– Ты знаешь насчет моего приятеля Барни Росса. Нитти кивнул. Конечно, он знал: ведь я от него это и услышал. Или от Кампанья, что одно и то же – до сегодняшнего вечера, по крайней мере. Нитти спросил:
– А ты поговорил с ним о его беде?
– Да, – ответил я. – И он уверяет, что контролирует ситуацию. Он говорит, что это ему нужно, чтобы снимать боль, чтобы заснуть. Он говорил об этом, как о каком-то пустяке, а потом попросил ничего не рассказывать его жене и его семье.
– Барни хороший человек, – промолвил Нитти. – Ему нельзя сидеть на игле. Это погубит его.
– Знаю.
Похоже, это разозлило Нитти.
– Барни – герой. Дети смотрят на него. Он не должен идти этой дорогой.
– Тогда помоги мне остановить его.
Он посмотрел на меня, и на мгновение я увидел прежнего Фрэнка Нитти.
– Распорядись, – попросил я, – чтобы в Чикаго никто не продавал наркотиков Барни Россу. Перекрой его источник. Понял?
– Понял, – ответил Нитти.
Мы пожали друг другу руки у передней двери, и я вышел на морозный воздух, думая о том, как много глаз, кроме глаз самого Нитти, следит за мной.
Друри вел. Мы оставили машину, на которой не было карточки потребления горючего, возле кладбища Вудлоу и направились на юг вдоль железнодорожных путей. Моросил дождь. Это была Иллинойская центральная железная дорога. Дорога не была электрифицирована; по ней ходили товарные поезда. В это время дня, около четырех, на дороге было мало поездов, может, они и вовсе не ходили днем – вплоть до часа «пик». Дело в том, что Сермак-Роуд была слишком крупной магистралью, чтобы в это время дня ее дублировали поезда.
Мы шли прямо по путям. Слева, всего в нескольких кварталах от меня, была центральная часть Бервина, а прямо на север располагалась ферма. Здесь же дорога проходила через дикую прерию – по высокой траве, среди кустарников и деревьев. С правой стороны было проволочное ограждение, за которым виднелись очертания кирпичных строений санатория. Там собрались несколько полицейских в форме; три человека в спецодежде, явно рабочие железной дороги, стояли в стороне. Их расспрашивали.
Мы с Друри спустились с железнодорожной насыпи и, продираясь сквозь кусты и высокую траву, направились к полицейским, стоявшим около забора. Один из копов, человек лет пятидесяти, в белой фуражке, подошел к Друри и протянул ему руку. Они обменялись рукопожатием, и полицейский в белой фуражке представился:
– Я – шеф полиции Роуз, полицейского отделения Риверсайда. А вы, должно быть, капитан Друри.
Друри сказал, что так оно и есть.
– Спасибо, что вы прибыли сюда так быстро. Нам надо, чтобы вы опознали тело. А мы с удовольствием примем совет о том, что нам дальше делать...
Друри не представил меня; все решили, что я просто еще один коп. На этот раз я находился в его офисе, когда ему позвонили. Корреа попросил его поговорить со мной еще раз, и из вежливости я приехал по железной дороге в Таун-Холл-стейшн. И вот я сидел там, а он ругал меня, когда раздался телефонный звонок.
В результате мы с ним стояли в канаве около Иллинойской центральной железной дороги между Норт-Риверсайдом и Бервином среди ошарашенных деревенских полицейских, которые натолкнулись на труп человека – не совсем из их компании, но, в общем-то, типичного жителя этих мест.
Он сидел, прислонившись к забору, примяв под собой траву. Его коричневый котелок съехал набок, голова запрокинулась и упиралась в металлический столб. В правой руке у него был револьвер. На нем были модный серый клетчатый костюм, дорогое коричневое клетчатое пальто и голубой с коричневым шелковый шарф. Поверх туфель были надеты галоши – на земле еще был снег. А над носками виднелись белые шерстяные кальсоны. Над правым ухом было пулевое отверстие; такое же отверстие, из которого вылетела пуля, было над его левым ухом.
Мы с Друри наклонились над ним – с разных сторон. В воздухе пахло порохом.
Он, должно быть, подстригся этим утром, – промолвил я.
– Почему? – спросил Друри.
Я не сказал Друри, что вчера встречался с этим человеком. И не собирался говорить.
– Видно, что стрижка свежая. Да и запах помады чувствуется.
– Я чувствую запах вина. Он, наверное, был смертельно пьян. А теперь он просто мертв.
Друри выпрямился и обратился к шефу Роузу:
– Все правильно. Это Фрэнк Нитти.
– В его водительских правах написано – Нитто, – произнес Роуз.
Друри пожал плечами.
– Нитто – это его настоящее имя, – он усмехнулся. – Ему наверное, казалось, что Нитти – это по-американски.
