– Рябчик получил удар в грудь, свернув в проулок, в котором ему делать нечего. Домой он шел по набережной.
– Вы не можете это знать! – Аполлон Григорьевич предостерегающе помахал сигаркой. – Даже я следов не обнаружил.
– С точки зрения психо… – Ванзаров осекся. – Скажем так: сильно пьяный всегда выбирает кратчайший путь домой, интуитивно…
– У вас богатый опыт в этом деле?
– Всего лишь экономия сил. Рябчик шел из кабака проторенной дорожкой.
– Он мог идти переулком.
– Не мог. В том направлении нет питейных заведений. Скорее всего, Рябчик выбрался из трактира Пенкина, он тут поблизости.
– Неубедительно, но допустим. И что из этого?
– Комар тоже оказался в переулке не по своей воле, – ответил Ванзаров.
– Повезло горемыке: зарезали позже, а городовой нашел первым его.
– Забыл спросить: сколько прошло времени между двумя убийствами?
– Очень мало, полчаса, не более того… Судя по температуре тела.
– Это важный факт.
– Других у меня не бывает, коллега!
– Тогда простой вопрос: что заставило двух крепких, отчаянных мужиков бежать?
– Вы меня спрашиваете? – поинтересовался Лебедев.
– Нет, психологику, – последовал ответ.
Аполлон Григорьевич чуть не выразился крепко и витиевато, как умел, чем и заслужил почет у городовых. В самом деле, склонность его друга везде и во всем находить сложность порой утомляла. Для чего строить концепции, когда и так все ясно как белый день. Район опасный, ночь темная, всегда найдется кто-то, кто не побоится ни Комара, ни Рябчика, превзойдя их лихостью, рука его будет тверда, а желание занять трон уличного короля – нестерпимо. Да и пристав в чем-то прав: такие шустрые ребята рано или поздно найдут себе конец не ножом, так топором или пулей. В общем, поражение в пари надо принимать с достоинством, а не придумывать увертки.
– Полагаете, я излишне усложняю?
Способность Ванзарова читать мысли приводила в изумление только новичков. Лебедев давно привык и виду не подал. Он лишь заметил, что тут надо работать не его умной головой, а ногами чиновников участка. Обойти окрестности и узнать, кто был с Комаром и Рябчиком в сложных отношениях, таких сложных, что захотел от них избавиться. Скорее всего, в том самом кабаке Пенкина случился конфликт, который и закончился в темном проулке. Найти убийцу – дело двух дней, если приложить старание. А в этот раз приставу Давыдову деваться некуда: найти придется.
– Зачем же позвали меня взглянуть на рану?
На этот вопрос Лебедев и сам ответить не мог. Опыт говорил ему, что в этом убийстве есть какая-то мелочь, занозинка, которая мешает признать его окончательно примитивным. Взять хотя бы то, что криминалист не мог сразу определить, каким оружием нанесены удары. Досада его вылилась в упрямство.
– Аполлон Григорьевич, вы же знаете, что я прав.
– Нет, не знаю и знать не хочу… – резко ответил Лебедев, которому поднадоело хождение кругами. – Пока не осмотрю раны, выводы непозволительны. Тем более у нас пари. Которое вы проиграете.
– Но вы согласны, что это не грабеж?
– Ничего не слышу! – Криминалист заткнул свободным пальцем ухо. – Меня ждут трупы, которые не знают психологики.
– Тогда передайте приставу мою просьбу: собрать завтра утром в участке всех городовых, что сегодня были на дежурстве.
Это Лебедев обещал исполнить с легкостью. Он взглянул на своего друга, который насупился и в задумчивости водил ботинком по сырому снегу. У Аполлона Григорьевича заскребло на душе, и он испытал нечто похожее стыд за то, что на ровном месте проявил характер. Дальним умом криминалист понимал, что Ванзаров скорее всего прав и в этом деле далеко не все так ясно. Но нельзя же все время бегать у младшего на веревочке. Он ведь тоже в каком-то смысле – гений.
Дружески хлопнув Ванзарова по плечу, Лебедев предложил не мучить голову домыслами. Хотя бы сегодня.
– Пропал наш загул в «Данонъ», – добавил он. – Нехорошо получилось, пригласил вас и обманул. Готов загладить вину по высшему разряду.
– Дадите покопаться в свежем трупе?
– Была бы охота портить хороший материал. Нет, дорогой мой, нас ждет развлечение похлеще: приглашаю вас в театр!
– Они же закрыты, – машинально ответил Ванзаров, полагая, что его зовут в варьете, веселых и отзывчивых актрисок которых Лебедев чрезвычайно уважал.
