- Пацаны, - высунулся из машины Юрий. - Где тут у вас власть заседает?
- Вам поселком нужен или контора леспромхозовская? - деловито переспросил самый рослый из мальчишек, приставляя ладошку козырьком ко лбу.
- Поселком.
- А прямо по улице поезжайте, там площадь будет с автостанцией, вот и увидите. Дом такой с флагом.
«Лэнд круизер» рыкнул и покатил по улице, разбрызгивая лужи. Вскоре выехали на площадь - круглый пятачок с остатками древнего асфальта, окруженный покосившимся подобием крытой автобусной остановки, зданием лабазного типа, украшенным аляповатыми вывесками сразу трех торговых точек местных частных торговцев. Еще одна вывеска-мазня, криво приколоченная к стене деревянной лачуги с крыльцом в три ступеньки, на которых сидели изнывающие от жары женщины с ребятишками, извещала, что касса автобусной станции находится здесь.
Юрий покрутил головой. С площади в разные стороны, помимо той, откуда они приехали, разбегались еще четыре улочки в буйной тополиной и черемуховой зелени. Меж ветвей, на левой из улочек, Юрий заметил линялый триколор.
- Давай туда, - показал утирающему пятерней коротко стриженную макушку Витьку.
Через полчаса Юрий знал: старики Шейны здесь, в Клюевке, проживают на улице Иркутской в собственном доме, давно на пенсии.
До Иркутской добирались улицей-дорогой вдоль берега, заваленного грудами старого леса. Десятки тысяч некогда мощных стволов лиственницы и сосны, серые от дождей и ветров, напоминая застывшую череду взрывов на гигантской макаронной фабрике, громоздились на необъятном для глаза пространстве среди слежавшихся десятилетиями в черную массу куч опилок и щепы.
ЧЕРНЫЙ и огромный «Хаммер», лакированно-хромированный, с хищным оскалом радиаторной облицовки и обилием прожекторных фар на «кенгурятнике» и дуге над крышей салона, утробно и мягко рокоча могучим движком и лениво покачиваясь на выщербленном асфальте, подкатил к облицованным полированной китайской плиткой ступеням.
Евгений Михайлович с удовольствием оглядел преобразившийся после ремонта вход в офис. Навели, шельмецы, европы! Приятное глазу зрелище.
Рунге отсутствовал здесь три недели, пролетевшие стремительно. Из Читы - в Германию, от «бундесов» - галопом в Иркутск.
Суета того стоила. Получил - теперь уж точно! - окончательное подтверждение всем своим раскладам: действительно столетие назад золотопромышленник Кузнецов нашел богатое месторождение в Саянах. И направлял соответствующую заявку в правительство, но получил отказ. Помер с горя, но история-то не заглохла: и после смерти Кузнецова кое-кто из желающих в Саянские горы шастал - до революции и уже при советской власти.
В конце двадцатых годов попытка разыскать загадочную золотую жилу закончилась каким-то криминалом. Были поползновения и позже, в тридцатые, потом в пятидесятые годы, да только всё безрезультатно.
Рунге не сдержал довольной улыбки. Деньги на иркутских «исследователей» были потрачены не зря. Да и вообще, никогда и никуда, Евгений Михайлович напрасно копейки не тратил, если не был твердо уверен, что обернется «инвестиция» ощутимым «гешефтом».
Получение нужной информации и обеспечение собственного престижа или престижа «фирмы», - что, собственно, одно и то же, потому как с чего кормимся-то? - Е.М. относил к выгодному вложению капитала. Только фирмачи-однодневщики плюют на сие, полагая, что если что-то не приносит напрямую и быстро прибыли, то и ни к чему на такие дела «кассу» бросать. Хотя, что однодневщики - с ними всё ясно: куш сорвать и разбежаться.
Рунге знает немало, вроде бы, и серьезных фирмачей, которые неплохо реагируют на рыночную конъюнктуру, но довольствуются одноразовым, немедленным результатом, зацикливаются на том, что сегодня барыши приносит, не думая о долговременной перспективе. Печальных примеров, к чему такая тупоголовость приводит, - тьма, ан нет, всё равно в одну корзину яйца складывают. А назавтра дяденьки из правительства - хлоп! - и изобрели новую удавочку для частного бизнеса. Шмяк! - и месиво из желтков-белков и скорлупок в твоей корзиночке. На - жри теперь свой «гоголь-моголь»! Глядь - и забегали, забегали оные недальновидные господа предприниматели, как перепуганные дихлофосом тараканы!
