— А на какой машине вы ездите? «Мерседес»? BMW?
Джон чувствовал себя адвокатом в телевизионном шоу. Может быть, он и стал бы адвокатом. Если бы Майкл Ормевуд не вторгся в его жизнь, Джон Шелли, возможно, был бы сейчас доктором, или юристом, или учителем, или… Кем еще? Кем бы он мог стать? Он этого уже никогда не узнает. И никто этого не узнает.
— Джон! — окликнула его Джойс тревожно.
Его голос уже не был таким жестким, когда он спросил:
— А как насчет кольца у вас на пальце? Сколько стоит оно?
— Убирайтесь из моего дома!
— Вы ведь юрист, — сказал Джон, — и, очевидно, очень хорошо зарабатываете, выставляя людям иски на все, что у них есть.
Он снова оглядел все эти бесполезные вещи.
— Я хочу, чтобы вы ушли! — заявила Лидия. — Я хочу, чтобы вы сделали это немедленно!
— А я хочу этот дом! — ответил Джон, обходя комнату и размышляя над тем, что может заставить ее сломаться. Он снял со стены черно-белую картину. — Я хочу это, — сказал он, бросая полотно на пол и идя дальше. — Я хочу этот рояль.
Он подошел к Джойс. Что бы ни произошло, ничто не будет значить для него больше, чем осознание того, что она ему поверила. Майкл попытался уничтожить его, но Майкла больше нет. Ничто не может изменить прошлого. Все, на чем они могут сосредоточиться сейчас, — это только будущее.
— Помнишь, мама кричала на нас, чтобы мы разучивали гаммы? — спросил он сестру.
— Постоянно.
Джон пробежал пальцами по клавишам.
— Ей бы это понравилось, — сказал он, проигрывая несколько нот, которые запомнил из далекого-далекого детства. — Ей бы понравилось, что я снова занимаюсь музыкой.
— Да, — согласилась Джойс с грустной улыбкой. — Думаю, она была бы рада.
— Все, с меня довольно! — выкрикнула Лидия.
— Думаю, вам следует аккуратнее подбирать слова, разговаривая со мной, — предупредил Джон.
Лидия уперлась рукой в бок.
— У вас нет никаких оснований, требуемых для уголовного дела. Даже с учетом этих последних… инсинуаций… ты будешь выступать против моего сына, и у тебя нет никаких доказательств.
— В гражданском процессе «бремя доказательства»[23] проще. Вы и сами это знаете.
— Вы хотя бы представляете себе, на сколько лет я смогу растянуть показания под присягой и вообще слушание этого дела? — Она улыбнулась крокодильей улыбкой, блеснув жемчужно-белыми зубами. Потом заговорила тихим, ломающимся голосом: — Я старая женщина. Это ужасный удар для меня. У меня были хорошие времена и плохие…
— Я могу заморозить все ваши активы, — сообщил ей Джон. — Я уверен, у вас будет предостаточно плохих времен, когда вы будете жить в однокомнатной квартирке на Буфордхайвей.
— Вы не смеете мне угрожать!
— А как насчет прессы? — спросил он. — Джойс вас нашла. Я уверен, что найдут и репортеры. Особенно если им в этом немного помочь.
— Я звоню в полицию! — предупредила Лидия, твердой походкой направившись к телефону.
— Все, о чем я вас прошу, — это заявление под присягой. Просто скажите им, что это Майкл засадил меня за решетку, что это он убил Мэри Элис, и вы меня никогда больше не увидите.
— Я звоню в полицию, чтобы они выбросили вас из моего дома!
— А как вам понравится, если группа репортеров разобьет палаточный лагерь перед вашим крыльцом? Как вам понравится отвечать на их вопросы о том, что вы знали, что ваш сын убийца, но ничего не сделали, чтобы остановить его?
Она сняла одну из массивных золотых сережек и поднесла трубку к уху.
— Я ничего об этом не знала.
— Там, в погребе, Майкл рассказал мне одну интересную вещь.
Ее рука зависла над кнопками, хотя номер она уже набрала.
— Он уже знал, что умрет. Он был абсолютно уверен, что умрет, и ему захотелось мне кое-что сказать.
Лидии опустила трубку на плечо, и телефонный шнур ударил по металлическому столику.
— Майкл сказал, что это он убил Мэри Элис и что вы знали об этом. Он сказал, что это была ваша идея — засадить в тюрьму меня. Он сказал, что вы с самого начала спланировали все это. — Он подмигнул ей. — Предсмертные признания нельзя считать слухами, верно? Тем более, если человек точно знал, что умирает.
Ее костлявая рука сжала телефонную трубку.
— Никто тебе не поверит!