– Не угадал! – победно заявил Аполлон Григорьевич. – Завтра идем на гастролирующих москвичей, какой-то Эм-Ха-Тэ, – проговорил он аббревиатуру из трех букв. – Говорят, молодой, но уже модный театр, билетов не достать, так мне парочку организовали. Дают представление в театре Корша. Слышал, актерки у них молоденькие и хорошенькие. Одним словом, «Масква!»
– Что за пьеса?
– Норвежского драматурга Ибсена, «Доктор Стокман» называется. Как видно, что-то социальное, из жизни врачей…
– Спасибо за приглашение, пойду с удовольствием, – ответил Ванзаров. – Жаль, что ваша дама решила порвать с вами отношения. Необдуманный поступок. Могла бы сделать это после спектакля. Счастье, что женщины не владеют логикой, иначе нам бы пришлось совсем туго. Быть нам с вами бобылями, не иначе…
– Это случайное совпадение…
– Два совпадения – закон.
В который раз способность друга узнавать скрытое произвела не самый приятный эффект. Аполлон Григорьевич не нашел слов, чтобы выразить всю глубину своей досады. А ведь он так скрывал печальную кончину очередного романа, на который возлагались определенные надежды. Да что там говорить… Жадная и глупая мадемуазель оказалась, хорошо, что вовремя осознал. К счастью, могучая фигура помогла не лопнуть от распиравшей обиды. Лебедев всего лишь скомкал невинную сигарку и швырнул в снег. И постарался сделать вид, что вообще ничего не случилось.
– Чем займетесь? – спросил он слишком равнодушным тоном.
– Поищу свидетелей, – последовал ответ.
– Это правильно. Всегда следуйте моим советам. В трактире еще можно найти свидетелей скандала.
– В трактире делать нечего, – сказал Ванзаров. – Надеюсь отыскать куда более информированных лиц.
– Это кто ж такие интересные?
– Не могу ничего сказать, пока вы не исследуете порезы. – Лебедеву нагло подмигнули. – А когда будете ими заниматься, обдумайте странную мелочь: с чего это вдруг уличных хулиганов потребовалось убивать один за другим? Когда что-то подобное случалось в таком районе? Могу поспорить: это и вам не дает покоя…
Ванзаров кивнул и удалился по набережной, оставив друга в плотном тумане недоумения.
На Матисовом острове, близ места, где река Мойка впадает в Большую Неву, на участке, ограниченном речкой Пряжкой и самой Мойкой, с середины XIX века было выстроено четырехэтажное здание больницы Св. Николая Чудотворца, в которую помещали душевнобольных. Место это было печальное, но для крупного города необходимое. Душевные болезни одолевали жителей столицы все чаще. Напротив больницы стояли баржи, груженные лесом, кипела торговая и мастеровая жизнь, а за высоким забором царили тишина и покой, что считалось главным лекарством.
В восьмидесятых годах больница была передана в городское управление и перестроена, чтобы увеличить количество коек. Мест катастрофически не хватало. Даже казенные квартиры докторов отдали под палаты, оставив только одну главному врачу. Должность эту занимал уже двадцать лет уважаемый всем медицинским миром доктор Оттон Антонович Чечотт. Поляк, мечтавший о свободе любимой Польши и никогда не скрывавший своих политических взглядов, трудом и талантом сделал карьеру в столице империи. Впрочем, место главного врача он занял по конкурсу, предложив свою кандидатуру на открытую вакансию. С тех пор не жалел сил, чтобы его больница стала лучшей в столице, а значит, в России, опережая всех не только чистыми палатами, но и научными исследованиями.
Доктор Чечотт привык ложиться поздно, поэтому его не пришлось будить, когда он срочно понадобился в отделении спокойных больных.
Дежурный врач Владислав Мазуркевич при помощи надзирателя вытащил пациента, у которого случился внезапный срыв, из палаты и принял самые безотлагательные меры, чтобы успокоить его. Надзиратель же вернулся наводить порядок в разбуженном отделении.
Янек сидел на смотровой койке, обхватив колени руками, легкая дрожь пробегала по телу, немигающий взгляд уставился в кафельные плитки пола. Он раскачивался и рисковал свалиться. Мазуркевич был настороже. Не спеша затворив за собой дверь, Чечотт спросил, что произошло.
Мазуркевич доложил, что у больного случилась истерика без видимых причин, причем такая сильная, что пришлось применить силу, чтобы его изолировать. Событие это было неожиданным и крайне неприятным для Чечотта.
За Янеком Пшибишевским он следил с особым интересом, и не только потому, что тот был его земляком. Молодого человека перевели в больницу Св. Николая Чудотворца из Варшавы по его настоянию. Чечотту был крайне интересен его случай.
