— Представь себе, Липа, милая, Пашка Чичеров совсем расклеился, ревет как белуга! Такой забавный!
— Я очень рада, — сдержанно ответила Липа, освобождаясь от объятий, не вполне приличных.
Бобби наконец заметил свою оплошность.
— Прости… Ты что-то потеряла?
Липа не ответила, напряженно разглядывая пол.
— Что у тебя пропало? — с неожиданным раздражением спросил Бобби.
— Пустяки, ерунда, — попыталась отделаться она, но Бобби уже поймал ее локоток. Развернув к себе, он потребовал ответить, что случилось.
Не ожидая такого напора от беззаботного спортсмена, Липа выразила возмущение:
— Что за тон? И какое тебе дело до женских мелочей?
— Если у тебя что-то укр… потерялось, я должен об этом знать.
— С каких это пор тебя стали интересовать мои вещи?
— Будь так любезна, просто ответь: что ты не можешь найти? — И он ощупал ее ручной мешочек.
Поведение Бобби было столь удивительным, так непохожим на его обычное обращение, что Липа отстранилась от него.
— Если ты настаиваешь… У меня куда-то делась брошь с изумрудом, которую ты мне подарил. Положила в мешочек и вот теперь не могу найти…
— Проверь еще раз, — потребовал Бобби.
Таким озлобленным Липа его никогда не видела. Она передернула плечиками, развязала тесемки, немного порылась внутри и вытащила скомканный клочок, на котором виднелись корявые черточки, отдаленно похожие на «W». Рассмотрев надпись, Бобби скомкал листок, со всей силы кинул его на пол, словно желал разбить вдребезги, и выругался так, как не каждый извозчик сумеет. Липа смотрела на него широко раскрытыми глазами. Бобби было уже все равно. Забыв про невесту, он направился к Риберу, который о чем-то говорил с Лидвалем. Попросив его на минуточку прерваться, Бобби вытащил чековую книжку и широким росчерком вписал тысячу.
— Будь ты проклят, и твой Лунный Лис с тобой вместе, — от всего сердца сказал он.
Рибер присвистнул от удивления, но чек аккуратно сложил в карман.
— Неужели?
— На глазах у всех вытащил у Липы из мешочка мой подарок и еще метку свою оставил, негодник!
— Я желаю Лунному Лису всяческого здоровья, кормилец мой! — ответил Рибер.
Бобби не был расположен шутить. Ему нанесли удар по самому беззащитному месту: самолюбию.
— Издеваешься? — спросил он. — Так вот я тебе докажу, что твой Лунный Лис не всесилен. Так дам ему по носу, что он… Иду ва-банк!
— К вашим услугам. Принимаю. Мне есть что проигрывать. Тем более счет уже пять — ноль!
— Какая невыносимая боль! — прорычал Бобби и сжал кулаки. — Ничего, я такую ставку сделаю… Я на себя ставлю! Пусть попробует меня обокрасть! Посмотрим, кто тогда посмеется последним.
Неизвестно, чем закончился бы этот дружеский разговор. Бывали случаи, когда Бобби, потеряв над собой контроль, вытворял такое, о чем долго жалел и приносил извинения. К счастью, очень вовремя подошел Граве и спросил, что у них тут происходит, о чем идет горячий спор. Бобби как-то сразу остыл, извинился и отошел.
— Что это с ним? — спросил Граве.
— Очень сильно обиделся на Лунного Лиса, — ответил Рибер.
— Он что, его знает?
— Во всяком случае, регулярно проигрывает мне пари на его победы. Но это большая тайна, — Рибер приложил палец к губам. — И мой тебе совет: при Бобби лучше не поминай Лунного Лиса. Как бы чего не вышло.
— А ты знаешь, кто это такой?
— Был бы счастлив с ним познакомиться! И даже наградить обедом.
— Но предположения есть?
Рибер поманил к себе:
— Скажу тебе по секрету: он может быть где-то рядом. Попробуй угадать его.
Поблагодарив за совет, Граве отправился разыскивать князя.
Между тем репортеры истощили запасы любопытства, исписав грифели своих карандашей. Генерал Бутовский наконец освободился из-под их опеки. Он попросил Чичерова, который вполне оправился от слез (только глаза покраснели), напомнить всем членам команды, что сегодня вечером состоится заключительное собрание в узком кругу перед поездкой. Никаких дам и жен. Сугубо деловая встреча. Но всем быть непременно.
Чичеров бросился исполнять со всем жаром. А генерал Бутовский подумал, что это, наверное, лучший день в его жизни. Все, о чем он мечтал, так желал и не верил, что это возможно, вдруг сбылось. У него есть команда, пускай набранная впопыхах, но зато искренне жаждавшая побед. Всем выданы заграничные паспорта. Денежные трудности, связанные с проживанием сборной в Греции, вдруг разрешились сами собой. Билеты на поезд и пароход закуплены. И они на самом деле едут на первую Олимпиаду! Разве это не повод для полного счастья?
Бутовский уже представлял себе голубое греческое небо, стадион в Афинах, долгожданную встречу с Пьером дэ Кубертеном и друзьями по Международному олимпийскому комитету, открытие Олимпиады в первый день Пасхальной недели и огромную радость, что ждала его впереди. Кто-то приветствовал его, кто-то выражал восторги, генерала даже хлопнули по плечу, но он не обращал внимания на окружавшую суматоху. Механически кланялся, и улыбался, и что-то отвечал невпопад. Всеми мыслями он был уже в Греции.
И тут, откуда ни возьмись, перед Бутовским возник коренастый господин юного возраста с цепким взглядом. Он совсем не походил на репортера или любителя спорта. А на что походил незнакомец, генерал отчетливо понять не мог. Было в нем что-то такое, что вызывало безотчетную тревогу. Радость, так переполнявшая Бутовского, завяла и скукожилась. Сладкое наваждение исчезло. Как будто перед ним стоял не человек, а вестник древнего рока. Совершенно игнорируя происходящее вокруг, будто ему и дела нет до праздника спорта, юный господин не отрываясь смотрел на генерала.
— Что вам угодно? — спросил Бутовский излишне раздраженно. Так не понравился ему этот человек.
— Мне угодно передать важное сообщение для вас, — последовал ответ. — Здесь несколько шумно, прошу следовать за мной.
И молодой человек пошел к выходу, словно был уверен в покорности генерала. Что удивительно: так и случилось. Бутовский подчинился и сам не мог понять, что его заставило. То ли твердость, с какой было высказано приглашение, то ли упрямая наглость, сквозившая в этом субъекте. Генерал упустил, что этот субъект посмел обратиться к нему без обязательного «ваше превосходительство».
Они вышли в уличную сырость. Генералу протянули конверт, добавив просьбу, похожую на приказ, ознакомиться на месте. Бутовский покорно надорвал край, развернул лист и в гаснущем свете дня прочел послание. Содержание его было кратко и столь невероятно, если не сказать — дико, что и слов нужных не подобрать.
— Зачем вам это? — только и смог проговорить он.
— Есть особые обстоятельства.
— Но это совершенно невозможно!
— Нет ничего невозможного, — было заявлено Бутовскому.
— Кого я должен принести в жертву?
Ему назвали фамилию. Бутовский растерялся еще больше: один из лучших спортсменов, почти наверняка чемпион.
— Почему именно он?
— Я не могу вдаваться в подробности.
— Повторяю: это невозможно… Я понимаю желание директора Департамента, но…
— Не будем терять время, я все беру на себя.
— Да кто вы такой? — раздраженно спросил Бутовский.
Молодой человек улыбнулся и подернул роскошные усы вороненого отлива:
— Просто Ванзаров. К вашим услугам, генерал.
В клуб «Геркулес» Илья Мангейм вернулся, чтобы собрать в дорогу спортивную амуницию. Он не мог поехать в Афины без счастливого пояса: толстенного ремня с двумя застежками, которым перетягивал поясницу во время схватки. Пояс этот, несомненно, помог ему выиграть кубок столицы и одолеть самого Луриха. Скрутив его кольцом, Мангейм бережно, как драгоценность, положил в саквояж, туда же отправил борцовские трусы и на всякий случай — полосатое трико, в котором выступал на показательных боях в цирке. В Афинах точных правил проведения борцовских поединков не было. Соревноваться могли борцы любых весовых категорий. В чем выходить на ковер, тоже не было известно. Возможно, разрешат трусы с поясом, а может, сочтут борьбу без трико неприличной. Все-таки ожидается присутствие лиц греческого царского дома.
На прощание Мангейм окинул взглядом родные стены, увешанные снимками борцов-чемпионов. С тайной надеждой подумал он, что скоро здесь появится его фотографический портрет в полный рост. Стоит он, выкатив грудь колесом и согнув руки в локтях, чтобы рельефнее виднелась мускулатура, а с могучей шеи свешивает медаль. Золотая медаль первой Олимпиады. Все члены клуба будут гордиться дружбой с настоящим олимпийским чемпионом. Хорошо бы, чтоб у фотографии повесили лавровый венок. Очень это вдохновляет. Он даже присмотрел место для снимка: как раз напротив входа.
