После стольких лет, проведенных в доме Борджа, я оценила ее прямоту по достоинству.
— Когда-то была, — ответила я. — Но я не смогла любить человека, который оказался убийцей. Теперь я презираю его всем сердцем.
Графиня одобрительно кивнула.
— Тогда у нас с вами есть нечто общее. После того как он убил моего мужа, он взял меня в плен. Он содержал меня в роскоши, как и Катерину Сфорца, которая находилась там же, но каждую ночь насиловал меня. Думаю, если б я отдавалась ему добровольно, это доставило бы ему куда меньше удовольствия. — Она перевела взгляд на мутные воды Тибра. — И вот я здесь. Я наскучила ему, и он оставил меня в покое, чему я только рада. Но до тех пор, пока Чезаре не потерпит поражение — или пока Папа не умрет, — мне отсюда не выйти.
— Как и мне, — мягко сказала я. — Мне очень жаль вашего мужа.
— А мне — вашего брата, — отозвалась графиня. Очевидно, Доротея была в курсе всех новостей, касающихся меня.
В тот первый день мы гуляли недолго. Шло время, и постепенно мы начали больше доверять друг другу. Донну Доротею, женщину прямую и искреннюю, довели, как и меня, до грани безумия совершенными против нее злодеяниями, и теперь ей была безразлична ее дальнейшая судьба. Мы откровенно говорили о преступлениях Борджа и о своей жизни. Какое это было облегчение — поделиться гнетущими меня ужасными тайнами! К моему изумлению, оказалось, что Доротея уже знала почти все, что я ей открыла.
В ней я нашла спасение от своего одинокого безумия. Но вдали от ее общества, особенно по ночам, призраки возвращались: мумифицированный Роберт, Альфонсо, мой отец, таинственная стрега. Каждый день я пыталась найти в себе силы, чтобы пустить в ход кантереллу, и каждую ночь мне их не хватало.
В это время мне пришло письмо из Непи, от Лукреции. Восковая печать на письме была сломана. Я долго сидела в прихожей, положив письмо на колени, и размышляла, не сжечь ли его на ближайшей свечке.
В конце концов я развернула его и прочла:
«Дорогая Санча!
Прежде всего я должна попросить у тебя прощения за то, что так долго не писала. Признаюсь: в первые, самые мрачные дни пребывания здесь у меня просто не было душевных сил взяться за перо. Но время понемногу оказывает свое целительное воздействие, и мне, как только я оказалась в состоянии, захотелось сказать тебе, как сильно мне не хватает твоего общества. Без твоей верной дружбы и доброго сердца дни кажутся длинными и унылыми.
Маленький Родриго тоже скучает по тебе; он постоянно спрашивает про свою тиа Санчу. Ты бы его не узнала — он так вырос! Он с каждым днем становится все больше похож на своего отца.
Новостей у меня особенных нет: здесь каждый день похож на другой. Хотелось только упомянуть, что вскоре после моего приезда здесь на ночь встал лагерем Чезаре со своей армией. Мне пришлось принять его у себя вместе с самыми примечательными из его спутников.
Сейчас вместе с ним путешествует художник и изобретатель Леонардо да Винчи. Тем вечером дон Леонардо пришел ко мне на ужин. Это добродушный пожилой человек, чудаковатый на вид, с крючковатым носом, большими, поразительными глазами и длинными, нечесаными седыми волосами и бородой. Несмотря на возраст, у него очень острый и живой ум. Чезаре говорит, что дон Леонардо — инженерный гений и что он уже оказался чрезвычайно полезен, придумав, как использовать взрывчатые вещества для разрушения мостов. Я же могу сказать, что он очень добрый человек и отличается прекрасным чувством юмора. Во время ужина он попросил принести пергамент и достал перо и чернила, с которыми он не разлучается; пока Чезаре рассказывал про ход кампании, дон Леонардо рисовал. Появился Родриго и очень им заинтересовался. Я уже хотела было отправить малыша обратно в детскую и пожурить его за то, что он докучает гостю, но дон Леонардо был очень добр; он позволил Родриго сидеть у него на коленях и смотреть, как он рисует.
Кстати, о Чезаре и его кампании. Не могу не упомянуть еще об одном его спутнике, некоем Никколо Макиавелли, неприятном, скрытном человеке; он почти не притронулся к ужину, поскольку постоянно строчил у себя в дневнике, стоило лишь Чезаре что-то сказать, — как будто мой брат изрекал нечто необыкновенно ценное.
Чезаре рассказал, что без труда захватил земли вокруг Болоньи и Флоренции; эти великие города передали ему в собственность крепости и поместья, устрашившись его армии, поскольку та благодаря щедрости короля Людовика увеличилась на десять тысяч человек. Чезаре говорит, что теперь он непобедим и сможет пройти через всю Италию и завладеть всеми землями, какими только пожелает.
