Кейт вздрогнула. К волосам женщины на картинке был приклеен локон настоящих волос. Кинхольц. Вот это что. Эд Кинхольц. Художник поп-арта шестидесятых. Именно эту вещь Кейт не знала, но его стиль перепутать было невозможно. В колледже она писала по нему курсовую работу.
Кейт взяла картинку в руки и внимательно вгляделась. Кто это сделал ? Деймиен Трайп или Дартон Вашингтон? Кто-то из них успел послать перед смертью? Но зачем? Может быть, где-то есть пока не обнаруженный мертвец. Кейт почувствовала, как по позвоночнику начал распространяться холод. Она поняла: Трайп и Вашингтон тут ни при чем. Живописец смерти жив и продолжает свое кровавое творчество.
Кейт протянула Эрнандес репродукцию работы Кинхольца и поежилась. Изо рта шел пар.
— Извините, — сказала Эрнандес, — у нас сегодня холодно. Пришлось продержать целые сутки два трупа, готовые к отправке на медэкспертизу. Нам не хотелось, чтобы они начали здесь разлагаться.
— Надеюсь, у вас есть образцы волос Элены Соланы и Итана Стайна? — спросила Кейт. — О Пруитте речи нет, он был почти лысый.
— Вам бы следовало сначала проверить у медэкспертов. — Эрнандес нахмурилась. — Впрочем, подождите. У меня есть содержимое пылесоса Соланы. Все разложено по пакетам. Самый главный — с ее волосами. Сейчас я проверю на соответствие.
Через несколько минут Эрнандес отошла от микроскопа и сообщила:
— Это волосы Соланы. Несомненно.
Кейт схватила репродукцию.
— Мне нужно показать это группе немедленно. Я тут же принесу ее назад.
— Перчатки! — крикнула ей вслед Эрнандес. — Напомните, чтобы каждый надел перчатки.
Кейт положила репродукцию работы Кинхольца на стол между Флойдом Брауном и Морин Слаттери.
— Прикол исключается. Волосы Соланы — это серьезно;
Слаттери оперлась локтями о стол:
— Но эта штуковина не такая, как другие. Я имею в виду, что пока еще не выявлено никакого похожего преступления.
— У меня такое чувство, что он изменил правила, — промолвила Кейт.
Слаттери нахмурилась.
— Зачем ему менять их сейчас?
— Я думаю, — сказал Браун, — эти ребята меняют правила сразу же, как только мы их начинаем вычислять. Единственное, за чем они неукоснительно следят, это чтобы соблюдать свой поганый ритуал.
— А у него ритуал — создание так называемых произведений искусства, — заметила Кейт. — Это не изменилось.
Слаттери внимательно рассмотрела картинку.
— Из живота торчат какие-то пробирки. Отвратительно.
— Зачем их туда воткнули? — спросил Браун. — И этот круглый аквариум… для чего понадобилось прикреплять его к раскрытому рту?
— Очевидно, это символизирует внутренний вопль, — пояснила Кейт. — Или удушение. Кинхольц оперирует знаками. Однозначно истолковать эту композицию нельзя. Это может символизировать аборт… или сексуальное насилие… не исключено, что и то и другое.
В комнату вошел улыбающийся Рэнди Мид и тут же поскучнел, увидев на столе репродукцию.
— Это еще что за чертовщина?
Кейт ввела его в курс дела.
Мид поморщился и подергал галстук-бабочку.
— Может быть, это работа Трайпа, которую он планировал, но не успел осуществить?
— Я тоже об этом думала, — призналась Кейт. — Но посмотрите на почтовый штемпель. Пакет отправлен вчера в четыре двадцать пять дня с Главного почтамта на Тридцать четвертой улице.
— Надо же, как быстро дошел, — удивилась Слаттери. — А я все еще не получила чек, который мой бывший муж якобы выслал на прошлой неделе.
— Умирающего Трайпа я обнаружила около пяти часов, — продолжила Кейт. — Чтобы добраться из центра до Нижнего Ист-Сайда, у него было очень мало времени.
— Мало, но достаточно, — заметил Мид. — В четыре двадцать пять отъехал от почты, в пять был уже в своей квартире. На такси вполне возможно, если нигде не было пробок.
— В это время дня исключено, — возразила Кейт.
— Может быть, на метро? — предположила Слаттери. — Но там нет прямой линии. Ему пришлось бы сделать пересадку.
— И несколько кварталов идти пешком, — добавил Браун.
— А войдя в квартиру, тут же заняться выяснением отношений с Вашингтоном, — закончила Кейт.
— Для того чтобы застрелить человека, много времени не нужно, — проговорил Мид, опускаясь на стул. Его лицо побледнело. — Но нельзя исключать, что это поработал Вашингтон. Ваши доводы я принял к сведению, но настаиваю: Трайпа или Вашингтона исключать нельзя. Вполне вероятно, что жертву просто пока не обнаружили. — Его голос осекся, видимо, начало сказываться напряжение. — Я свяжусь со всеми районами, чтобы немедленно сообщили, если будет найдено что-нибудь подобное.
