— Вам понадобится наша помощь?
— Да. Нужны ваши товарищи, которые могли бы меня прикрыть.
— Вы намерены…
Бессмертная приложила ладонь к губам вора.
— Тс-с-с… Никаких вопросов. Лишь ответ: будут рядом со мной ваши люди или нет?
— Будут.
— К кому обращаться?
— Видите господина? — показал Улюкай на Резаного, мирно беседующего рядом с каретой с городовым. — Он будет вашей тенью.
— Моя «тень» накоротке с городовым?!
— Нет, просто городовой почитает за честь охранять чиновников из Государственной думы.
Крутов слушал князя внимательно, серьезно, озабоченно.
— Основная информация, полученная нами, касается высших должностных лиц. И прежде всего генерал-губернатора города.
— Покушение?
— Да.
— Кто его готовит?
— Готовила некая особа, но после ликвидации группы эсеров и задержания определенных лиц, в частности графа Константина Кудеярова, мы располагаем важными сведениями и держим ситуацию под контролем.
— Некая особа — это кто?
— Я вам, Николай Николаевич, уже докладывал. Мадемуазель Бессмертная, бывшая прима оперетты.
— Дочка воровки?
— Да.
— Как ее угораздило попасть к эсерам?
— На это сможет ответить только суд.
— Ее задержали?
— Пока нет.
— Почему?
— Она долгое время находилась под покровительством почитаемых фамилий, и это давало ей возможность успешно уходить от слежки.
— Почитаемые фамилии — это кто?
— К примеру, княжна Брянская… Тот же Кудеяров-младший. Покойный барон Красинский.
— Кстати, вышли на след убийц барона?
— Пока нет. Есть предположение, что за этим опять же стоят эсеры. Барона вместе с Бессмертной готовили к покушению на главу города.
— Готовили к покушению и за это убили?.. Чушь! Полная чушь, князь!
— Барон сумел вовремя уйти из организации, и благодаря его поступку мы получили сведения о подготовке покушения.
— Ну хорошо! — по-прежнему раздраженно произнес обер-полицмейстер. — Барон убит!.. Кудеяров в камере! Княжна отбыла в Одессу… А кто сейчас покровительствует сошедшей с ума приме?
— Полагаю, уже никто.
— Значит, задержите, наденьте наручники, изолируйте от общества!.. Или вы ждете, когда она окончательно убедится в безнаказанности и совершит то, что не успели сделать расстрелянные негодяи?
— Негодяев как раз, ваше высокоблагородие, расстреляла мадемуазель Бессмертная, — тихо произнес Икрамов.
— Что? — удивленно поднял голову Николай Николаевич.
— Расстрел эсеров — дело рук Бессмертной. Мы располагаем такими данными.
— Может, она действительно сумасшедшая?
— Мне трудно судить. Хотя некоторые поступки ее совершенно не поддаются объяснению.
Крутов подумал.
— Ее необходимо арестовать. Причем в самое ближайшее время! Как взбесившуюся собаку!.. Иначе может случиться нечто такое, что мы не расхлебаем до конца дней своих!
— Есть еще одна информация, но, подозреваю, она вам может показаться полнейшим бредом.
— А вам она не кажется таковой?
— Нет.
— Тогда излагайте.
— В числе высших государственных лиц, поставленных эсерами на ликвидацию, значится премьер-министр страны.
— Что?!
— Есть такая информация.
— Откуда она у вас? От вашего полоумного графа? Или от почившего в бозе барона?
— Не только… Хотя и барон, и граф не пользовались доверием эсеров, и я бы отнесся серьезно к их показаниям.
— Вы!.. Вы отнеслись бы!.. Я же считаю это полной чушью и бредом!.. Какая-то кучка заговорщиков, которых расстреляла их же подельница, планировала покушение не на кого-нибудь, а на второе лицо государства! Вы хотя бы понимаете, что такое второе лицо России? Оно в кольце, в защите, в абсолютной недосягаемости, и вдруг какие-то слухи, сплетни, фантазии! Бред!.. Вы это не говорили, я не слышал!.. Нас за это не только засмеют, но с позором снимут с должностей!.. В первую очередь меня. Вас — во вторую!.. Всего доброго, князь!
— Благодарю, ваше превосходительство.
В Одессе было по-южному душно и жарко.
Михель брел по Дерибасовской, смотрел на веселый, неторопливый люд, радовался красивому городу, приветливым уличным зазывалам, беззаботно улыбался, вглядываясь во встречные лица.
В одном месте он остановился, чтобы купить мороженое, полез в брючный карман, достал несколько монет, протянул продавщице.
