— Куда же вы сгинули, дорогая? Мы уж не знали, что и думать.
Табба, держа сумку на коленях, улыбнулась:
— Женщина имеет право на свои секреты.
— Безусловно. Но вы не только женщина, но и член нашей организации.
— Я это помню, Ефим Львович.
— Надеюсь. У вас все в порядке?
— Более чем.
Губский удивленно вскинул брови, бросил короткий взгляд на Портнова.
— Странный ответ.
— В чем странный? — наивно спросила Табба.
— По нашим сведениям, у вас возникли некоторые проблемы.
— Вы имеете в виду мой отъезд из дома Брянских?
— Отъезд или бегство?
— Смотря с чьей точки зрения. С моей — отъезд. Дом достаточно закрыт от посторонних. Никто меня из него не выгонял, и я решила покинуть его исходя из собственных причин.
— Насколько мне известно, ваше длительное отсутствие внесло серьезные коррективы в работу организации, — вмешался в разговор Портнов.
Бывшая прима перевела взгляд на Губского:
— Кто сей господин, Ефим Львович?
— Фамилия моя Портнов, — произнес толстяк, от возмущения налившись краской. — Я представляю Центральный аппарат партии. Вас устраивает ответ?
— Вполне. Но меня не устраивает тон разговора.
— А вы пришли в клуб кисейных барышень?
Бывшая прима резко поднялась:
— Ефим Львович, мне уйти?
— Сядьте, — кивнул тот на стул.
Девушка нехотя последовала его указанию.
Портнов поднялся, стал грузно расхаживать по комнате.
— Из-за вашей необязательности и расхлябанности у нас если не сорвались, то отодвинулись на неопределенный срок важнейшие акции! — раздраженно начал он.
— Например? — Табба с иронией наблюдала за ним.
— Например, покушение на генерал-губернатора города, в котором вы должны были участвовать!
— Я в нем уже не участвую?
— Вопрос не ко мне!.. К Ефиму Львовичу!
— Ефим Львович? — посмотрела на него актриса.
— Мы к этому вопросу еще вернемся, — ответил он.
— Кроме того, — продолжал Портнов, — нам совершенно неизвестно, где вы пропадали все эти дни и не успели ли вас за это время перевербовать.
— То есть вы мне не доверяете?
— Я всего лишь задаю вопросы!
— И кто же меня мог перевербовать?
— Например, господин, с которым вы в свое время имели роман и который ныне возглавляет сыскное управление!
— Вы шутите.
— В этих стенах, мадемуазель, не шутят!.. Здесь ставят вопросы так, что на них надо отвечать!
— Я готова… Можете назвать имя этого господина?
— А вы не догадываетесь?
— Путаюсь. У меня было много любовников.
— Князь Икрамов!.. Вам о чем-нибудь говорит это имя?
— Да, припоминаю, — кивнула Табба. — Он что, стал таким важным чиновником?
— А вы не знали?
— Спасибо, что просветили. Теперь буду знать.
— Мадемуазель! — Губский уставился на нее воспаленными немигающими глазами. — Зачем вы пришли?
— Прежде всего, я считаю себя членом организации. К тому же мне была предложена некая миссия, и я готова исполнить ее.
— Какая миссия? — переспросил Ефим Львович, по-прежнему не сводя с актрисы глаз.
— Миссия по устранению генерал-губернатора города.
— Устранять генерал-губернатора будет другой человек. Мы вам, мадемуазель, больше не доверяем. И для этого у нас есть все основания.
— Вы меня подозреваете?
— Более чем. — Губский вопросительно взглянул на Портнова, тот кивнул. — Но чтобы отмести их, ответьте всего на один вопрос. Как товарищ товарищам.
— Слушаю.
— Не далее чем вчера вы навещали князя Икрамова… Это так?
— Нет.
— Вранье. Мы ведем наблюдение за князем, и один из наших агентов засек вас возле его дома.
— Меня?!
— Вас, мадемуазель.
Табба поднялась:
— Мне уйти?
— Рано. Сядьте.
Девушка продолжала стоять.
— Что вы делали в доме князя? — продолжил выпытывать Губский.
— Я там не была.
— Неправда… Вы задержитесь до прихода агента, и он опознает вас.
— Я арестована?
— Все зависит от результата нашего разговора.
— Значит, могу быть арестованной?
— Мы этого не исключаем. — Ефим Львович повернулся к Портнову. — Когда должна вернуться Ирина?
Тот взглянул на карманные часы:
— Обещала через два часа.
— Сядьте, — снова посоветовал Губский. — Вы отсюда никуда не выйдете!
Табба сделала шаг назад, открыла сумку, достала оттуда револьвер, направила на Губского.