Я осторожно снял шляпу с головы Нитти. В коричневом котелке было несколько пулевых отверстии. Точнее, пять.
– Билл, – сказал я. – Взгляни-ка сюда. Я показал ему шляпу.
– Как, черт возьми, одна пуля, попавшая ему в голову, могла продырявить шляпу в пяти местах? А фатальный выстрел оставил только одно отверстие, вот здесь... – Я посмотрел в дырку. – Откуда другие отверстия? Мыши?
Друри взял шляпу и повертел ее в руках, разглядывая. Он нахмурился.
Роуз заявил:
– У нас есть свидетели. Может, они помогут нам решить эту загадку.
Он подвел нас к трем железнодорожникам. Двое из них были худыми, лет сорока. Они были невероятно похожи, хотя сказали нам, что они не братья. Третий, грузный, был лет тридцати пяти.
Друри представился, и тогда один из худых вышел вперед и сказал, что его зовут Вильям Сибауэр, он работает кондуктором. Он и двое других – стрелочник и сигнальщик – были на паровозе, когда все началось. На нем были очки в проволочной оправе – это как раз и отличало его от другого худощавого человека. Говоря, он снял очки и вытер стекла от капель дождя. Он нервничал.
– Было около трех часов, – начал кондуктор. – Мы перевозили состав на юг, впереди был служебный вагон. Когда мы пересекли Сермак-Роуд, на некотором расстоянии от нас я увидел человека. Он шел в том же направлении, что и мы – на юг. И шел он по рельсам. Человек этот шатался. Я подумал, что он, наверное, пьян.
– Вы быстро ехали? – спросил Друри.
– Не очень. Когда мы были уже близко к нему, я вышел на площадку и прокричал: «Эй, приятель!» На это парень поднял руку, в которой был пистолет. Он выстрелил в меня, и я нагнулся.
Я спросил:
– Сколько раз он выстрелил в вас?
– Два, – ответил Сибауэр. Стрелочник и сигнальщик, стоявшие рядом, согласно закивали.
– Что было дальше? – проговорил Друри. – Человек продолжал махать руками. Не думаю, что у него были хорошие намерения. Он спустился с насыпи, – тут рассказчик прервался и указал на забор и на тело Нитти, – и остался здесь. Сел или упал. Не могу сказать.
– А дальше?
– Ну, я приказал, чтобы поезд остановили. Мы выбрались из него и пошли к этому человеку. Он сидел с закрытыми глазами. Я сказал ребятам: «Смотрите-ка, этот парень – сумасшедший. Он прикидывается, что потерял сознание, чтобы еще раз выстрелить в нас». Поэтому мы двигались очень медленно. Мы были футах в шестидесяти от него, когда он открыл глаза и посмотрел на нас. Похоже, его глаза округлились. – Кондуктор судорожно сглотнул. – Потом он поднял пистолет к голове, и на этот раз не промахнулся.
Друри попросил каждого из двух железнодорожников повторить этот рассказ. Пока они говорили, я вернулся к телу и встал возле него на колени. Теперь это уже был неодушевленный предмет.
– Дерьмово, Фрэнк, – сказал я. Коп, стоявший рядом, переспросил:
– Что?
Ничего, – сказал я. Вынув из кармана носовой платок, я осторожно вытащил из его руки револьвер, открыл барабан и вытряхнул пули. Осталось три штуки. Три пули были расстреляны.
Вскоре Друри подошел ко мне.
– Их рассказы в основном совпадают.
– Билл, трех пуль не хватает.
Я показал ему револьвер, Друри взял его и мой носовой платок.
– Ну конечно, – произнес он. – Двумя он выстрелил в ребят из поезда, а третью пустил себе в висок А в школе меня учили, что два плюс один будет три.
– Серьезно? Послушай-ка, Билл, когда тебя выпускали из колледжа, сколько пулевых отверстии было в твоей шапочке магистра?
Друри скривил рот, потому что надеялся, что все предельно ясно.
– Может, он и не стрелял в ребят на поезде. Они лишь слышали выстрелы и решили, что он целится в них.
– А тогда в кого или во что он стрелял?
– Конечно, в свою голову.
– И промахнулся?! И его шляпа не отлетела в сторону, когда эти неверные пули попали в нее?!
Друри пожал плечами.
– В таких делах всегда много неясностей.
– Неясностей! Ах ты дьявол! Так вот как ты объясняешь очевидные вещи, которые тебя не устраивают? Ты просто не замечаешь их?
– Геллер, ты здесь вообще в качестве гражданского наблюдателя. Я здесь действую по своему усмотрению. И не устраивай лишних неприятностей.
– А ты как думаешь, что здесь произошло, капитан Друри?
Он упер руки в бока своего дорогого черного пальто и самодовольно ухмыльнулся.
