Иван Иванович Бойцов, ставший к тому времени еще и заведующим инструкторско-ревизионным отделом облмилиции, со связью крайне намучился. Депешу срочную передать в уездный центр — головная боль!
А с мест вообще можно было вместо сообщения абракадабру получить! Случались такие казусы, что даже газеты их использовали в качестве тем для фельетонов и ироничных заметок.
Недавно всей компанией хохотали над свежим номером «Дальне-Восточной Республики». С ехидцей корреспондент рассказывал, как областное бюро союза молодежи направило из Читы телеграммой разъяснение в Шилку: «Шилкинский комитет существует правах района непосредственная связь Читой Оббюро местами должна поддерживаться Райком руководит работой местных организаций». В Шилке, смеется газетчик, телеграмма была получена в следующем искаженном виде: «Шилкинский комитет не существует правах работы непосредственная связь Читой оббюро литерами должна поддерживаться тайком руководить работой литерных организаций». И смех и грех!
Усердный шилкинский телеграфист, прочитав оное, даже позвонил о таинственной телеграмме в местный нарревком, мол, не контрреволюцией ли запахло…
Впрочем, политизация общества чувствовалась буквально во всем. Газеты пестрели агитационными материалами различных партий и блоков, всевозможными способами стремились получить большее влияние на умы и сердца забайкальцев. На глаза Бойцову недавно попался очень характерный образчик такой агитации. Орган Забоблбюро РКП(б) «Дальне-Восточная правда» под броским заголовком «ЛИТЕРАТУРНЫЙ СУД НАД ЛЕНИНЫМ» сообщала: «Сретенск, 27 (Дальта). 15 апреля в большом городском театре прошел с большим успехом литературный суд над Лениным. Защитник обвиняемого Воскобойников своими вескими аргументами довел сретенского прокурора до того, что последний, дабы сгладить создавшееся не в пользу его настроение со стороны слушателей, вынужден был заявить, что он — тоже коммунист и только исполняет роль противника на суде. Под шумные аплодисменты суд закончился полным оправданием Ленина».
Бойцов подобное относил к казусам. В литературные и теоретические тонкости публика на подобных зрелищах обычно не вдавалась, довлели обычные эмоции и настроения толпы. Побеждали симпатии.
Аналогичная картина наблюдалась и в создаваемых милицейских органах. Ивана Ивановича, с военной службой знакомого, удивляла и раздражала царящая в коллективах милиционеров непонятная смесь единоначалия и коллективных общественных решений буквально по всем вопросам деятельности милиции.
Основную массу милиционеров, не говоря уже о милицейских начальниках разного калибра, составляли бывшие партизаны, предпочитавшие начальника-командира себе избирать на общих собраниях. Кого уважали или кто больше нравился, кто командиром был в боях или у кого глотка самая луженая, а кулак самый тяжелый.
Как правило, за последнее пока уважали более всего. Естественно, что избранный начальник считал своим долгом с подчиненными советоваться. А кто, так сказать, начинал гнуть свою линию, долго в начальниках не задерживался — переизбирали! В общем, собраний и митингов хватало. И затягивались они иной раз до полуночи. Накалялись страсти, кипели эмоции — до службы ли…
Звучали на собраниях и митингах, конечно, и дельные мысли. Да только тонули в ворохе обсуждаемых сиюминутных проблемок.
Недавно, к примеру, Бойцов побывал на собрании коллектива служащих Читинской городской милиции. Сокол-Номоконов послал, опыта набираться.
Председательствовал на собрании помощник начальника Капустин, большой любитель бронзовым колокольчиком бряцать за столом президиума:
— Товарищи госмилиционеры! Приступаем к рассмотрению повестки дня сегодняшнего собрания. Первым вопросом разбор заявления гражданина Мельничука о принятии оного на должность младшего милиционера…
— Нo-ка, пусть покажется! Вставай, Мельничук, перед народом! Биографию расскажи! Партизанил или под подолом у бабы отсиживался? Давай, паря!.. — тут же полетели из зала выкрики.
Поднялся сконфуженный, крестьянского вида мужик средних лет, о себе рассказал коротенько и незамысловато. В Читу из деревни полгода назад приехал на заработки, но ничего постоянного из работы не имел. Не партизанил, но из сочувствующих — помогал продовольствием быркинскому отряду, партизанские разведчики ночевали у него.
Тут же постановили, что препятствий к приему в милицию нет, дать ему, Мельничуку, месячный испытательный срок, тем паче, что один из милиционеров, Кузьма Бекетов, на собрании за Мельничука поручился, потому как сам его привел на службу устраиваться, — живут в соседях на Дальнем вокзале.
