Табба села, и некоторое время директор и актриса молча изучали друг друга.
— Предупредите вашего швейцара. Гаврила Емельянович, чтоб поменьше распространялся о моем визите к вам, — начала разговор девушка.
— Уже предупреждал, но не будет лишним, если предупрежу еще раз, — кивнул тот и спросил: — Скажите, мадемуазель, кто из троих сумасшедший?.. Господин Гришин, вы или ваш покорный слуга?
— Гарантировать ваше или господина Гришина душевное здоровье не могу. За свое же ручаюсь, иначе я не была бы здесь.
— Значит, история с черным бриллиантом — не блеф?
— Истории, Гаврила Емельянович, пока нет. Есть лишь увертюра. Остальное в наших руках.
Филимонов откинулся на спинку стула, снова внимательно посмотрел на гостью.
— Вы желаете выйти на сцену?
— Да.
— В какой вещи?
— В «Летучей мыши». Ее в репертуаре уже нет, но я хорошо помню свою партию.
— Но публика забыла и оперетту, и вас.
— Думаю, в Петербурге есть немало театралов, которые не только помнят меня, но и сочтут мое появление на сцене истинным подарком.
— А если подарок не случится?
— Вы не уверены в себе?
— В вас.
— Я в себе уверена. Если же, Гаврила Емельянович, вы не уверены в способности решиться на подобное, мне остается раскланяться и забыть о нашем разговоре.
Директор подошел к двери, удостоверился в том, что она плотно заперта, вернулся на место.
— Бриллиант при вас? — поинтересовался он.
— Нет.
— Где он?
— В надежных руках.
— В руках следователя?
— Вас это беспокоит?
— Весьма. Камень ведь в итоге должен стать моим?
— Он станет вашим. Но только после премьеры.
— Вы мне не доверяете?
— Так же, как и вы мне.
— А если господин Гришин не пожелает отдавать его мне?
— Бриллиант будет при мне.
— Значит, будем торговаться.
— Не вижу смысла.
— Тем не менее… Чтобы избежать сюрпризов, я получаю «Черный могол» перед началом представления. Понятно, коль публика уже в зале, я не смогу отменить спектакль и таким образом нарушить нашу договоренность. Вы согласны, сударыня?
— Надо подумать.
— Думайте. Но это мое последнее слово. Слишком велик риск.
— Чей?
— Мой. В случае провала затеи я могу лишиться не только театра, но и репутации!
— Провала не будет.
— Надеюсь. Однако мне необходимо подготовить общество не только афишами, газетами, но создать вокруг будущего представления завесу тайны, ажиотажа. Скандала, если хотите!
— Хорошо, — кивнула бывшая прима. — Я принимаю ваше условие. Но мне важно знать, сколько времени займет подготовка спектакля.
— Думаю, месяц, два…
— Неделя!
— Мадемуазель! — воскликнул директор. — Куда вы гоните?.. Как можно за неделю подготовить подобную затею?!
— Вы представляете стоимость черного бриллианта?
— Весьма приблизительно.
— А я представляю. Он бесценен!.. На него смогут безбедно жить ваши дети, внуки, правнуки!
— Так оставьте его себе!
— То есть вы не желаете, чтоб он стал вашим?
— Желаю!.. Весьма желаю! Но вы меня шантажируете!
— Я покупаю вас, Гаврила Емельянович. И вас, и театр.
Директор подошел к актрисе почти вплотную, наклонился к ней, негромко и внятно произнес:
— Вы ведь знаете, что вас в любой момент могут арестовать?
Она выдержала его взгляд, спокойно ответила:
— Вы хотите сдать меня полиции?
— Нет, я хочу сказать, что, покупая меня и театр, вы в то же время подвергаете риску мою свободу. Арестовав вас, полиция непременно накинет наручники и на мои запястья также. Арестует меня как вашего сообщника.
— Еще не поздно отказаться.
— Если я откажусь, мадемуазель, то через десять минут сюда прибудут жандармы и ваш спектакль будет продолжаться в совсем другом месте… Будучи же игроком по натуре, я все-таки пускаюсь в авантюру и стану смиренно ждать, какой сюрприз приготовила мне судьба в этот раз.
Табба поднялась.
— Мы с вами схожи. Я тоже игрок!
Бессмертная направилась к выходу, Гаврила Емельянович предупредил ее:
— Будьте крайне осмотрительны, в противном случае сенсация может не состояться.
Бывшая прима кивнула и толкнула дверь.
Изюмов ждал Таббу нетерпеливо и взволнованно. Когда она появилась, шагнул навстречу, зашептал:
— Вам нельзя здесь больше появляться, мадемуазель!.. Гаврила Емельяныч сдадут вас! Даже у Глазкова вам небезопасно-с!