— Раньше у меня был только один враг — власть! Я ее ненавидела за несправедливость, жестокость, воровство, беззаконие!.. Отныне у меня появился второй враг — это вы!.. Вы еще более чудовищны в беззаконии и вероломстве, чем существующий режим! Вы рветесь к власти, и на этом пути не знаете ни жалости, ни чести, ни сострадания, ни совести! И теперь я буду убивать как тех, так и других! Я ненавижу вас сильнее, чем существующий режим! Потому что вы обманули мои надежды! У меня нет больше надежды, поэтому мне незачем жить! Мне лучше подохнуть, чем жить с пустой душой! Будьте вы прокляты!
— Опустите оружие! — крикнул Губский, и в этот момент Табба нажала на курок.
Он рухнул тяжело, с удивлением на изменившемся лице. Портнов бросился было на мадемуазель, но она тут же выпустила в него сразу несколько пуль.
Типографские машины продолжали шуметь — в магазине никто ничего не слышал.
Бывшая прима легко ступила на ступеньку пролетки, приказала Антону:
— Гони и не оглядывайся!
Она не заметила, как из подъехавшего к дому экипажа вышла мадам Гуральник.
Возле небольшой гостинички в районе Черной речки актриса велела Антону остановиться, поспешно направилась ко входу.
— Позвонить, — сунула портье копейки, набрала номер. — Катенька, срочно разыщи возле дома прапорщика… ну, калеку, который приходил… скажи, чтобы через час ждал меня подле памятника Екатерине… Да, который напротив Александринского театра.
…Когда пролетка подкатила к памятнику Екатерине Второй, Илья Глазков уже находился здесь. Ковылял в толпе праздной вечерней публики, сторонился маячившего поодаль городового, наблюдал за группой танцоров-любителей, лихо отплясывавших танго, озирался, боясь прозевать Таббу.
— Видишь хромого с палкой? — показала актриса Антону.
— Которого Катерина давеча встречала, что ли?
— Вели, чтоб сюда шел.
Извозчик спрыгнул с козел, решительно направился к скверу.
Илья с трудом забрался в пролетку, тут же приник к руке Таббы.
— Здравствуйте, мадемуазель… Счастлив, что понадобился вам. Что-нибудь особо важное?
— Куда ехать будем? — подал голос Антон.
— По какому адресу ваша квартира? — спросила актриса прапорщика.
— На Старо-Невском.
— Гони туда, — приказала Табба извозчику.
Пролетка тронулась.
— Вы желаете ко мне? — испугался Глазков.
— Желаю взглянуть, как вы живете.
— Ко мне нельзя, госпожа. Там полнейший бедлам. Нищета. Прошу, не унижайте окончательно! Вы потеряете ко мне всякое уважение!
— А может, приобрету?
— Нет, нет… У меня даже посуды подходящей нет, чтобы воды подать.
— Воду не пью, предпочитаю вино, — отшутилась Бессмертная. — А под вино мы что-нибудь разыщем.
В то же самое время на другом конце огромной страны подпоручик Буйнов в сопровождении двух конвоиров собственноручно открыл амбарный замок на дощатой двери и громко позвал:
— Просыпайся, Иван!.. Кара Господня опять явилась!.. Может, хотя бы сегодня расскажешь что-нибудь подходящее!
В ответ никто не отозвался. Илья Михайлович заглянул и от неожиданности отшатнулся.
Посередине барака висел солдат Зацепин. Лицо его почернело, веревка, на которой он повесился, была завязана на стропилах надежно, умело, и лишь концы ее вяло покачивались от небольшого сквозняка.
Срочно прибывшие из столицы в Одессу старший следователь Конюшев и судебный пристав Фадеев находились в разных углах просторного кабинета и с интересом наблюдали, как вел допрос полицмейстер города полковник Соболев.
За отдельным столиком расположился писарь, ловко и даже артистично отстукивающий тексты на пишущей машинке.
Старпом «Ярославля» Ильичев Сергей Сергеевич сидел посередине комнаты, держался спокойно, отвечал четко, в чем-то вызывающе.
Полицмейстер с самолюбованием расхаживал по поскрипывающему начищенному паркету, задавал вопросы старпому парохода «Ярославль» неторопливо, с издевкой.
— Вот объясните, господин Ильичев, на судне случается чрезвычайное происшествие — бесследно исчезает человек. И не просто человек, а офицер!.. Мичман! — Он наклонился к допрашиваемому. — Вы ведь одним из первых узнали, что мичман Гребнов погиб?
— У нас нет данных, что мичман именно погиб, — пробормотал Ильичев. — Просто исчез.
