— Пятый квартал от дороги Процессий. Я покажу.
— Все верно. Только толку от этого твоего знания никакого. Первое, что мы сделали, когда кастрат опознал девчонку, это установили, где она живет. Дом окружили. Если там, кто и был, то они ушли через подземный ход. А когда эти идиоты полезли туда, то все поголовно погибли. Задохнулись. Полторы дюжины трупов. Хорошо еще Макута наверху остался. Что это было, мы пока не знаем. Весь подвал заволокло черным дымом. Нашли целую лабораторию, в которой этот лже-аптекарь проводил какие-то эксперименты.
— Агния не знала обо всем этом, — Кайс сделал еще одну, обреченную на провал попытку защитить девушку.
— Как же ты не понимаешь: дочь не могла не знать. Если даже сейчас она не подозревает, где скрывается ее отец, то все равно назовет имена его подельников, расскажет, что видела и слышала. Упусткать такой шанс просто непростительно. Тем более теперь, когда мы стоим на пороге таких великих событий. Надеюсь, ты понимаешь: я всей душой за то, чтобы сохранить неприкосновенной красоту этой милашки. Но, боюсь, ради дела моему телохранителю вместе с его новым другом придется подпортить ее симпатичную мордашку.
Ферзан повел головой в ту сторону, где Макута увлеченно наблюдал, как палач размахивает раскаленным железным крюком.
— Отложите! Отложите пытку, — вдруг вскричал юноша, — хотя бы до рассвета. Я найду ее отца. И найду всех его людей. Обещаю.
Ферзан оценивающе посмотрел на юношу.
— Не буду даже спрашивать, как ты это сделаешь. Я тебе доверяю.
Царский посланник подозвал Макуту и что-то шепнул ему. Тот поклонился и поспешно вышел. Ферзан подошел к раскаленной жаровне, взял стоявший на соседнем невысоком столике кувшин, налил из него в две большие кружки вина, зачерпнул из широкого бочонка пригоршню льда и бросил себе в напиток.
— В этой проклятой стране даже ночь не приносит спасительной прохлады. Лед привозят с нашей с тобой родины — чистейший, из горного ледника. Угощайся.
Кайс не пошевелился. Он ждал ответа.
— Я не буду торопиться с допросом, — отчетливо произнес командир бессмертных, — но ты дал слово. Мне хорошо известно, что в твоем роду данные обещания принято выполнять. Ступай. Найди мне отца этой маленькой бестии и остальных ублюдков.
— Они предстанут перед тобой, всадник.
Ферзан указал Кайсу на выход. Молодой человек залпом выпил неразбавленное вино и стремительно удалился. Спустя несколько мгновений вновь показался Макута.
— Она слышала его слова? — шепотом спросил его хозяин.
— Да, мой господин. Но разрешите спросить. Неужели вы и правда доверяете этому молокососу? А если он предаст? Есть глупые мужчины, которые ради женщин могут совершать безумные поступки. Не проще ли было вздернуть его на столбе. Вдруг он что-то скрывает. Заодно бы и новые клещи опробовали.
— Не пытайся мыслить стратегически, у тебя никогда это не получалось. Его семья обладает влиянием при дворе. Ссориться еще и с ней, мне сейчас ни к чему. Юнец пока ничего предосудительного не совершил. Ну, совратил девку. И что в этом такого? Будут доказательства его предательства, ответит за все.
— А девчонка. Ее допрос мы действительно отложим?
— Конечно, нет, — прошептал всадник и хищно улыбнулся, — но мне придется провести его одному. У тебя будет другое задание.
Улицы города,
Улицы страшные —
Липкие стены,
Кровью окрашенные…
Гили Абд Ар-Рахман, «Улицы города», пер. В. Луговского
Мимо стражи у дворцовых ворот Кайс прошел, низко опустив голову. Казалось, он не замечал ничего вокруг. Сжимало грудь. Перед глазами стояла белая пелена. Было душно. Неподвижный, горячий воздух как шапкой накрывал бескрайний город. Ночная прохлада с реки не проникала в него. Далеко на востоке собирались тучи.
Юноша пересек пустую площадь и, не сворачивая, побрел по главной торговой улице. Прямая, как натянутая тетива, она вела из центра Вавилона почти до самой юго-западной его окраины.
