– Дальше! – попросил Уильям.
Маркхэм прожевал и продолжил:
– Я не знаю, почему вы ей поверили. Возможно, в этом и заключается разница между обычным хорошим полицейским и великим сыщиком. Великий сыщик инстинктивно чувствует вину или невиновность человека. Вы работали день и ночь. Я больше никогда не видел такой работоспособности. Сказать по правде, не знаю даже, когда вы спали. Да и нас вы тоже загоняли до упаду.
– Я слишком многого требовал? – спросил детектив и тут же пожалел об этом. Что можно ответить на такой идиотский вопрос? Но, к своему ужасу, он тут же снова услышал собственный голос: – Вел себя… оскорбительно?
Его собеседник потупился и некоторое время смотрел в свою тарелку, а потом вскинул глаза на бывшего коллегу, словно пытаясь убедиться, не напрашивается ли тот на комплимент. Уильяму лесть нравилась, но он был слишком гордым для таких хитростей. Кроме того, Маркхэм, судя по всему, был человеком прямодушным.
– Да, – сказал наконец сержант. – Хотя я бы не назвал ваше поведение оскорбительным. Оскорблялся тот, кто этого заслуживал. Себя я к таким не отношу. Не могу сказать, чтобы вы мне всегда очень нравились: разные люди имеют разные способности, а вы не желали этого понять.
Сыщик усмехнулся. Ну что ж, во всяком случае, честно.
– Я прошу прощения, мистер Монк, – сказал Маркхэм, – но вы в самом деле не щадили людей, требуя от них подчас невозможного. – Он отправил в рот кусок баранины, прожевал и заговорил снова: – Хотя вы оказались правы. Мы не сразу это поняли. Перетряхнули много раз свидетелей, лгавших по разным причинам, и выяснили, что убила вовсе не миссис Уорд, а ее служанка с дворецким. Вообще-то они замышляли только ограбление, но проснулся хозяин, и им пришлось убить его.
Значит, он все-таки спас ее от виселицы!
Сержант замолчал, удивленно поглядывая на детектива и явно не понимая, что с ним творится. Уильям задавал вопросы, каких не услышишь ни от одного полицейского, и вообще был не похож на себя.
Чувствуя непривычную уязвимость, Монк заставил себя вернуться к еде. Все же многое было ему по-прежнему непонятно. Он спас жизнь и честь Гермионы. Почему же они с ней больше не встречались? Ведь он явно любил ее! Не зря же образ этой женщины преследовал его столько времени!
Почему? Что их разлучило? Почему он на ней не женился?
Сыщик не видел ответа, и это его пугало. Быть может, ему все же не следовало теребить старую рану, позволив ей заживать самой? Но ведь она не заживала! Болела, как невскрытый нарыв…
Маркхэм внимательно смотрел на него.
– Вы все еще хотите отыскать миссис Уорд? – спросил он.
– Да… хочу.
– Она покинула наши места. Слишком много горьких воспоминаний, понимаете… Пусть ее даже оправдали, но люди-то все равно шушукаются.
– Это верно, – согласился Уильям. – А куда она перебралась, вы совсем не знаете?
– Почему же… Она купила домик в Милтон-Уэй. Рядом с домом священника, насколько я помню. Туда можно добраться поездом.
– Спасибо. – Монк доел свой пудинг, допил сидр и еще раз поблагодарил Маркхэма.
В воскресенье после полудня он уже стоял на ступенях крыльца каменного дома, построенного еще при короле Георге. Домик содержался в порядке, по обеим сторонам гравийной дорожки цвели розы. Монк набрался храбрости и постучал – чисто механическое действие, осознанное, но совершенное почти против воли.
Ждать, казалось, пришлось целую вечность. Где-то в саду щебетали птицы, за стеной, окружавшей дом священника, ветер играл листвой яблонь. В отдалении послышалось блеяние ягненка, и ему ответила овца.
Затем дверь внезапно отворилась. Приближающихся шагов гость так и не услышал. На пороге возникла бойкая хорошенькая девушка в крахмальном переднике.
В горле у Уильяма пересохло, и ему пришлось откашляться.
– Доброе утро… То есть добрый день. Я… прошу прощения за беспокойство в такой… э… час… но я прибыл из Лондона… вчера… – Столь нечленораздельно он еще никогда не изъяснялся. – Могу я поговорить с миссис Уорд? Дело весьма важное. – Монк подал визитную карточку, где были указаны лишь его имя и адрес, но не род занятий.
Служанка посмотрела на него с сомнением. Взгляд ее остановился на новой лакированной обуви, отметил, что башмаки и нижняя часть брюк слегка запылились. Стало быть, незнакомец шел со станции пешком, хотя почему бы и нет – в такой славный денек! Прекрасного покроя жилет, идеальной чистоты крахмальный воротничок и манжеты. В заключение служанка вгляделась в его лицо и приняла решение:
– Я спрошу. – В глазах ее мелькнули смешливые искорки. – Будьте добры, подождите в прихожей, сэр.
