63
Здесь Сперанца несколько опережает события, поскольку на тот момент она, вероятно, еще оставалась самой известной или пользующейся дурной славой из Уайльдов. На самом деле Оскар, описывая свое первое турне по Америке, где он действительно произвел много шума, рассказывал, как был тронут тем, что здесь все привечают его как сына Сперанцы, которую ирландцы, эмигрировавшие во времена голода, хорошо помнят и как поэтессу, и как патриотку. Даже в 1891 году, когда дублинский журнал «Хозяйка дома» провел опрос, призывая читательниц назвать «величайшую из ныне живущих женщин Ирландии», Сперанца получила 78 процентов голосов.
У Россетти действительно был вомбат, он любил держать его на коленях, почесывая ему брюшко, и после его гибели горько оплакивал. Насчет слона сведений не сохранилось, но, зная биографию Россетти, легко предположить, что у него могло возникнуть такое намерение.
Вероятно, леди имела в виду необходимость обратить свою библиотеку в наличность, как ей пришлось поступить с библиотекой сэра Уильяма, ставшей библиотекой Стокера, перед отъездом из Дублина.
Знакомство Кейна с Ирвингом предшествовало знакомству со Стокером. Что же до рецензии, то она была написана в 1874 году, когда Кейну был всего 21 год.
Возможно, Стокер учуял соперника? Если так, ему можно посочувствовать Холл Кейн, хоть был моложе Стокера на шесть лет, уже встречался с Генри Ирвингом и произвел на него впечатление своими талантами, весьма сходными с талантами Стокера. Стоит вспомнить, что в августе 1881 года Стокер был все еще очаровав Генри Ирвингом и рад возможности состоять у него на службе.
Жены, не вомбата.
Майкл, брат Россетти, издавал в Англии Уолта Уитмена. Сестра Кристина сама была известной поэтессой.
Рассказать об этом Стокер предоставляет мне. Россетти совершил поступок с одной стороны, несказанно восхитивший романтиков, с другой же ужаснувший более трезво мысливших современников: спустя годы после погребения жены он велел извлечь ее прах из могилы. В порыве скорби он похоронил с ней вместе многие из своих неопубликованных поэм, которые потом захотел вернуть. Если читатели усомнятся во впечатлении, которое это произвело на Стокера, отсылаем их к «Дракуле», глава 16, где Люси Вестенра, которую считают умершей, хотя это не так, выкапывает из могилы ее жених, Артур Холмвуд, и все это в итоге оборачивается не слишком хорошо.
После нескольких месяцев переговоров Кейн добился желаемого: полотно Россетти «Видение Данте о Беатриче» было выставлено в Художественной галерее Уокера в Ливерпуле, где оно пребывает и по сей день. Говоря об успехе, Стокер, несомненно, намекает на 1500 гиней, которые Кейн выручил для Россетти за эту картину, — сумму, сопоставимую с нынешними 75 000 фунтов.
Среди «общих пристрастий», упоминаемых Стокером, мы можем, не рискуя погрешить против истины, назвать следующие: служение искусству, любовь к театру, литературные амбиции, ночной образ жизни и бесполые браки. В связи с этим мы даже вправе говорить о писательской «гомосексуальной предрасположенности», латентной в случае Стокера, но более активной в случае с Кейном. Правда, говоря это, мы, современные люди, должны понимать особенности викторианского мировосприятия и помнить, что само слово «гомосексуальный» вошло в обиход только в 1892 году.
Одним призраком была женщина, имеющая обыкновение появляться на лестнице, второй облюбовал себе место в буфетной, тогда как третье привидение «проживало» в неиспользуемой спальне, выходившей окнами на Темзу. Это была тема, о которой Россетти всегда умалчивал. Однажды, когда Кейн вызвался переночевать в упомянутой спальне и тем самым развеять миф о ее обитателе, Россетти запретил ему это. Когда Россетти вынуждали объясняться, он говорил лишь, что видел и слышал мертвых. Сравните это с приемом, который оказал Джонатану Харкеру его хозяин в замке Дракулы: «В замке вы можете войти в любую дверь, в какую пожелаете, кроме тех, которые заперты, а туда вам и не захочется входить. Есть причины для того, чтобы все было так, как оно есть, и если бы вы видели то, что вижу я, и знали то, что ведомо мне, возможно, вам бы все стало понятней». «Дракула», глава 2. Сравните также трех привидений Россетти с тремя дочерьми Дракулы.
