— Подождите, — произнес он одними губами.
Одним прыжком он вскочил на подоконник и пролез в окно. Он молча, на четвереньках двинулся к парапету, на котором сидел Питер. Все это время мальчик оставался неподвижным. Он сидел тихо, напряженно прислушиваясь. Когда Томас оказался футах в двух от него, Питер, должно быть, услышал слабый шорох. Он слегка повернул голову и сделал движение к краю крыши. Агнесс еле сдержалась, чтобы не крикнуть, только закрыла глаза, и тут же снова открыла, как раз вовремя, чтобы увидеть бросок Томаса. Он схватил Питера за талию и оттащил от края крыши.
— Ну, вот, — сказал Уильямс, не снимая повязки с глаз Питера. — Тебя ждет твоя мама. Давай пойдем к ней, ладно?
Томас передал дрожащего мальчика в окно. Агнесс приняла его с другой стороны и, прижимая к груди, пронесла мимо распростертого на полу Филиппа вниз по лестнице, в комнату Питта. Только тогда она сняла повязку с его глаз и развязала ему ноги и руки.
— Я пошел в коляску с Филиппом, — сказал мальчик, тяжело дыша. — Потом мы плыли на лодке. И еще он сказал, что мы будем играть в игру и он отведет меня к тебе, если я позволю ему завязать мне глаза. Но зачем он оставил меня там так надолго? Там же было очень холодно.
— Все в порядке, — сказала Агнесс как можно спокойнее, вдыхая запах влажных волос сына. — Все позади. Он ушел. Он больше тебя не побеспокоит.
— Ревность, — сказала Агнесс, думая о Томасе Уильямсе и том моменте, когда она узнала правду о нем и Роуз, — так же жестока, как смерть. Она толкает мужчин и женщин на ужасные поступки, о которых они в обычных обстоятельствах и подумать бы не могли, на невероятную жестокость. Филипп не мог заставить себя смириться с тем, что Роуз к нему охладела. Он был парнем красивым, любил женщин всех мастей и размеров. — Тут она взглянула на Дорис, а потом на Нэнси. — И он привык получать любую девушку, на которую положит глаз.
Агнесс выступала перед слугами во время завтрака на следующий день после возвращения из дома Питта. Накануне она вернулась слишком поздно, чтобы поведать всем, что Филиппа арестовали по обвинению в убийстве трех человек, не говоря уже о содействии в краже чаши для охлаждения вина, и сейчас он находится в тюрьме Ньюгейта. Она считала, что обязана рассказать мистеру Мэттью о том, что случилось, но, чтобы избежать слухов и измышлений, решила, что будет лучше, если она расскажет обо всем в присутствии всех слуг.
Агнесс устала, глаза резало, все суставы ныли. Но она встала в семь и напомнила себе, что если сама она и изменилась, то Бланшары и их требования к ней остались прежними. Их все еще нужно было кормить, а в доме по-прежнему не хватало кухонной прислуги. Теперь же стало и одним лакеем меньше. Агнесс встала в обычное время, но прежде чем приняться за дело, обыскала вещи Филиппа. В углу его шкафа она нашла записку от Маркуса Питта, в которой тот назначал Филиппу встречу для выплаты вознаграждения. Нашла она и маленький кожаный кошелек с пятнадцатью соверенами. Остаток денег Роуз. Остальные, наверное, Филипп потратил на новую одежду.
Агнесс помолчала, оглядывая слуг, сидящих за столом и ловящих каждое ее слово. Изумленная миссис Тули была очень бледной. «Через пару минут, — подумала Агнесс, — она полезет за своими солями и заявит, что ей нужно лечь, но можно не сомневаться, что она попридержит свои недомогания, пока не услышит, что я хочу сказать». Странно, однако, она почему-то стала снисходительно относиться к слабостям миссис Тули. Возможно, за ними скрывается не только желание управлять людьми, не вызывая возражений, но и прямая боязнь перемен.
— Если он мог выбрать любую из нас, то почему, черт возьми, он тратил время на ту, которая ему отказывала? — спросила Нэнси.
Она была резкой, как обычно, но в ее глазах светилось что-то непонятное. «В чем дело? — подумала Агнесс. — Нэнси злится на меня за то, что я не поверила ее рассказу про кошелек? Или она в чем-то виновата? Или боится за себя и за еще не родившегося ребенка?»
— Филипп не привык к отказам, и это его глубоко задело. Он убедил себя, что любит Роуз, и приставал к ней, набиваясь снова в любовники. A Роуз, как мы все знаем, порой могла быть очень недоброй.
— Недоброй — это слабо сказано, — заметила Нэнси. — Она была крепким орешком, и ей было плевать, что об этом думают.
Агнесс вздохнула, размышляя о ревности и горечи Нэнси. Совсем недавно она сама испытывала подобные чувства.
— Роуз причиняла Филиппу боль не задумываясь. Она сама совсем недавно испытала подобные чувства. Роуз и Томас Уильямс были помолвлены в тот период, когда Томас приехал в Лондон и устроился у Бланшаров. Когда внезапно умер отец Роуз, она вынуждена была искать работу. Роуз устроилась служанкой у лорда Кэрью. Но такая жизнь была для нее невыносима. Она умоляла Томаса поскорее на ней жениться, чтобы можно было не прислуживать, а когда он отказался, разорвала помолвку.
— Тогда ей нечего было так себя жалеть, верно? — вмешалась Нэнси. — Сама виновата.
— Тихо, Нэнси, — сказала Дорис с несвойственной ей резкостью. — Давай послушаем, что скажет миссис Мидоус, прежде чем выслушивать твое мнение на этот счет.
— Она была красивой и упрямой девушкой, — продолжила Агнесс, стараясь сгладить неприязнь между Нэнси и Дорис. — После тихой жизни в Ньюкасле Лондон вскружил ей голову. Подобно Филиппу, она любила общество людей противоположного пола. Роуз решила, что при таком обилии холостых мужчин в Лондоне быстро найдет кого-нибудь, кто на ней женится. Но через месяц или позже она поняла, что это совсем непросто, и решила вернуться к Томасу.