Получив завернутый в бумажку брикет, двинулся дальше, с удовольствием откусывая холодные куски и не обращая внимания на двух филеров, следующих за ним.
По противоположной стороне Дерибасовской продвигались «жених» и Груня, также не сводя глаз с вора.
Полицмейстер южного города был гостеприимен и любезен. Сидел на кожаном диване напротив князя Андрея, прихлебывал чай, смотрел на гостя с интересом и удовольствием. Тот был напряжен, собран, сдержан.
— Полагаю, вы получили сообщение о моем приезде в Одессу? — спросил князь.
— Вы в этом сомневаетесь?
— Спрашиваю.
— Получил. Вы прибыли со своей кузиной?
— Да, она моя благодетельница и защитница.
— Удачно разместились?
— Пока никак. С поезда я направился прямо в управление.
— Основная цель вашего приезда?
— В шифровке об этом не сказано?
— Я хочу услышать от вас.
— Встретиться с девушкой, которую я люблю.
— То есть с воровкой?
— Для вас она воровка, для меня — любимая девушка.
Соболев вытер салфеткой усы и поинтересовался:
— Каким образом вы представляете эту встречу?
— Я вас не понимаю.
— Где, при каких обстоятельствах вы намерены встретиться со своей возлюбленной?
— Где — значения не имеет. Мне важно просто увидеть ее.
— Вам известно, что она и ее мать Сонька Золотая Ручка задержаны? Они в тюрьме. Под следствием!
— Я готов проследовать в любое место. И крайне рассчитываю на вашу благосклонность.
Аркадий Алексеевич глубоко вздохнул.
— Вам сколько лет, князь?
— Вы станете читать мне мораль, ваше высокородие?
— Нет, не стану. И все-таки… Вы из почитаемой семьи, прошли войну, получили полного Георгия… Воровка! Понимаете, воровка! А на ее матери вообще ставить меток негде!
Андрей, опершись о трость, поднялся.
— Я прошу, ваше высокородие, дальше не продолжать. Позвольте откланяться.
Полицмейстер снисходительно посмотрел на него, кивнул на кресло:
— Присядьте. Разговор не окончен.
Тот нехотя занял прежнее место, продолжая держать трость в руке, чтобы в любой момент уйти.
— В камеру пустить я вас не могу, — сказал Соболев. — Не положено. Свидание возможно только после завершения следственных действий.
— Сколько они продлятся?
— Сказать определенно не могу. Может, неделю, а может, и месяц.
— Я готов ждать.
Полицмейстер с трудом поднялся с дивана, прошелся из угла в угол.
— Просьба, князь: не распускать нервы, не устраивать истерик. Поговорим как мужчина с мужчиной.
Андрей молчал.
— Вам известно о романе вашей возлюбленной с поручиком Гончаровым, который случился на Сахалине?
— Не верю. Вранье.
— Она ждала от поручика ребенка.
— Она родила?
— Пока нет.
— То есть она беременна?
— Да, беременна! — с заминкой ответил Соболев.
— И вы содержите беременную девушку в камере?
— При тюрьме есть госпиталь.
— Это недопустимое обращение с женщиной, ждущей ребенка!
— Она подследственная!
— Прежде всего она женщина! И относиться к ней следует сообразно высшей морали!
— Для вас она женщина, для нас — преступница. А мораль для преступников определяется законом!
— Я буду писать жалобу на имя государя!
— Ваше право.
Видя состояние князя, полицмейстер участливо поинтересовался:
— Бокал холодного одесского вина не желаете?
— Не пью! — Андрей уставился на чиновника немигающими глазами. — По-человечески… как мужчина мужчину… позвольте мне проведать мадемуазель.
— Понимаю, князь, сострадаю, даже сочувствую, но ничего сделать не могу. Не положено.
— Это ваше последнее слово?
— На сегодня — да.
— А на завтра?
— На завтра? — переспросил Аркадий Алексеевич. — Завтра я постараюсь преподнести вам некий сюрприз, который, думаю, расставит все точки над «і».
— Вы все-таки предоставите мне возможность встретиться с Михелиной?
— Я предоставлю вам возможность встретиться с одним господином, который поведает кое-что весьма интересное о вашей избраннице.
— С господином поручиком?
— С Гончаровым?.. Шутите, дорогой! Мне даже не известно, жив ли он. С другим господином, который также имел приключение с мадемуазель.
Сонька и Михелина вышли на улицу, к ним тут же подкатил дежуривший возле гостинички извозчик, весело поинтересовался:
