— Возражение отклонено. Свидетель может ответить на поставленный вопрос.
— Вообще-то, мистер Шерман, я уже и не помню пациентов психиатрического отделения. Теперь у всех моих пациентов отсутствующий взгляд.
— Хорошо, пусть так. — Микки улыбнулся и, засунув руки в карманы, прошелся перед присяжными. — Скажите, доктор, вы ведь имели возможность наблюдать за мистером Бринкли?
— Слово «наблюдать» не вполне подходит для этого случая.
— Да или нет, доктор Уошберн?
— Да, я «наблюдала» его на пароме и вижу сейчас.
— Давайте поговорим о том, что произошло на пароме. Вы показали, что мой подзащитный сказал что-то вроде «это вы виноваты» и «вы должны были остановить меня».
— Верно.
— Вы считаете себя виноватой в том, что случилось?
— Нет.
— Тогда что, по вашему мнению, имел в виду Альфред Бринкли?
— Понятия не имею.
— Как, по-вашему, мистер Бринкли в тот момент находился в здравом рассудке? Он мог отличить добро от зла?
— Не могу сказать. Я не психиатр.
— Хорошо. Он намеренно пытался застрелить вас?
— Пожалуй, да.
— Вы встречались с ним прежде?
— Нет, сэр.
— Вы могли каким-то образом спровоцировать мистера Бринкли?
— Я пыталась остановить его.
— В таком случае следует признать, что он выстрелил в вас совершенно беспричинно, что это был ничем не обусловленный акт?
— Думаю, что да.
— Вы так думаете? Вы не встречались прежде. Он обращается к вам со словами, которые представляются совершенно бессмысленными. Перед тем как выстрелить в вас, он уже убил четырех человек. Как же нам охарактеризовать человека, который ведет себя подобным образом? Разве нет для этого простого и понятного всем слова? Разве не правильно сказать, что такой человек не в себе? Разве он вменяем?
— Возражение, ваша честь. Вывод получен посредством косвенных утверждений, что не входит в компетенцию защиты.
— Возражение принято.
Юки опустилась на стул. Взгляд ее метнулся от судьи к присяжным и снова к адвокату. Микки Шерман усмехнулся про себя. Обвинение нервничает. Это хорошо.
— Мистер Бринкли показался вам вменяемым, доктор Уошберн?
— Нет.
— Спасибо. Больше вопросов не имею.
— Мисс Кастеллано, у вас есть вопросы к свидетелю?
— Есть, ваша честь.
Юки поднялась и, держа руки за спиной, подошла к свидетельскому месту. Микки Шерман знал о ее склонности к широким жестам и понимал, каких усилий стоит эта внешняя сдержанность. Молодец, работает над собой, подумал он.
— Доктор Уошберн, вы знаете, о чем думал Альфред Бринкли, когда стрелял в вас?
— Даже не представляю, — с чувством ответила Клэр.
— По-вашему, доктор, мистер Бринкли отдавал себе отчет в том, что, стреляя в вас, поступает неправильно? Он сознавал, что так делать нельзя?
— Да.
— Благодарю вас, доктор Уошберн. Ваша честь, других вопросов к свидетелю у меня нет.
Судья отпустил Клэр Уошберн, и пока она шла к выходу, Микки наклонился к клиенту и даже отгородился ладонью от сидевших поблизости, делая вид, что сообщает Бринкли нечто крайне важное и приватное.
— Что думаете, Фред? По-моему, дела идут неплохо, а?
Бринкли туповато, как качающая головой кукла, кивнул — напичканный лекарствами, он, похоже, с трудом вникал в происходящее, — и в этот момент Юки Кастеллано громко произнесла:
— Пригласите, пожалуйста, сержанта Линдси Боксер.
Проведя несколько веселеньких часов на диване в квартире Синди, я отправилась патрулировать тихие коридоры Блейкли-Армс. Проверила запасные выходы, лестницы, крышу и, не обнаружив ничего подозрительного, спустилась в подвал, где застигла какую-то старушку, которой вздумалось заняться стиркой в два часа ночи! Дождавшись рассвета, я заскочила на минутку домой, приняла душ, переоделась и поспешила в суд. Голос бейлифа, громко выкрикнувшего мое имя, отозвался хорошо знакомым волнением.
Миновав массивные двойные двери, я прошла по центральному проходу к свидетельскому месту, где поклялась говорить правду и только правду.
После обычной формальной процедуры Юки перешла к делу и задала первый вопрос:
— Вы узнаете человека, признавшегося в стрельбе на пароме?
Я ответила, что узнаю, и указала на чистенький мешок дерьма, занимавший место по соседству с Микки Шерманом.