— Помните копа, которого он захватил? Женщину, которую Майкл похитил и избил до полусмерти, которую собирался изнасиловать и убить? — Он понизил голос, словно сообщал ей какой-то секрет. — Она тоже слышала, как он это сказал.
Столик покачнулся и ударился о стену, когда Лидия оперлась на него. Глаза ее горели ненавистью.
— Как вы думаете, — спросил Джон, — к кому прислушается прокурор, когда будет принимать решение, выдвигать ли против вас обвинения в препятствовании отправлению правосудия, неправомерном лишении свободы и тайном сговоре?
В трубке зашумело, и механический голос посоветовал Лидии, если она хочет позвонить, положить трубку и попробовать еще раз.
— Прокурор придет к нам, — продолжал Джон. — Он спросит меня и Джойс, хотим ли мы выдвинуть против вас обвинения или оставим все так, как есть. — В трубке слышались короткие гудки, эхом разносившиеся в гулком большом зале. — Позвольте сообщить вам одну вещь, которая пришла мне в голову: Майкл был хищником, а вы его привратником. Вы были человеком, который знал, кто он такой на самом деле, тем не менее разрешили ему разгуливать на свободе.
— Нет…
— Тогда вперед! — бросил Джон. — Набирайте номер. Звоните.
Лидия в упор смотрела на него, ноздри ее раздулись, в глазах стояли слезы ярости. Он как будто читал ее мысли: ее острый юридический ум прорабатывал разные точки зрения, рассматривал все возможные варианты. Где-то в доме, в этой ухоженной белой тюрьме, забили часы. Джон молча считал удары, дожидаясь своего часа.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Хорошо.
Джон понимал, что Лидия имеет в виду, но он хотел услышать, как она произнесет это, хотел заставить ее сказать это вслух.
— Что хорошо?
Ее рука дрожала так сильно, что она с трудом положила трубку обратно на аппарат.
Она не могла смотреть ему в глаза. От унижения голос ее звучал сдавленно:
— Скажите, что я должна сделать.
18 февраля 2006 года
Уилл сидел, слушал альбом «Дьяволы и пыль» Брюса Спрингстина и вычесывал собаку. Он не понимал, почему соседка настаивала на том, что ее нужно вычесывать. Шерсть у Бетти была очень короткая, она у нее практически не лезла. Уилл догадывался, что смысл этой процедуры был исключительно в том, чтобы доставить собаке удовольствие, хотя его соседка никогда не производила впечатление человека, переживающего за комфорт своего домашнего любимца.
Не то чтобы он наделял это животное человеческими качествами, но хорошее вычесывание щеткой ей явно нравилось.
В дверь позвонили, и рука Уилла замерла. Еще один звонок, затем отрывистый стук в дверь.
Уилл вздохнул, отложил щетку в сторону и опустил закатанные рукава рубашки. Взяв Бетти на руки, он отправился к двери.
— Какого черта так долго?
— Я догадывался, что это ты.
Энджи скорчила гримасу, что было непросто, учитывая, что лицо ее еще не зажило. Лоб был заклеен несколькими пластырями-бабочками для стягивания ран, а щека уже превратилась из темно-синей в желтую. Швы на пальцах были закрыты антисептическим пластырем. На ее правую руку была наложена неоново-розовая пластиковая шина, а вокруг запястья, в том месте, где были стянуты сломанные кости, торчали металлические стержни.
Он взглянул ей через плечо и увидел припаркованный на улице автомобиль.
— Так ты приехала на машине?
— Арестуй меня за это.
— Но почему? — спросил он. — Мне что, запирать тебя на замок, чтобы ты не шлялась по городу?
— Не в этот раз.
— Уж не хочешь ли ты бросить меня ради Джона?
Она рассмеялась.
— Один придурок уже испоганил ему половину жизни. Думаю, мне нужно оставить его в покое, чтобы хотя бы вторую половину он прожил в мире.
— Ты не спала с ним?
— Конечно же, я с ним спала.
Плечи Уилла поникли, хотя он не мог сказать, что очень этим удивлен.
— Может, зайдешь в дом?
— Давай останемся здесь, — предложила Энджи, неловко пытаясь присесть на крыльцо.
Уилл с неохотой присоединился к ней. Он прижимал собаку к груди, и Бетти опустила голову, уткнувшись мордой ему в жилет.
— Сегодня суббота, — сообщила Энджи. — Почему ты в костюме?
— Я в нем хорошо выгляжу.
Энджи толкнула его плечом.
— Ты так думаешь? — насмешливо спросила она.
Он попытался обратить все в шутку.
— Ты же знаешь, я не ношу нижнее белье.
Она глухо и вульгарно хохотнула.
Уилл улыбнулся, ему нравилась эта непринужденность между ними.
