– Вас с Леонидом пытали? – спросила Варенька.
– Нет-с, Варвара Алексеевна, господа жандармы были очень учтивы и всего лишь милосердно наложили штраф.
– На вас наложили штраф, а вы наложили в штаны, – Варенька засмеялась и взяла Фаберовского под руку. – Вас назвали большим пакостником, Соломон. Не могу не согласиться. Но нам до вас дела нету, мы идем в ложу, дальше цирк смотреть.
Несмотря на присутствие в коридоре жандармов и еще нескольких агентов в штатском, Фаберовский все равно подпер дверь ложи верным сковородником – так оно надежнее будет.
– А вы давно знакомы с Артемием Ивановичем? – спросила Варенька, когда поляк сел рядом с ней.
– Мне кажется, что всю жизнь. По крайней мере, те счастливые времена, когда его не было рядом, я уже почти забыл. – Поляк поставил на чемодан с кассой бокалы и ведерко с шампанским.
– Непохоже, чтобы вы всю жизнь служили в охране и сидели в пыльных ложах с этими сковородниками. Я вас прежде никогда здесь не видела.
– А я здесь первый раз, – сказал Фаберовский.
Он бесшумно откупорил шампанское и разлил по бокалам.
– Если бы не чрезвычайная ситуация, меня бы сюда не пригласили, – поляк протянул Вареньке бокал. – Вы же сами видели, что сегодня везде творится.
– А что творится? Почему никого из театра не выпускают?
– Государственный переворот творится. В любой момент может вспыхнуть на улицах стрельба. Но я не могу вам всего рассказать. Хоть я и являюсь одним из самых осведомленных людей, но и мне неизвестны все детали происходящего. Давайте лучше выпьем за вас, Варенька. Я не могу быть уверен, что сам доживу хотя бы до завтрашнего дня – за последнюю неделю меня трижды пытались убить, – но мне хотелось бы верить, что какие бы потрясения не случились, они вас не коснутся.
– А вы боитесь умереть?
– А чего я, по-вашему, дверь сковородником запирал?! Конечно, боюсь.
– А вот Соломон мне говорил, что он ничего не боится. А Леонид говорит, что страх побеждается разумом, но лучше не доводить дело до страха, а просто избегать всяких опасностей. Что-то вашего Артемия Ивановича не слыхать больше. – Варенька отставила бокал и положила локти и подбородок на барьер. – Он такой забавный…
– Действительно, – согласился Фаберовский и прислушался.
Из ложи Артемия Ивановича явственно доносился возмущенный и пьяный голос кухмистера:
– Кто же это рыбу в раковинах вместе с пирожными сервирует!
Фаберовский взглянул на сцену. Фантастические декорации изображали дворец Конфетенбурга, где сама фея Драже, принц Коклюш в костюме из золотой парчи и их сладкие подданные – карамель, ячменный сахар, фисташки, птифуры, нуга, драже и бриоши, – все они радостно встречали Клару и Принца-Щелкунчика, прибывших на колеснице из раковины, запряженной дельфинами.
– Да вы, папенька, на их рыла посмотрите! – воскликнул кто-то из кухмистерских дочерей. – Это не рыба, это морская свинья!
– Но кто же птифуры на тарелку навалом кладет, как орехи!
– Спит что ли? – вслух спросил Фаберовский. – Дай-то Бог… Варенька, вам еще налить?
– Наливайте. Какое отличное шампанское, никогда такого не пила. Я шампанское вообще один раз только пила, Леонид неделю назад угостил. Я тогда так набралась, что ничего не помню.
Под императорской ложей скрипнула входная дверь и знакомая фигура, покачиваясь, двинулась по проходу к сцене.
– Холера ясная, я думал, он дремлет на диване у себя в аванложе! – воскликнул Фаберовский, хватаясь за бинокль. – Что сейчас будет!
В ложах третьего яруса встретили появление Артемия Ивановича бурными овациями. Хватаясь за оголенные плечи дам и генеральские эполеты, он медленно, но упрямо продвигался к какой-то, одному ему ведомой цели. Сзади, в проходе появился жандарм, который явно не знал, что ему делать. Он подкрадывался к Артемию Ивановичу так, как подкрадываются к сбежавшей курице – растопырив руки в белоснежных перчатках. Дойдя до оркестровой ямы, Артемий Иванович взобрался на барьер и обратился к бухарскому эмиру, приложив руки к груди:
– Ваше восточное сиятельство! Халва-Малва-Халат-Малат-Казанское-Мыло! Артемий Диванович Владимиров приветствует в нашей столице! Вас! Иванович то есть. Извольте и мне звезду за все мои благодеяния! Дадите?
Не утихавшие аплодисменты на третьем ярусе привлекли внимание великих князей, которые решили, что на сцену вышла Кшесинская. С ними появился и приехавший наследник-цесаревич.