Ночью город был пуст. Позади остались запертые, но ярко освещенные фонарями ювелирные и оружейные магазины. Пряный коктейль из просушенных и перетертых трав у заколоченных развалов торговцев специями сменился горьким запахом экстрактов и эссенций у аптекарских лавок. Пьянящий аромат свежего солода рядом с погруженными во тьму домами варщиков ячменного вина постепенно вытеснила едкая вонь извести, золы и бараньего жира возле кожевенных мастерских. Затем уже в нос ударил тяжелый и тугой смрад центральной скотобойни. За ней главная улица упиралась в узкий и грязный канал Гадес[94], отделявший благопристойную и в основном законопослушную часть Вавилона от района Табар.
Даже днем жители соседних кварталов старались держаться от него подальше, а городская стража, в обязанности которой входило патрулирование древнего города, в своем хаотичном передвижении по нему возле деревянного моста непременно останавливалась и поворачивала назад.
За столетия существования города Бога его национально-этнический состав неоднократно претерпевал изменения, но сложились некоторые традиции, в соответствии с которыми египтяне предпочитали компактно селиться на севере, строя свои жилища за городской стеной и каналом, окружавшим ее. Эллины — на восточном берегу реки, а евреи — на западном, за большим мостом, который днем превращался в оживленное торговое место. Местная знать и знатные персы покупали дома рядом с дворцом и дорогой Процессий.
Здесь же, в Табаре, как в своего рода межнациональном плавильном котле, жили все подряд. Сюда люди попадали не по собственной воле: разорившиеся ремесленники; потерявшие право аренды земли крестьяне; лишившиеся надежды отдать долги торговцы; беглые рабы, своей ленью или дерзостью заслужившие немилость у хозяев и вынужденные скрываться от неминуемой расправы; лекари, по незнанию или недосмотру убившие или покалечившие своих пациентов. Всех их объединяло одно единственное стремление — скрыться от правосудия.
В притонах почти открыто продавали хаому — наркотический напиток, доступный в других частях страны лишь посвященным в его тайну жрецам. Обитатели Табара устраивали петушиные бои по своим, особенно жестоким правилам. Птицам одевали лезвия на шпоры, и арена всегда была залита кровью. Во всей остальной империи подобное было запрещено, и вовсе не из сочувствия к пернатым. Бывали случаи, когда обезумевшие от боли или страха петухи набрасывались на зрителей, калечили и даже убивали их, если удары попадали в горло.
Жизнь человека в большом Вавилоне стоила дорого. Там действовали законы. За убийство полагалась смерть. Даже самый никчемный раб имел свою цену: его можно было заставить работать или продать. Убивший раба должен был возместить его хозяину ущерб в двукратном размере. В Табаре жизнь даже свободного человека не стоила ничего.
Либо Кайс, совсем недавно приехавший в Вавилон, понятия не имел о том, какая опасность может поджидать случайного человека, оказавшегося ночью в этом районе, либо ему было на это плевать. Даже свое оружие он оставил во дворце. Дойдя до моста юноша, не замедляя шага, пересек его.
Воздух по другую сторону водной преграды был полон запахов нечистот. На первый взгляд ночью самый опасный квартал города выглядел таким же пустым, как и все другие его части, но это было не так. Из зиявших черных подворотен раздавалось то пьяное пение, то женский визг, то собачий вой.
Не успел юноша пройти и сотни шагов по кривой и узкой улочке, как дорогу ему перегородили двое: первый — плешивый стоял ближе, второй — гладко выбритый держался чудь дальше за ним. Оба носили засаленную и местами рваную одежду и появились так неожиданно, что инстинктивным желанием было отшатнуться от них. Кайс сделал шаг назад и тут же ощутил, как кончик клинка коснулся правого бока.
— Шевельнешься, печень проткну, — сипло прошипели ему прямо в ухо, а на левое плечо легла массивная, изъеденная язвами пятерня, на указательном пальце которой не хватало двух фаланг.
Плешивый сделал шаг влево, а бритый развязной походкой направился к Кайсу, но не по прямой, а закладывая чуть вправо. Таким образом молодой человек оказался как бы в центре треугольника из бандитов, в намерениях которых сомневаться не приходилось.
— С каких же это озер занесло в наше болото такого жирного гуся? — губы бритого, обнажив гнилые зубы, растянулись в наглой ухмылке.
Делая шаги, он едва заметно приволакивал ногу.
— Мы мальца пух с тебя пощиплем. Не глупи, и цел будешь, — высоким, пискливым голосом обозначил перспективы плешивый.
Юноша молчал, переводя испуганный взгляд с одного на другого, всем своим видом демонстрируя, что вот-вот упадет в обморок.