«Не пережившему мук ночи неведомо, как сладостно и дорого сердцу и очам бывает утро». «Дракула», глава 4. Что касается хлорала, это прозрачная, бесцветная, вязкая жидкость, получаемая от воздействия хлора на этанол. После смешивания с водой он превращается в гидрат хлора — сильнодействующее снотворное, наркотический эффект которого недооценивался врачами викторианской эпохи, свободно прописывавшими это сомнительное снадобье.
Подобное распределение обязанностей представляется разумным. В Стокере было 6 футов 2 дюйма, в Кейне 5 футов 3 дюйма.
На почтовой бумаге пароходной линии «Белая звезда».
Сокращение от латинского videlicet, означающее: «то есть» или «именно».
И снова стоит упомянуть об успехе Кейна. Его четвертый роман за год разошелся тиражом более четверти миллиона экземпляров. Такой успех сам по себе мог явиться испытанием для дружбы любых двух авторов, но еще более осложнило их отношения то обстоятельство, что Стокеру пришлось позаимствовать у Кейна 600 фунтов, весьма изрядную сумму. Судя по всему, Кейн дал взаймы охотно, однако, говорят, он сам оказался в большом долгу перед Стокером, не в отношении денег, а скорее из-за некоей услуги, о которой он попросил своего друга.
Стокер либо копировал всю свою корреспонденцию перед тем, как ее посылать, что было бы вполне в его духе, но кажется маловероятным, учитывая его занятость, — либо попросил, чтобы его письма вернули ему, как только решил скомпилировать «Досье». Кроме того, пятна по всей рукописи «Досье» могут указывать на то, что Стокер порой использовал тогдашнюю несовершенную предшественницу современной копировальной бумаги. Так или иначе, мы можем лишь радоваться, что в данном случае Кейн проигнорировал указание Стокера.
Намекая на «тайные шотландские обеты», как прояснит «Досье», Стокер подшучивает над Кейном.
Этот загадочный параграф отослал меня в глубины биографии Стокера, где я обнаружил следующее.
Стокер, когда проживал на Чейни-уок в доме № 27, переправлялся через Темзу в «Лицеум» и обратно на пароме. 14 сентября 1882 года, когда «Сумрак» приближался к причалу, в конце Окли-стрит Стокер увидел, как какой-то пожилой человек прыгнул за борт. Нагнувшись, Стокер сумел схватить его за одежду, хотя предполагаемый самоубийца сопротивлялся, не желая спасения. Однако Стокер прыгнул в реку и вытащил его. Извлеченного из Темзы и почти утонувшего человека отнесли в дом Стокера, где незнакомцу все-таки удалось осуществить задуманное: он умер на обеденном столе.
В некоторых публикациях прессы того времени Стокера осуждали: мол, семейный человек не имел права рисковать своей жизнью и здоровьем, а это, несомненно, так и было в данном случае. С другой стороны, в «Антракте» было высказано следующее мнение:
«Мистеру Ирвингу повезло, что в качестве управляющего у него служит мускулистый христианин, такой как мистер Брэм Стокер. Если популярному трагику когда-нибудь будет трудно выбраться из глубин своего искусства, он знает, что его верный Брэм всегда готов совершить прыжок в пучину и прийти на выручку». В основном Стокера превозносили как героя, а Королевское общество человеколюбия наградило его бронзовой медалью.
Что касается Флоренс, которая стояла рядом, когда самоубийца испустил дух на ее выполненном в стиле Морриса обеденном столе красного дерева, предназначенном для размещения от десяти до двенадцати живых гостей, она немедленно начала кампанию по передислокации. Наконец Стокеры все-таки переехали в дом № 17 на Сент-Леонардс-террас. На момент написания письма, в середине мая 1888 года, Стокер проживал там.
Вход в театр «Лицеум» с Берли-стрит предназначался исключительно для Генри Ирвинга, Эллен Терри и Стокера.
Б.К. — это «Бифштекс-клуб», известный также как «Высочайшее сообщество бифштексов», — помещение за кулисами, где в готической роскоши Ирвинг обедал с приглашенными им гостями. К рашперу, подвешенному к потолку в 1735 году и пережившему два пожара в здании, Стокер добавил новые приспособления, призванные разнообразить привычный ассортимент мясных блюд. Обшитые панелями стены наряду с доспехами украшали портреты предшественников Ирвинга — Дэвида Гаррика, Эдмунда Кина, Уильяма Чарльза Макриди — и, конечно, портрет самого Ирвинга в полный рост в роли Филиппа II работы Уистлера — последний штрих, завершавший убранство.