– Степан! – возгласил Артемий Иванович, увидев их, и на этот раз ни один сидевший рядом генерал не решился шикнуть. – Они там все в ложе! Ваше Высочество, Владимир Александрович, вы-то мне и нужны! Мы же с вами тогда ночью не договорили! Не помните что ли? Ну, мы вам еще все стекла в карете перебили? Не помните?!
Жандарм, наконец, решился обхватить Артемия Ивановича за ноги и сдернуть с барьера.
– Степан, они схватили меня! – заверещал Артемий Иванович, отчаянно брыкаясь. – Сделай же что-нибудь!
– Варенька, простите меня ради Бога, я сейчас вернусь. – Фаберовский торопливо налил себе и барышне шампанского, залпом выпил бокал и бросился вон из ложи.
В это время в салоне и в фойе великокняжеской ложи творилась суматоха.
– Это они, они! – говорил Владимир Александрович брату, нервно сжимая кулаки. – Ты слышал, он кричал Степану Батюшкову, чтобы тот сделал с нами что-нибудь. Кто-нибудь видел, где находился этот Степан? А где Сеньчуков, он его в лицо знает?
– Ваше Высочество, капитан Сеньчуков дежурит у бокового входа из бельэтажа в партер, – доложил Пургольд.
– Живо его сюда! – приказал великий князь. – А вы, Пургольд, велите подать к подъезду сани, мы сейчас же уезжаем. Мы не можем рисковать жизнью наследника-цесаревича. Оболенский, немедленно отправляйтесь к полицмейстеру и велите привести сюда этого арестованного.
– А как же Малечка? – растерянно спросил цесаревич Николай.
– Да черт ли в ней, в твоей Малечке! Привезут ее к нам, как оттанцует. Мы должны сейчас же уехать, пока сообщники не оправились и не бросили в нас бомбу.
– Бомбу?!
– Бомбу, бомбу! – передразнил цесаревича Алексей.
– Вы звали, Ваше Высочество? – явился капитан Сеньчуков.
– Вы узнали этого злодея? – спросил Владимир Александрович.
– Так точно, Ваше Высочество. Это один из двух заговорщиков, которые все время следили за мной.
– Оставайтесь в театре и разыщите его сообщника, вы единственный, кто хорошо знает его в лицо. А как разыщите – убейте без сожаления.
– Сани поданы, – доложил Пургольд.
– Господа, мы все покидаем театр. Пургольд, возьмите узел с револьверами и раздайте их господам офицерам прямо на выходе. Никто не расходится, в нынешних чрезвычайных обстоятельствах мы должны немедленно решить, как нам быть дальше. Что вы так быстро, Оболенский? Как бежал?!
– Ваше Высочество, там, в фойе лежит мертвый жандарм, а злоумышленника нету. Генерал Черевин сказал, что сообщит нам обо всем позже.
* * *
Фаберовский слетел вниз и увидел лежавшего в беспамятстве на кушетке в фойе бельэтажа Артемия Ивановича. Рядом стоял красный как рак Черевин и нервно тряс головой.
– Что случилось?! – спросил поляк у генерал.
– Этот ваш только что поднялся снизу, сказал, что жандармского капитана кондрашка хватил, и завалился тут на диван, тварь пьяная. А вы куда его приперли! – Он набросился на двух жандармов, принесших наверх труп своего начальника.
– Да мы смотрим, их благородие в коридоре лежат. – Жандармы положили труп на пол, после чего старший развел руками. – Думаем, надо вам показать как по службе следовает.
– Да сейчас же звонок будет, публика на антракт в буфет повалит! Где Лаппа?!
Полицмейстер театра, которого кто-то успел известить о смерти жандарма, уже спешил по коридору. Из ложи вышел Петр Николаевич Дурново и с интересом стал наблюдать за происходящим.
– Ваше превосходительство, – забормотал полицмейстер, встав перед Черевиным. – Нету у меня здесь, в театре, покойницкой.
– Да хоть на квартиру к себе отнеси!
– Да как же в квартиру-то! У меня жена второй день после прививки не встает! Может, под лестницу, в чулан лучше?
– Да снесите, куда хотите! Только чтобы здесь его не было! Ваше превосходительство, Петр Николаевич, – Черевин повернулся к Дурново, – вы бы прошли в ложу.
– Помилуйте, Петр Александрович, я все-таки директор Департамента полиции! Я же вижу, что тут что-то произошло!
– Да вот, жандарм вывел из зала пьяного, и умер. Всего-то и делов. Эй, господин хороший, – Черевин махнул рукой Фаберовскому. – Позовите какого-нибудь капельдинера и отнесите поскорее это тельце в его ложу.
– Не надо капельдинера, – вдруг сказал Дурново. – Я сам помогу отнести этого господина в ложу.
– Да вы, Петр Николаевич, не сдюжите, размером господин этот не мал, да и бесчувственен.
– Ничего-ничего, я на клипере «Гайдамак» когда служил – и не такое таскал!
