— Мы работаем дома, — объяснила миссис Рей, хотя мы еще ни о чем не спросили. — Покупаем и продаем через Интернет.
— Где сейчас ваш муж? — поинтересовался Конклин.
— Скотти с одним агентом и Брианой ездят по улицам. Муж надеется, что Чарли, может быть, просто заблудился и они найдут его где-нибудь на улице. — Она всхлипнула. — Ему, должно быть, так страшно. Боже, за что ему такое! Кто его мог забрать? — Голос ее дрогнул. — И почему?
Ответов у нас с Конклином не было, но вопросов хватало, и мы подробно расспросили Эйлин Рей обо всем: чем она занималась в течение дня, где находилась, как складываются отношения с мужем и почему калитка оказалась открытой.
А еще мы спросили, не проявлял ли в последнее время кто-нибудь — из друзей, знакомых, посторонних — настойчивого и чрезмерного интереса к ее сыну.
Эйлин Рей ответила на все вопросы, но не сообщила ничего такого, что могло стать ниточкой.
Несчастная женщина все еще мяла в руках платочек, когда в комнату вошел ее муж, Скотт Рей. С ним были агент ФБР и няня — молоденькая девушка, почти подросток, с милым кукольным личиком.
Конклин взял на себя отца мальчика и отправился с ним в детскую, а я предложила Бриане пройти в кухню. Девушка не имела никакого отношения к «Уэствуд реджистри» и была местной, американкой во втором поколении. Ее семья жила поблизости, и Бриана Керни присматривала за Чарли по несколько часов в день.
Другими словами, она была сиделкой.
Я расспрашивала ее о друзьях, знакомых, приятелях, пыталась узнать, не наводил ли кто-то в последнее время справок о семье Рей и их привычках, а Бриана отвечала сквозь слезы и душераздирающие всхлипы.
В конце концов мы с Конклином закрыли блокноты, попрощались с хозяевами и оставили уютный коттедж. В окнах уже горели электрические свечи.
— Бриана никакого отношения к похищению не имеет, — сказала я.
— Муж у меня тоже подозрений не вызвал, — вздохнул мой напарник. — Похоже, те же педофилы. Работают по привычной схеме.
— Да. Ребенка ведь так легко куда-то заманить. Подходишь, спрашиваешь, не хочет ли он посмотреть щенка, отводишь к машине, заталкиваешь и уезжаешь. Ни свидетелей. Ни улик. А у родителей впереди долгое ожидание телефонного звонка… Только никто уже не позвонит.
Со времени исчезновения шестилетнего Чарли Рея прошло уже семь часов, а похитители так и не вышли на связь с его родителями. В отличие от Тайлеров Реи, относившиеся к далеко не самому состоятельному слою населения, вряд ли могли представлять интерес для любителей поживиться за чужой счет.
И это было плохо.
Мы сидели в кабинете капитана Хименеса, слушая агента ФБР Дэвида Стенфорда, голубоглазого мужчину с седеющим хвостиком. Последние пару месяцев он работал под прикрытием и еще не успел выйти из прежнего образа.
На столе у капитана лежала стопка листовок. Я взяла верхнюю. С нее на меня смотрел Чарли Рей — большие круглые глаза, детские зубы, короткие темные кудряшки.
Где он и что с ним? Найдут ли его тело через несколько недель или даже месяцев в какой-нибудь канаве, на мусорной свалке или в неглубокой могиле? А может, обнаружат на берегу после очередного шторма?
Совещание наконец закончилось, и я позвонила Маклину и сообщила последние новости. Агент Стенфорд отвез нас с Конклином в аэропорт. Время до рейса еще оставалось, и он предложил заглянуть в ресторан «Мэриотт» — выпить и поговорить о деле Мэдисон Тайлер, которое очень его заинтересовало.
Что касается меня, я была только «за» — уж больно напряженными выдались последние дни, чтобы упускать возможность расслабиться.
К счастью, в баре нашлись свободные места. За пивом с орешками мы обсудили похищение Мэдисон, а потом Стенфорд рассказал о еще одном деле с похищением ребенка, которое ему довелось расследовать несколько месяцев назад.
Десятилетнюю девочку похитили средь бела дня, когда она возвращалась из школы домой. Спустя десять часов ее, изнасилованную и задушенную, нашли на алтаре в церкви со сложенными в молитвенном жесте руками. Несмотря на все предпринятые усилия, убийцу так и не нашли.
— На ваш взгляд, как часто похищенных удается вернуть? — спросила я.