Вторым вопросом собрание проревизовало приказ начальника 4-го участка о выдаче служащим участка в кредит книжек на воду.
— Ишь ты, как завернул! Прям министер! — смеялось собрание, когда Капустин разъяснил, что участковый начальник такое решение принимать права не имеет, потому что есть соответствующие указания Министерства труда. Так и постановили: рекомендовать начальнику 4-го и других городских участков неправомочные решения не принимать, а действовать согласно указаний Минтруда.
— Слушаем очередной вопрос повестки дня. Тише, товарищи, кончай гвалт! — председательствующий яростно бряцнул колокольчиком, нахмурившись, пошелестел бумагами и поднял над головой помятый лист.
— Тиха-а! Вопрос, товарищи, не из приятных! Прямо скажу, нехороший!
— Не тяни! Чо там?
— Товарищи! К нам поступило… вот оно… отношение от начальника второго участка об откомандировании служащей там Елены Яковлевой как несоответствующей своему назначению…
— Каво? Чо, как баба, што ли, не может, ха-ха-ха! Како там у нее назначенье?
— Хорош тут балаган разводить! — отрезал, поднявшись с четвертого ряда, сам проситель. — Грамоты нет, куды секретарить? Терпел я, товарищи, сам за нее бумаги выправлял, но докуда же! Я пока не министерство социального призрения…
— А на хрена такую брал? Небось фигуриста да на личико смазлива, а? Родню-то любую стерпел бы, хошь и ва-аще дремучую! — продолжал веселиться зал. — Не министерство у него! Тожа небось в министры, как начальник четвертого, наметился, а?
— Да не брал я ее! — красный, как рак, оправдывался, уже прокляв себя за поданное отношение, начальник неграмотной секретарши. — Пришел, уже она там сидела…
— Мы пошли б на посиделки. Да там кавалеры мелки!.. — тут же пропел кто-то с последних рядов, на что зал прямо-таки обвалился гоготом.
Окончательно раздавленный насмешками, заявитель махнул рукой и сел на место, низко опустив голову.
— Тише, товарищи, тише! Давайте посерьезнее! — Казалось, колокольчик у Капустина сейчас оторвется от деревянной ручки и улетит в зал. — Хватит орать и частушки горланить! По Елене Яковлевой резолюцию принять мы обязаны! Тем более что от ее неграмотности страдает дело. Или непонятно?
— Да ясно все, давай, ставь на голосование, а то уже второй час сидим тут! — крикнул тот же чернявенький, что частушку затягивал.
По Яковлевой резолюцию приняли. Уволить, как негодную для секретарской работы. Конечно, высказался вдогонку кто-то, мол, ежели бы пришла на собрание да попросила коллектив, а и не явилась, проигнорировала!
Бойцов очумело вертел головой по сторонам. Посылая его на собрание, Сокол-Номоконов напутствовал, дескать, погляди, послушай, какие проблемы, нужды у милиционеров. Хм, шел на серьезное мероприятие, а попал в цирк-шапито!..
— На этом, товарищи, повестка дня собрания исчерпала. Справки и вопросы к президиуму имеются? — чисто для проформы спросил председатель собрания, собирая бумаги и задвигая стул.
— А как же! Имеются! Дайте слово! — к трибуне направился жилистый рыжеватый Бояршинов из отделения уголовного розыска. Поднялся на ступеньку перед трибуной, левой рукой ухватившись за ее бортик.
— Сказать хотелось бы вот об чем, товарищи… — Он замолчал, обвел зал глазами, повернул голову к столу президиума. — Заковыка, товарищи начальники, стало быть, имеется сурьезная! А речь веду об арестном помещении при гормилиции. Это что же, товарищи, делается! Извините за грубое слово, но тамошние надзиратели ни хрена ведь мышей не ловят! Зайдите туда, особливо к вечеру, полное разгильдяйство! Арестованным дана свобода действий! Куча мала всякой родни набегает, мамки-няньки гужуются сколько и когда хотят! Полная, стало быть, свобода в обращении арестованных с родней и приятелями…
— Точно, точно! Так все и происходит! — выкрикнул, приподнявшись, дружок Бояршинова, Васин, тот самый чернявый частушечник. — Об чем угодно преступному элементу сговориться на свиданках — запросто! Времени дадено сколь хошь, присмотра нет! А начинашь надзирателям говорить — куды с добром! Нос воротят, мол, сами с усами! Зажрались там… Ни-ка-ко-го надзора нет!