— Вам известно, где он живет? — удивленно подняла брови бывшая прима.
— Да, на Старо-Невском. Он мне сообщил!.. Вас могут даже там выследить!
— Учту, спасибо за предупреждение, — усмехнулась Бессмертная и двинулась к выходу.
Константина Кудеярова из камеры доставили прямо к Икрамову.
Могучий Асланбек молча впустил арестанта в кабинет князя и так же молча закрыл за собой дверь.
Ибрагим Казбекович вышел из-за стола, протянул руку:
— Здравствуйте, граф.
Тот, печальный и измотанный, вяло пожал ладонь кавказца, усмехнулся:
— Я как-то уже стал забывать, что меня можно так величать.
— Мы вас отпускаем. Но на определенных условиях.
— А просто отпустить без всяких условий и обязательств нельзя?.. По-моему, своим малодушием и податливостью я принес Департаменту полиции больше, чем все раскрытые вами подпольные организации.
Князь оценил слова и состояние Кудеярова, уклончиво усмехнулся:
— Хорошо, пусть это будут не условия, а моя личная просьба. На это вы согласны?
Константин гордо вскинул подбородок:
— Я слушаю вас, князь.
Тот в задумчивости сделал несколько шагов по кабинету, взял со стола пачку папирос, закурил.
— Вы ведь с мадемуазель Бессмертной не только дружили, но и состояли в одной запрещенной организации?
— Я отказываюсь отвечать!.. Все, что можно было сообщить о бывшей приме, я многократно изложил. И ничего нового сказать вам не моту!
— Я не требую от вас новой информации, — улыбнулся снисходительно Ибрагим Казбекович. — Я всего лишь напомнил вам о былых ваших отношениях с мадемуазель.
— Простите, но я имею такт не напоминать вам о ваших былых отношениях с ней.
Князь проглотил реплику.
— Благодарю за тактичность. — Вновь прошелся по кабинету. — Нам крайне важно в ближайшие дни задержать Бессмертную.
— Вы полагаете, я могу вам в этом помочь?
— Полагаю, да.
— Каким образом?
— Сейчас постараюсь разъяснить. — Икрамов загасил недокуренную папиросу в пепельнице, сел за стол. — Говоря профессиональным языком, мадемуазель залегла на дно. Ни друзья, ни бывшие коллеги — никто не знает ее адреса.
— Дорогой князь! — возмущенно воскликнул граф. — Но ведь вы располагаете немереным количеством филеров, шпиков, сыщиков, осведомителей, и не найти одну-единственную особу, к тому же довольно известную, это даже не смешно!.. Это страшно, князь! Куда мы катимся?
— Я в этой структуре недавно и могу только с сожалением развести руками.
— Но кроме вас!.. Следователи, приставы, судьи, прокуроры — куда они смотрят?!
— Иные в карман, иные в никуда… Увы, Константин Георгиевич, все в наши дни покупается и продается.
— Но я также не знаю, где находится данная особа!
— Согласен. Хотя одно время она жила в одной из ваших квартир.
— Я должен в очередной раз оправдываться?
— Ни в коем разе. Я касаюсь исключительно мадемуазель Таббы. Если мы в считаные дни не задержим ее, то ее элементарно уберут.
— Кто?
— Ваши бывшие однопартийны. Они уже убрали барона Красинского, застрелили одну из наших агентов. Теперь на очереди Бессмертная.
— Но я не представляю, где ее искать!
Икрамов взял листок бумаги, крупно написал на нем, показал графу.
— Вам знакома эта фамилия?
— Разумеется. Гришин — известный следователь и редкая сволочь.
— По нашим представлениям, он единственный, кто может знать местонахождение мадемуазель.
— Так арестуйте его, допросите, и он все до копейки вывалит!.. У вас есть мастера выворачивать локти до затылка!
— Нельзя. Мы можем спугнуть Бессмертную, она затаится окончательно и в загнанности натворит массу непоправимых дел.
— Вы предлагаете мне встретиться с Гришиным?
— Совершенно верно.
— И что я ему скажу?
— В этом вся тонкость. По нашим данным, следователь симпатизирует Бессмертной.
— У них роман?!
— Ну что вы, граф… Симпатизирует исключительно из гуманных соображений. Жалеет ее.
— Я тоже ее жалею. Как-то раз даже выручил во время кражи в ювелирном магазине.
— Господин Гришин сам человек ущербный… Вы ведь наверняка слышали, что однажды он пытался застрелиться?
— Да, читал в газетах.
— Человек небогатый, многодетный, с путаной карьерой и с достоевщиной в душе — он в мадемуазель нашел родственную душу и всячески содействует ей.