А когда ручонку на пульсе держишь, когда тобою регулярно оплачиваемые информаторы, рутинно перебирающие бумажки в администрациях и мэриях, звоночек деликатный вовремя сделают, когда кулуарными разговорами из правительственных коридоров и приемных поделится с тобой за обедом незаметный чиновничек из нужного департамента. А чиновничек считает своей первейшей обязанностью информацией с тобой поделиться, потому как получает от тебя конвертик, который для оного, незаметного, - лучшее утешение и лекарство от развившегося комплекса карьерной неполноценности. Хотя иному номенклатурщику и конвертика не надо
- просто «дружи» с ним, принимай, как ровню, намекни о перспективке пригреть на денежном местечке после окончания государственной службы. Вот и будешь тогда «в курсях»: что было, что будет, чем сердце успокоится.
Рунге не спеша выбрался из сверкающего внедорожника и окинул удовлетворенным взором его крутые, зеркальные бока. В Чите пока такой модели нет. Местный «бомонд» завистливо скрежещет зубами. Особенно самая денежная троица: местный «Чубайс», начальник железной дороги и «понтовый из понтовых» - претендующий, после кончины Шкипера, на лидерство в криминальных кругах гражданин Ракитин, более известный по погонялу «Ракита».
Рунге не разделял государственных чиновников, бизнесменов- частников и уголовных «авторитетов». В его понятие «бомонда» входили все, кто имел вес среди сильных мира сего или просто имел большие деньги. Впрочем, часто первое условие настолько тождественно второму, что очень сложно проследить первичность, как в вечном споре о курице и яйце. Власть и деньги - та же дилемма.
Размышления о власти и деньгах внезапно испортили Рунге настроение. Хватало и влияния, и «бабла», но окончательно решить проблему, занимавшую его уже три года, не выходило.
Как просто решались проблемы еще недавно. Нет, времена жесткого передела собственности имели свои плюсы! И эти плюсы, как показало время, перевесили все минусы, в том числе и сопровождавшую всю эту «арифметику» стрельбу и прочую пиротехнику. Заметное увеличение кладбищенских территорий в первые годы перестройки: гранитно-мраморные аллеи павших в борьбе за дикий капитализм «быков» и их хозяев, скромные холмики «попутных» жертв - все это впечатляло живых и потому приносило быстрый результат.
Но на этот раз проверенная «метода» быстрого результата не давала. А желание свербило, высверливало изнутри! Ведь теперь Е.М. знал точно: есть, есть это сумасшедшее золотое богатство! Поездка в Германию расставила последние точки.
ОБРУСЕВШИЙ в предыдущих поколениях и никогда раньше не бывавший в фатерлянде Рунге знал, конечно, что по линии жены у них в Германии родственнички имеются.
Собственных, лично его касающихся династических корней в оных землях Рунге не выискивал, но супруженица, - после того, как рухнула Берлинская стена, заиграли оркестры, потекли к родным березам эшелоны ГСВГ, а советский президент стал «немцем года»,
- супруженица заблажила: завела переписку, в результате которой выяснилось, что родни в ФРГ у четы Рунге предостаточно.
Бюргеры - народ степенный, хрен что у них обломится, поэтому Е.М. даже раздражала несвойственная «дойчам» настырность тетушки супруги по отцу, фрау Зиммель, прекрасно себя чувствующей в далеком Гамбурге. Старая фрау, которая тоже грешила тягой к эпистолярному жанру, заваливала племянницу письмами и приглашениями в гости.
Чумеющая от обеспеченной скуки Виктория Францевна, по прошествии несколько месяцев переписки с тетушкой, стала для Евгения Михайловича страшнее первых моделей бормашины. Зудила, зудила. Хрен с тобой, махнул рукой Рунге, навестим фатерлянд!
Вот и съездили на пару недель. Рунге представлял эту поездку, с одной стороны, как туристический вояж, ибо за границей он доселе бывал только в Китае; с другой стороны, как тоскливое и нудное общение с неизвестными и совершенно ему ненужными родственниками, которое следует перетерпеть ради исчезновения из дома призрака бормашины.
Но поездка обернулась самым неожиданным образом.
- Так вы говорите, мой дорогой Эжен, что ваш бизнес есть прямое участие в сибирской золоторудной промышленности? - Фрау Зиммель с первого дня стала называть Евгения Михайловича на непонятный манер.
Е.М. же больше склонялся к мысли, что его имя почему-то фрау Зиммель интерпретировала не на немецкий, а на французский лад: лезло в голову, откуда-то из школьных лет, имя революционного парижского поэта - Эжен Потье. Вроде бы так, хотя Рунге не был уверен.
