— Но… ты уверена? — спросил я.
Убийца непременно должен был что-нибудь взять.
— Может быть, желчный пузырь, а Рон решил, что у жертвы он был удален, и не обратил на это внимания?
— Джон, Рон и полиция, а еще и ФБР, о чем я непременно должна тебе сказать, больше недели обследовали тело. Судмедэксперты разглядывали его в микроскоп, пытаясь найти хоть что-нибудь, что помогло бы им выйти на этого психа. Если бы какой-то орган отсутствовал, они бы непременно заметили.
— Он течет, — сказал я, показывая на левое плечо трупа.
Простыня пропиталась ярко-синим химическим веществом с прожилками свернувшейся крови.
— А я думала, что все перекрыла, — забеспокоилась мама, надевая крышку на емкость с формальдегидом и протягивая ее мне.
Она откинула простыню, обнажив культю руки, — та была туго перевязана, но ткань уже стала багровой. Руки не было.
— Вот черт! — воскликнула мама и бросилась за бинтами.
— У него нет руки, — посмотрел я на маму. — Я же спрашивал, не пропало ли у него что-нибудь, а ты ни слова не сказала про руку.
— Что там у вас? — спросила Маргарет.
— Убийца забрал его руку, — сказал я, приближаясь к телу и стягивая с него простыню.
Брюшина и на этот раз была распорота, но не с такой свирепостью, как у прошлой жертвы, — порезы были меньше, как и их количество. Этого фермера — судя по бирке, его звали Дейв Берд — не выпотрошили. Внутренние органы не вынули и не собрали в кучу.
— Чем это ты занимаешься? — сердито спросила мама.
Она выхватила у меня простыню и накрыла тело:
— Имей уважение к мертвым.
Я слишком много говорил и знал, что слишком много говорю, но остановиться не мог.
— Я думал, он что-то делает с органами, — сказал я, — но он их просто перебирал, чтобы найти то, что ему нужно. Он их не раскладывал как-то по-особенному, не играл с ними или…
— Джон Уэйн Кливер, — одернула меня мама, — что за бред ты несешь?!
— Это изменяет весь его психологический портрет, — сказал я, жалея, что не могу замолчать.
Мое открытие меня слишком взволновало.
— Дело не в том, что он делает с телами, а в том, что забирает. Выпотрошить человека — это самый легкий способ найти почку, это не посмертный ритуал…
— Посмертный ритуал? — переспросила мама.
Маргарет положила троакар и посмотрела на меня. Я чувствовал, как они сверлят меня взглядом и понимал, что попался. Сказал слишком много.
— Ты не хочешь все объяснить? — спросила мама.
Мне нужно было как-то сгладить впечатление, но я зашел слишком далеко.
— Я просто говорил, что убийца не играет с телами, — сказал я. — Что в этом такого?
— Ты был возбужден, — обвинительным тоном сказала мама. — Тебе доставило удовольствие это мертвое тело и то, как его распотрошили.
— Но…
— Я видела радость на твоем лице, Джон, и, я думаю, доводилось видеть ее и прежде. А вызвало ее мертвое тело — настоящий человек, у которого была настоящая семья и настоящая жизнь. И ты все никак не можешь этим насладиться.
— Нет, это не так…
— Вон! — сказала мама хрипловатым голосом, означавшим, что спорить не имеет смысла.
— Что?
— Вон! — повторила она. — С этой минуты я запрещаю тебе появляться в морге.
— Ты не можешь это сделать! — закричал я.
— Я тут хозяйка и к тому же твоя мать, — сказала она. — А тебя все это слишком увлекает, и мне не нравится, как ты себя ведешь и что говоришь.
— Но…
— Мне давно нужно было сделать это. Я запрещаю тебе здесь появляться… Маргарет тоже не будет тебя пускать, и Лорен я предупрежу. Пора тебе обзаводиться нормальными увлечениями и настоящими друзьями. И я не желаю слышать никаких наглых возражений на сей счет!
— Ма!
— Ни-ка-ких! — повторила она. — Ступай.
Мне хотелось ее ударить. Хотелось бить стены, столы, мертвого фермера, схватить троакар и сунуть его в глупую физиономию матери, выкачать мозг из ее головы…
«Нет. Успокойся».
Я закрыл глаза. Я нарушил слишком много правил. Я не должен даже думать о таких вещах. Не должен позволять ярости брать верх. Я закрыл глаза и медленно стащил респиратор и перчатки.
— Извини, — сказал я.
Нет, я не мог просто уйти, чтобы никогда не возвращаться, я должен был драться и…
«Нет. Успокойся».
— Извини, — снова сказал я.
Снял фартук и вышел через заднюю дверь. Подумаю об этом потом. Сейчас важнее всего мои правила.
Мне нужно удержать монстра в четырех стенах.