Браун пожевал губы.
— Это все так, Рэнди, но нам нужно ориентироваться на то, что наш клиент жив, здоров и спокойно гуляет где-то. Это не Трайп и не Вашингтон.
— Вы думаете, я это не учитываю? — Казалось, Рэнди Мид сейчас заплачет. — Но надо также помнить, что в расследование в любую минуту готовы вмешаться ребята из ФБР. После гибели двоих подозреваемых, Трайпа и Вашингтона, они вроде бы успокоились. А теперь… — Он вздохнул.
— Я постараюсь разузнать их планы у подруги, которая там работает, — сказала Кейт. — А тем временем давайте сосредоточимся на очередном подарке.
— Итак, допустим, он изменил правила. — Браун снова посмотрел на репродукцию жуткой композиции Кинхольца. — В чем конкретно это выражается?
— Пока не знаю, — вздохнула Кейт. — Но вот это, — она показала на часы и календарь, — должно что-то означать. Возможно, день и час. Часы показывают одиннадцать. На календаре все дни до сегодняшнего зачеркнуты.
— Значит, это может случиться сегодня? Чертовщина какая-то. — Мид шумно всосал через зубы воздух.
— Возможно, — произнесла Кейт. — Но мы не знаем, это одиннадцать утра или вечера.
— Я голосую за вечер, — сказал Браун. — Всех предыдущих он убил ночью.
— Очевидно, наш клиент днем где-то работает, — задумчиво проговорила Кейт.
— А что означают две даты на календаре, которые он обвел кружками? — спросила Слаттери. — Десятое и тринадцатое.
— Они уже прошли, — ответил Мид, — если только это не следующий месяц.
— Я так не думаю. — Кейт качнула головой. — Он отчетливо надписал: май.
— К тому же до следующего месяца долго ждать, — заметил Браун, — а наш приятель, похоже, нетерпелив вый. Они все такие. Чем больше убивают, тем больше хочется. Промежутки между акциями прежде всегда становились не длиннее, а короче.
— Но если в ближайшие часы будет найден криминальный труп в сходной ситуации, — сказал Мид, — тогда это работа Трайпа… или Вашингтона.
Кейт видела — Миду очень хочется оказаться правым, но чувствовала, что он ошибается, — Тут есть еще один штрих. Сморите сюда. — Она доказала на небольшую игральную карту, джокера, приклеенную к плитке на шахматном полу.
— Наверное, это его символ, — предположил Браун. — в том смысле, что в игре с нами он джокер.
— Возможно, и так, — согласилась Кейт, — но, возможно, и что-то совершенно другое.
— Например? — спросил Мид.
Кейт пожала плечами:
— Пока не знаю.
Мид оттолкнулся от стола.
— Если он еще жив, то у нас до одиннадцати есть небольшая передышка, которую нужно использовать с максимальной эффективностью. Браун, Слаттери, свяжитесь со всеми участками на предмет убийств, связанных с абортами или чем-нибудь похожим… и собирайте команду. — Он повернулся к Кейт. — А вы, служительница искусства, изучите эту репродукцию так, словно от разгадки зависит жизнь вашей матери.
Нет, не так мечтала отметить свой день рождения Аманда Лоу, совсем не так. Боже, кругом одни разочарования. Еще одно, какая разница. Ну почему так? Она была одной из самых удачливых и популярных галерейщиц в самом оживленном городе мира, причем представляла дюжину самых что ни на есть моднейших, быстро раскупаемых молодых художников, из которых очень раскрученными были восемь, но остальные четверо тоже долго не засидятся, и тем не менее постоянно ощущала неудовлетворенность, граничащую с депрессией. Даже вынуждена была регулярно принимать эти чертовы таблетки. Может быть, причиной тому было одиночество?
Единственное, что пока поддерживало Аманду Лоу это хорошая торговля. На некоторое время даже поднимало настроение. Вот, например, на днях она продала супругам из Германии две картины Уилли Хандли. Причем за глаза. Сказала им, что на эти работы у нее очередь (которой, конечно, не было), они и клюнули. Уж что-что, а рынок Аманда Лоу организовать умела. Порой ей казалось, что она смогла бы продать все, что угодно.
В таком случае почему же сейчас Аманда чувствовала себя так плохо? После обалденной вечеринки в отдельном зале самого модного ресторана, где художники и коллекционеры оспаривали друг у друга право поцеловать ей зад? Вовсе не потому, что, отметив свой сорок седьмой день рождения, она ехала домой одна. Черт возьми, если бы Аманда захотела трахнуться, она бы быстро нашла подающего надежды молодого художника, который с большой охотой вызвался бы проводить ее домой. Нет, хандрила она не из-за этого. Тогда из-за чего?