Он вошел. Судя по всему, гостей здесь принимали не часто. Девушка удалилась, и детектив позволил себе оглядеться. У стены стояли большие, украшенные причудливой резьбой часы. Мягкие кресла золотисто-коричневой кожи показались ему несколько выпадающими из общего стиля этой уютной комнаты. Пол был застелен ковром, а над камином висел традиционный пейзажик с преобладанием голубых тонов. Сыщик предпочел бы мягкие оттенки серого и коричневого…
Затем взгляд его перебежал на спинку ближайшего кресла, и Монк почувствовал, как тело невольно напряглось. Узор на чехле был ему знаком до боли: белый вереск и пурпурные ленты.
Это было нелепо. Он и так знал, что это та самая женщина. Понял это уже из рассказа Маркхэма. Никаких доказательств не требовалось.
За дверью послышались легкие быстрые шаги, и ручка повернулась.
Сыщик почувствовал, что задыхается.
Она вошла. Он ни на секунду не усомнился в том, что это именно она. Золотисто-карие, широко расставленные глаза с длинными ресницами, нежные пухлые губы, стройная фигура – все в ней было ему знакомо.
Она узнала его немедленно – и побледнела.
– Уильям? – выдохнула Гермиона. Затем она взяла себя в руки и прикрыла за собой дверь. – Уильям… ради бога… зачем вы здесь? Я никогда не думала… снова вас увидеть. – Она медленно двинулась к нему, не спуская глаз с его лица.
Он хотел ответить, но не нашел слов. Чувства переполняли его. Что она думает о нем, как относится к нему? Почему они расстались? Что это было? Его нежелание обременить себя семьей или просто трусость? Конечно, нет. Скорее всего – гордость и эгоизм.
– Уильям? – повторила женщина. Гость молчал, и это испугало ее еще больше. – Уильям, что случилось?
Он не знал, как ей все объяснить. Не мог же он воскликнуть: «Наконец-то я нашел тебя, только вот не помню, почему мы вообще расстались!»
– Я… Я хотел узнать, как вы живете, – сказал Монк, не в силах выдумать ничего лучше.
– Я… У меня все хорошо. А вы? – Женщина окончательно растерялась. – Что привело вас сюда?.. Новое расследование?
– Нет… – Он сглотнул. – Я пришел повидаться с вами.
– Зачем?
– Зачем… – Странный вопрос. Затем, что он любил ее. Затем, что она была нужна ему как воздух. – Гермиона! – выдохнул он вдруг со всей страстью.
Она попятилась, бледнея, и ее руки метнулись к груди:
– Уильям! Прошу вас…
Внезапно сыщик почувствовал слабость. Что, если он уже вел с ней этот разговор однажды – и получил отказ? Не потому ли его мозг столь упорно противился восстановить это? Он помнил, что любил, но забыл, что безответно!
Монк стоял неподвижно, чувствуя теперь лишь ужас и раскаяние.
– Уильям, вы обещали, – еле слышно произнесла Гермиона, глядя при этом не на него, а в пол. – Я не могу. Я говорила вам и раньше: мне страшно. Я не в силах это сносить. Вы одержимы своей работой. Постоянно вмешиваетесь в чужие трагедии, слишком увлечены борьбой с несправедливостью. Любой ценой добиваетесь желаемого. Беда в том, что я не готова так дорого платить за что бы то ни было. – Она подняла на него умоляющий взгляд. – Ваши чувства слишком сильны. Они пугают меня. Вы меня пугаете. Я чувствую иначе. Я не хочу, чтобы меня так любили. Мне не выдержать такого напряжения. Я хочу… – Женщина закусила губу. – Я хочу покоя, комфорта…
Комфорта! Боже милостивый!
– Уильям! Не сердитесь, я ничего не могу с собой поделать, и вы должны это понять. Зачем вы вернулись? У меня есть муж, Джеральд, и он очень добр ко мне. Конечно, он благодарен вам за все, что вы для меня сделали… – торопливо говорила Гермиона, и детектив видел, что она сильно испугана. – Вы знаете, что и я никогда не устану благодарить вас. Вы спасли мне жизнь… и репутацию. Но прошу вас… – Она замолчала, потрясенная его молчанием, не зная, что еще добавить.
Ради собственного достоинства Монк был обязан успокоить ее, объяснить, что он вовсе не собирался тревожить ее мирное существование. Все встало на свои места. Ее отпугнул его страстный темперамент. Она просто не способна выносить такую бурю чувств. Нежность этой женщины коренилась в страхе перед сильными ощущениями. Страсть Уильяма не вызывала в ней ответной страсти.
– Я рад, что вы теперь счастливы, – с трудом произнес он. – Вам незачем пугаться. Я заехал просто так. Побывал в Гилдфорде, а теперь возвращаюсь в Лондон – там сейчас судят одну женщину за убийство мужа. Дело настолько похожее, что я невольно вспомнил о вас и решил узнать, как вы живете. Узнал – и ухожу.