Я ненавидел Хеллоуин. Это так глупо — никто по-настоящему не боялся, все ходили по городу измазанные бутафорской кровью, или с резиновыми ножами, или, что хуже всего, в костюмах, которыми и напугать-то невозможно. Считалось, что на Хеллоуин по земле бродят духи зла, — в эту ночь друиды сжигали детей в плетеных клетках. Какое это имело отношение к одежде в стиле Человека-паука?
Интерес к Хеллоуину я потерял в восемь лет. Приблизительно в то же время начал читать про серийных убийц. Это не значит, что я перестал наряжаться на Хеллоуин, просто перестал выбирать себе костюм. Мама сама каждый год покупала мне что-нибудь, я это безразлично надевал и забывал обо всем до следующего года. Когда-нибудь мне придется сказать ей об Эдде Гейне.[14] В детстве мать одевала его как девочку. Большую часть своей взрослой жизни он убивал женщин и делал одежду из их кожи.
Можно было предположить, что Хеллоуин в этом году удастся. Ведь в городе появился настоящий демон — с клыками, когтями, все как полагается. Это должно было сыграть свою роль. Но никто еще не знал о демоне, к тому же он убил только двоих, и люди не прятались по подвалам, молясь о спасении, наоборот, все собрались в школе, в спортивном зале, и делали вид, что с удовольствием танцуют. Даже не знаю, что хуже.
Школьные дискотеки — страшное дело, а мама заставляла меня не пропускать ни одной. Так продолжалось и в старших классах, но я надеялся, что хотя бы танцы станут лучше. Ничего подобного. Дискотека на Хеллоуин оказалась особенно нелепой. Собрались какие-то нескладные, неуклюжие мутанты в маскарадных костюмах, встали по периметру спортивного зала, по стенам заплясали разноцветные огонечки, а завуч стал крутить по школьному радио прошлогодние песни. В рамках инициативы «обзаводиться настоящими друзьями» мама, как всегда, заставила меня идти на праздник, хотя в качестве жеста доброй воли позволила самому выбрать костюм. Я знал, что ей это очень не понравится, и выбрал костюм клоуна.
Макс был армейским командиром — пришел в отцовском камуфляжном мундире, с физиономией, разукрашенной коричневой краской. Еще, несмотря на запрет приносить оружие в школу, он прихватил пластмассовое ружье, но директор отобрал его при входе.
— Вот козел! — сказал Макс, грозя кулаком директору в другой конец зала. — Пойду и выкраду его, собака, вот увидишь. Как думаешь, отдаст он мне ружье?
— Ты только что назвал меня собакой?
— Старина, клянусь, я верну ружье, а он об этом даже не узнает. Отец научил меня кое-каким хитростям — он даже не поймет, что я там был.
— У тебя не тот камуфляж, — сказал я.
Мы стояли где обычно, притаившись в углу, и я смотрел на поток людей, которые перемещались от стен к столам с закусками и лимонадом и обратно.
— Мой отец получил этот мундир в Ираке, — сказал Макс. — Он самый что ни на есть настоящий.
— Тогда будет в самый раз, если мистер Лейтон спрячет твое ружье в Ираке, — заметил я. — Но мыто на школьной дискотеке на американском Среднем Западе. Если не хочешь, чтобы он тебя засек, надо одеться как жертва автокатастрофы. Сегодня много таких. Или нарисовать дырку от пули на лбу.
Дешевое бутафорское кровавое месиво в тот день пользовалось популярностью — им украсила себя едва ли не половина парней в зале. Если вы думаете, что два жестоких убийства в округе должны были сделать людей более деликатными, то ошибаетесь. Хорошо хоть никто не оделся как выпотрошенный автомеханик.
— Это было бы смешно, — согласился Макс. — Так и оденусь завтра вечером, когда будем ходить по домам и клянчить конфеты, — они в штаны наложат от страха.
— Ты будешь ходить по домам и клянчить конфеты? — услышали мы чей-то смеющийся голос.
Это был Роб Андерс, проходивший мимо с двумя приятелями. Они все меня ненавидели с третьего класса.
— Двое малюток пойдут по домам клянчить конфеты — отличная развлекуха для малышей.
Хохоча, они пошли своей дорогой.
— Я пойду только из-за младшей сестренки, — проворчал Макс в спину уходящим парням. — Мне нужно вернуть ружье — с ним этот костюм намного круче.
Он поплелся к дальней двери, оставив меня одного в темноте. И тогда я захотел пить.
На стол с закусками и лимонадом нельзя было смотреть без слез: поднос с вялыми овощами, несколько пончиков и кувшины с яблочным соком и спрайтом. Я налил себе стакан сока и тут же его выронил: кто-то толкнул меня сзади. Стакан упал в кувшин, обрызгав мне рукав.