Когда мой брат закончил говорить, в конце ужина дон Леонардо подарил мне законченный набросок. Я была весьма польщена, ибо на этом наброске была изображена я сама, сидящая за столом; однако я поразилась, увидев, сколь печально мое лицо, ведь я изо всех сил старалась держаться при гостях весело и оживленно.
Под моим портретом дон Леонардо написал строчку из стихотворения поэта Санназаро: «Per pianto la mia carne si distilla». «Плоть моя тает и стекает слезами».
Он очень мудрый, дон Леонардо. Он способен заглянуть в самую душу человека, а его волшебный талант позволяет при помощи обычного пергамента и чернил запечатлеть, что у человека на душе. Я много еще чего могла бы рассказать тебе, но письмо — не лучший способ выразить то, что мне хотелось бы сказать. Придется подождать до тех пор, пока я не смогу повидаться с тобой.
Я каждый вечер молюсь за тебя, сестра, и думаю о тебе с большой нежностью. У меня никогда не было лучшей и более верной подруги. Да сохранит тебя Господь!
С любовью, Лукреция».
Я сложила письмо и спрятала в свой томик Петрарки. Я поняла, что Лукреция не могла откровенно поделиться со мной своими мыслями; я поняла намеки на терзающую ее печаль и чувство вины, поняла, что она хотела сказать, упомянув, что ей «пришлось» принять у себя Чезаре, — это означало, что Лукреция сделала это не по своей воле. И еще она намекала, что молит меня о прощении.
Я не могла — и не стала — отвечать. О чем мне было писать? Что я сошла с ума от горя, причиненного отчасти и ее предательством? Что единственное, что доставляет мне радость, — это мысли о мести Чезаре?
Позднее я показала это письмо Доротее де ла Крема. Читая, она поджала губы, потом кивнула.
— Чезаре завладеет всеми землями, какими только пожелает, — подтвердила она. — И всеми женщинами тоже. И каждую ночь будет унижать новую женщину по собственному выбору.
Подобные новости подогрели мою ненависть, и ночью мне приснился сон: я схватила меч, все еще торчащий в моем сердце, нанесла удар, сверкнув сталью, и одним ударом отсекла Чезаре голову. И улыбалась, глядя, как эта голова откатилась прочь от рухнувшего тела, а кровь, гнуснее которой не бывало, хлынула из жил и потекла, словно Тибр.
Странно лишь, что во сне я услышала голос моего брата. Он весело повторил: «Ты просто попыталась убить не того человека».
ЛЕТО 1501 ГОДА — НАЧАЛО ЗИМЫ 1503 ГОДА
Глава 36
«Яйцо треснуло», — сказал Альфонсо. Он был одет, как всегда, в светло-голубой атлас; на лице его застыло непривычно суровое, предостерегающее выражение. «И на этот раз его уже не починишь…»
Я проснулась, судорожно хватая ртом влажный воздух августовского утра, и услышала в прихожей плач Эсмеральды. Я кинулась туда и обнаружила ее на полу: Эсмеральда держалась за сердце, словно старалась унять острую боль.
— Эсмеральда!
Я бросилась к ней и схватила ее за полную руку — с возрастом Эсмеральда сделалась весьма дородной. Мне сразу на ум пришел апоплексический удар, поразивший Ферранте. Я помогла Эсмеральде подняться и усадила ее в кресло.
— Посиди здесь, дорогая…
Я отыскала вино, наполнила кубок и поднесла к ее губам.
— Вот, выпей. Сейчас стражник сходит за врачом. Эсмеральда сделала глоток, закашлялась и, тяжело дыша, махнула рукой.
— Не надо врача!
Она взглянула на меня полными горя глазами и жалобно произнесла:
— Ох, донна Санча! Если бы только тут мог помочь врач. — Она судорожно вздохнула, потом добавила: — Не зовите стражника. Я только что разговаривала с ним. Он принес вести…
— Что случилось? — тут же взволновалась я.
— Наш Неаполь, — отозвалась Эсмеральда, вытирая глаза краем широкого рукава. — Ох, мадонна, у меня сердце разрывается… Ваш дядя Федерико вынужден был отправиться в изгнание. Король Фердинанд Католический и король Людовик сговорились и объединили свои армии. Теперь они совместно властвуют над Неаполем. Нынче над Кастель Нуово реют французское и испанское знамена. Фердинанд теперь правит городом.
Я испустила долгий вздох и медленно опустилась на колени рядом с Эсмеральдой. Хотя смерть Альфонсо отняла у меня рассудок и радость, я все же лелеяла робкую надежду на то, что когда-нибудь смогу вернуться домой — в королевский дворец, к Федерико и братьям, к своей семье. Теперь же все это было у меня отнято.