Сказать по правде, Альфред Бринкли мало походил на человека, явившегося к моему дому с повинной несколько недель назад. Физиономия располнела, глазки уже не бегали. Чисто выбритый и постриженный, он как будто помолодел лет на шесть.
И что хуже всего, Бринкли выглядел совершенно безобидным, незлобивым парнем, который вполне мог быть вашим кузеном Фредди или давним соседом.
Повернувшись ко мне на высоченных шпильках, Юки спросила:
— Вы удивились, когда обвиняемый позвонил вам в дверь?
— Не просто удивилась, а была ошарашена. Но потом, когда он подошел к окну и попросил меня выйти и арестовать его, я уже пришла в себя.
— И что вы сделали?
— Вышла, забрала у него оружие, надела наручники и вызвала подкрепление. Потом мы с лейтенантом Уорреном Джейкоби отвезли его в управление, оформили по всем правилам и допросили.
— Вы зачитали мистеру Бринкли его права?
— Да. Сначала там же, у дома, и потом еще раз, уже в управлении.
— На ваш взгляд, он понимал, что ему говорят?
— Несомненно. Для этого существует определенная процедура, и я удостоверилась, что он знает свое имя, понимает, где находится и что совершил. Мистер Бринкли письменно отказался от своих законных прав и признался в том, что это он стрелял на пароме «Дель-Норте» и убил несколько человек.
— Он показался вам вменяемым, сержант?
— Да. Задержанный был возбужден, выглядел довольно неряшливо, но мы с лейтенантом Джейкоби пришли к однозначному выводу, что он пребывает в здравом рассудке и отдает себе отчет в происходящем. На мой взгляд, такой человек абсолютно вменяем.
— Спасибо, сержант Боксер. — Юки повернулась к адвокату: — Свидетель ваш.
Взгляды присяжных обратились к модно одетому мужчине, сидевшему рядом с Альфредом Бринкли. Микки Шерман неспешно поднялся, застегнул на среднюю пуговицу шикарный темно-серый пиджак и одарил меня ослепительной улыбкой.
— Привет, Линдси, — сказал он.
Несколько месяцев назад, когда меня обвинили в полицейской жестокости и неправомерном применении оружия со смертельным исходом, я обратилась за помощью к Микки Шерману и воспользовалась его советами — как давать показания, как держаться, что надевать и даже каким тоном отвечать на вопросы. Нужно признать, он меня не подвел, и я никогда не пожалела, что положилась во всем на него.
Не знаю, чем бы я занималась сейчас, если бы не Микки, но определенно не состояла бы в штате полиции Сан-Франциско.
На меня накатила волна благодарности и признательности к этому человеку, бывшему недавно и моим защитником, но я тут же попыталась укрыться от его неодолимого обаяния, выставив мысленный щит и вызвав из памяти жуткую картину, представшую передо мной на палубе парома «Дель-Норте». Я снова видела жертв Альфреда Бринкли: девятилетнего мальчика, умершего потом на больничной койке; Клэр, вцепившуюся в мою руку и спрашивающую, жив ли ее сын…
Виновником всех этих трагедий был Альфред Бринкли, клиент Шермана.
— Сержант Боксер, — мягко заговорил Микки, — часто ли убийцы являются с повинной и тем более приходят сдаться к дому полицейского?
— Крайне редко. Я по крайней мере других таких случаев не знаю.
— Верно ли, что мой подзащитный пожелал предаться именно в ваши руки?
— Так он мне сказал.
— Вы знали прежде мистера Бринкли?
— Не знала.
— Так почему же он попросил вас арестовать его?
— Мистер Бринкли сказал, что видел меня по телевизору и слышал мое обращение к гражданам поделиться информацией о личности стрелявшего на пароме. По его словам, он понял это так, что должен явиться к моему дому.
— Как ему удалось узнать, где вы живете?
— Мистер Бринкли сказал, что воспользовался компьютером в библиотеке и нашел мой адрес в Интернете.
— Вы уже упомянули, что забрали у моего клиента оружие. Значит ли это, что вы взяли у него револьвер?
— Да.
— Тот самый, из которого он стрелял на пароме?
— Да.
— И он принес с собой письменное признание?
— Да.
— А теперь позвольте мне изложить дело так, чтобы всем все стало ясно. Мой подзащитный услышал по телевизору ваше обращение к жителям города и интерпретировал его как обращение, адресованное ему лично. Он нашел в Интернете ваш адрес и добровольно явился к вашему дому. Как будто вы заказали его наподобие пиццы! При этом у него все еще был с собой тот самый револьвер, из которого он застрелил четырех человек.