— Чаще всего детей похищают по тем или иным причинам члены семьи или родственники. В таких случаях ребенка обычно возвращают в целости и сохранности. Когда похититель — чужой, шансы на удачный исход примерно пятьдесят на пятьдесят. — Стенфорд помолчал, потом добавил уже другим, напряженным голосом: — Называйте это, как хотите, страстью или одержимостью, но я считаю, что чем больше отловлю этого зверья, тем безопаснее будет мир для трех моих детей.
— Я бы не прочь пообедать, не составите мне компанию? — предложил Стенфорд.
Официантка принесла меню, и поскольку на восьмичасовой рейс мы уже опоздали, нам ничего не оставалось, как согласиться.
Стенфорд заказал бутылку «пино гриджо», а мы с Конклином поделились с ним информацией о похищении и убийстве Паолы Риччи.
— Честно говоря, мы застряли, — призналась я. — Ниточек практически нет, а те, что есть, приводят в тупик. Так и ходим по кругу.
Принесли стейки. Стенфорд заказал еще бутылку вина. И я впервые за весь этот долгий день почувствовала, как сползает с плеч усталость и уходит напряжение. Мы говорили о делах, обменивались мнениями и слушали живую музыку, доносившуюся из дальнего угла бара, где играла кантри-группа.
В какой-то момент я вдруг поймала себя на том, что ноги Конклина под столом уж слишком часто наталкиваются на мои, рукав его замшевого пиджака касается моей руки, приятный голос ласкает слух, бокал с легкостью следует за бокалом, а вечер постепенно втягивается в ночь.
В четверть десятого Дэйв Стенфорд стал собираться. Перед тем как уйти, он пообещал держать нас в курсе событий по делу малыша Чарлза и делиться любой информацией, которая может касаться похищения Мэдисон Тайлер.
Мы пропустили еще один рейс на Сан-Франциско и, проводив Стенфорда, перешли к другому выходу, чтобы провести в ожидании еще час.
И тут музыканты заиграли что-то из Кении Чесни, а певица стала приглашать присутствующих на «пятачок» перед маленькой сценой.
Большую часть припозднившихся клиентов составляли местные юнцы, томящиеся в ожидании рейса, и служащие аэропорта, и они не заставили себя просить дважды.
— Ну что, подурачимся, а? — улыбнулся Рич.
— А почему бы и нет? — усмехнулась я.
Мы пробились на площадку, присоединившись к развеселой толпе совершенно незнакомых людей, толкущихся на крошечном пятачке, подпевающих солистке, наталкивающихся друг на друга и при этом смеющихся.
Надо признаться, я уже давно так не хохотала. В общем, получилось здорово.
Едва песня закончилась, как певица сорвала микрофон со стойки, облизала пересохшие губы и, подойдя к парню за электропианино, затянула с ним дуэтом «Лживые глаза».
Толпа разбилась на пары. Рич протянул руки, и я без малейших колебаний шагнула в его объятия. Боже, Боже, как же приятно чувствовать, что тебя обнимает настоящий мужчина.
Зал слегка кружился, и я, закрыв глаза, позволила Ричу вести. Расстояние между нами все сокращалось и сокращалось, потому что нас сжимали со всех сторон, и мы не столько танцевали, сколько стояли, покачиваясь, на одном месте. В конце я даже привстала на цыпочки и положила голову ему на плечо, а он обнял меня еще крепче. Когда музыка отзвучала, Рич вздохнул и покачал головой:
— Черт, что-то меня совсем не тянет на самолет. Что думаешь?
Помню, я ответила, что после долгого рабочего дня у нас есть все основания немного расслабиться, а поскольку оплачивать расходы в любом случае придется управлению, то почему бы и не заночевать в Сан-Франциско.
И все же внутренняя борьба еще продолжалась, и, подавая кредитку дежурному отеля «Мэриотт», я убеждала себя, что это еще ничего не значит, что я просто поднимусь сейчас на этаж, войду в номер и завалюсь спать. И ничего больше.
В кабине мы с Ричем встали у противоположных стен, а между нами втиснулась едва держащаяся на ногах парочка. Подъем на десятый этаж показался вечностью. Не скрою, я скучала по его объятиям.
Выйдя в коридор, я сразу пожелала ему спокойной ночи, повернулась, вставила карточку в слот и, не оглядываясь, взялась за ручку. У меня за спиной он сделал то же самое.
— Увидимся утром, Линдси.
— Конечно. Спокойной ночи, Ричи.
На панели зажегся зеленый, и ручка медленно повернулась.
Я закрыла дверь и заперла ее на задвижку. Голова шла кругом от коктейля смешанных чувств — желания, облегчения, сожаления… Я стащила с себя одежду, и через минуту в ушах застучала кровь, а в грудь ударила горячая струя.
